Инстинкт № пять - Анатолий Королев

И я сразу прониклась к нему приступом сердечной симпатии — сама мысль о том, что мой отец был дружен с его отцом и прочил его в защитники своей бедной крохи, окатила мое сердце нежностью.

Тут он мне и сказал, что его отец умер.

— Когда?

— Зачем вам это знать?

Пока я сидела в приемной под щебет волнистых попугаев, я тайком ткнула левым пальцем в свою заветную книжку с молчаливым вопросом: говорить правду? Врать? Смываться немедленно?

Палец угодил — вот так фокус! — как раз в ту самую строчку, которая сияла в письме отца:

«Дерни за веревочку, задвижка отскочит, дверца и откроется».

Я поняла, что могу довериться случаю и должна приоткрыть дверцу в свое сердце без страха. Смелей, Красная Шапочка! Ведь ты уже исправила книжку: волка прикончит топор дровосека.

Одним словом, я назвала свое настоящее имя и объяснила, почему ищу именно его отца: дело о правах на наследство.

Увы, сын ничего не слышал про документы Лизы фон Хаузер…

— А картотека отца, к несчастью, погибла во время пожара в конторе после его смерти.

— Сгорела?!

— Да.

Он явно что-то не договаривал.

Тогда я спросила, как умер его отец.

Он мог бы выставить нахалку за дверь, но, видно, в моих вопросах было нечто далекое от праздного любопытства, и, на миг опустив глаза, молодой человек сказал, что его отец, мэтр Нюитте-старший не умер, а погиб в автокатастрофе.

Я хотела ляпнуть — не слишком ли много случайностей выпало на одно имя? Но спохватилась и промолчала. На этом месте мы и расстались.

Я была убеждена, что тварь-мачеха сделала все, чтобы отца Нюитте замочили, а картотеку уничтожили.

Кругом облом!

Надо было начинать как-то жить: опять все с нуля… нет-нет… погоди, дай перевести дух, взмолилась я перед Роком, и я укатила из Женевской долины поближе к небу, на лыжный курорт Санкт-Мориц, недалеко от Давоса. Лыжный сезон в этом году еще официально закрыт, но снег выпал раньше всех сроков, и мне вполне хватило белизны, чтобы часами кататься на лыжах. Я потеряла страсть к жизни и смотрела вокруг пустыми глазами паузы. Чуть ли не три месяца я жила жизнью чизбургера, где вместо сыра положен слой толстого снега. Каталась до упаду на лыжах. Училась доверять спутникам. Снимала номер в дорогущем отеле «Карлтон», бездельничала до отвала в ночных барах, глотала колеса экстази на дискотеках, иногда занималась любовью с теми, кто хорошо катался и танцевал. Словом, превратилась в растение и так жила, как бы стоя на месте, до тех пор, пока не вписалась в один джазовый квартет из Гамбурга, который лабал музыку в одной буржуазной пещере, в маленьком, но дорогом и престижном ресторанчике «Вальтер». Пианино. Саксофон. Барабаны. Контрабас и я — флейта. Не забывайте, стараниями тетки я прилично играю на трех инструментах… В белом с буклями парике, на роликовых коньках, в прикольном кринолине из лилейного атласа, с короной-подсвечником на голове, где горело сразу девять свечей, я каталась по паркету между столиками, играя на флейте что-нибудь хмурое блюзовое из репертуара Джеймса Ньютона.

В общем, до самого Рождества со мной решительно ничего не случилось, до того рокового дня, когда я вечером в баре влепила пощечину одной прекрасной леди. А на следующий день…

На следующий день я, как всегда, вышла из отеля, чтобы часок-другой покататься на склонах вокруг городка. Кажется, день не задался — небо в тумане, солнце тлеет пунцовым пятном помады, но это внизу — наверху можно спятить от света. Тогда я уже перешла с лыж на сноуборд. На доске гораздо легче и круче кататься — лыжи требуют мастерства, а тут: две ноги, одна доска, перчатки с фиксатором запястья и большого пальца, налокотники, наколенники, пардон, поджопник — у меня стойка goofy, — вперед и вниз! Да, еще банка с порошком C’WAX для натирки доски и непромокаемые штанцы!

Из кабинки подъемника открывается замечательный вид, от которого — сколько ни смотри — захватывает дух. Долина окружена гранитными вершинами. Великаны забросаны шлепками снега.

Так вот, лыжники — это аристократы курорта, а сноубордисты — нахалы, оболтусы и плебеи. Гора поделена на две враждующие части. У каждой — своя зона спуска. Нахалы там, где больше риска, на трехкилометровой трассе с крутизной больше сорока градусов, там, где больше льда. Лыжники выбирают места поглаже и попушистее.

Застегиваю куртку до горла.

Красную шапочку завязываю потуже на голове.

Встаю на сноуборд, алый, как волчий язычище. Пристегиваю заднюю ногу.

У-ух!

Я лечу вниз, я думаю, что я свободна, как птица. А на самом деле судьба уже все за меня решила — я не в небе, а в мышеловке Фатума, который защелкнулся на ноге с наглостью сноуборда. Рок тащит меня прямым ходом к раненой лыжнице. Дуреха выбрала не самое удачное место для спуска и въехала в зону нахалов, туда, где самый лед. И кричит, чтобы я помогла ей встать. Торможу. Блин! Надо же, это та самая принцесса, которой я вчера влепила пощечину.

Но пора объясниться.

Дело в том, что она — двойник покойной леди Дианы. Той самой волшебной дивы из Букингемского дворца, жены вдовца принца-плейбоя Чарльза и матери будущего английского короля.

Когда я недавно узнала, что в отеле появился двойник леди Ди, приглашенный сниматься в видеоклипе к сорокалетию фирмы дорогих удовольствий, я взбеленилась — зарабатывать на славе погибшей звезды? Какая низость!

Пару раз я встречала эту девицу в холле среди киношников; ничего не скажешь — она была поразительно похожа на Диану. Зачем природе выкидывать такие вот фортели? Лоб, рот, идеальная шея, рыжие с золотом волосы. Тот же рост, те же руки, безупречная фигура, а главное — те самые глаза, полные печального милосердия, от которых все сошли с ума.

Фирма наняла ей охранника, чтобы избежать инцидентов. Но вчера она почему-то оказалась рядом со мной за стойкой и заказала точь-в-точь такой же коктейль, как я, — «тодди»: ром плюс лимонный сок, плюс гренадин, еще гвоздика, мускат, корица, цедра лимона. И тоже, как и я, попросила добавить в подогретый бокал мяту. Я пришла с улицы и порядком замерзла. Мята — маленький секрет коктейля для тех, кто хочет побыстрее согреться.

Эта последняя капля — добавьте, пожалуйста, мяты! — меня и взъерошила: у нее что, мания все повторять за другими? Признаюсь, я была слегка подшофе. Надо ли говорить, что алкоголь в любых дозах увеличивает обиды души? Вспомнилось вдруг, что у меня тоже есть двойник — подкидыш-Лизок, которая с колыбели успешно играет роль настоящей дочери моих любимых покойников мамы и папочки, что эта сучка-двойняшка оставила меня без наследства, что… словом, я тут же окрысилась на красотку с яростью детской обиды:

— Это ваш стиль, леди, все воровать у других?

— Что, мадемуазель? — отпрянула она в испуге.

— Оставь в покое Диану!

Я влепляю пьяно пощечину. Подбегает телохранитель и хватает меня за руки.

Вся в слезах, принцесса бежит к выходу.

— Мисс, — сказал детина, раздувая ноздри от гнева, — не распускайте руки. Все деньги от рекламы пойдут фонду для покупки протезов. Калекам, которые подорвались на пехотных минах!

И — бегом за принцессой.

Я была готова сгореть от стыда.

Я тут же смоталась в номер и смогла заснуть только после снотворного. Душу поташнивало от позора. Утром я обнаружила в зеркале, что щеки мои все еще горят, словно это мне надавали пощечин. Пора принести извинения за выходку.

И вот!

Я вижу принцессу Диану в сугробе с гримаской боли на печальном лице.

— Я, кажется, подвернула руку.

Она сначала не узнала меня.

Я отстегнула сноуборд и кинулась на помощь со всем пылом вины. Помогла встать, отстегнула перчатку, вынула из заточения прекрасную узкую руку и сразу увидела кривизну большого пальца и — р-раз! — вправила выскочивший сустав.

Я все умею.

Леди вскрикнула от боли, но рука разом притихла.

Вдобавок она при падении шибанулась коленом об лед.

— Я уже один раз порвала сухожилие. Здесь же, в Альпах. Три месяца ходила в гипсе, — сказала она с улыбкой неудачницы.

Я вызвалась помочь дотащиться до фуникулера: руке был нужен покой, а распухшему колену — порция льда.

— А где ваш секьюрити?

Тут я специально подняла очки, чтобы она узнала меня, и тут же горячо извинилась за вчерашнюю сцену, я даже встала на колени и сложила ладони домиком, как перед ангелом.

Она смутилась и с улыбкой попыталась поднять обидчицу, превозмогая боль, — ура, я прощена!

Потом мы в обнимку тащились шажками до канатной дороги. Я была паровозом, она — вагончиком, но даже в такой ситуации от нее исходил тот ореол избранности, каким была при жизни окружена настоящая леди Диана. В этой тесноте общего чувства мы — как бы это передать поточнее — с ходу понравились друг другу. Заинтриговали собой. Я доволокла ее до самого отеля.