Покоренная поцелуем - Донна Валентина

Хелуит протянула было ему узел, но затем быстро прижала его к груди, обняв его трясущимися руками, пряча лицо в его складках. От ее тяжелого дыхания вздрагивали плечи, и Ротгару оставалось лишь беспомощно глазеть на нее, чувствуя, как у него связаны руки, как они бесполезны перед ее тихим, глубоким горем.

— Теперь не чувствуется даже его запаха, — наконец произнесла она, поглаживая плащ и смахивая слезы. Она сунула узел ему в руки. Он вдруг развернулся на ветру, и Ротгар попытался набросить его себе на плечи. Она остановила его. — Нет, только не сейчас, сказала она, едва сдерживая слезы. Мне будет казаться, что это он его надел. Это выше моих сил.

— Ты идешь вместе со мной, — сказал он, почувствовав, как она протянула руку, чтобы еще раз ощупать плащ Эдвина.

— Нет, не могу, — настаивала она, отрывая от плаща маленькие кусочки шерсти и сворачивая их в маленький комок, — на память.

— Послушай, это препирательство начинает мне надоедать, — сказал он. Ну-ка, позови Генриха! — потребовал он.

Она покачала головой, скрестила руки на груди, то ли, чтобы уберечься от ветра, то ли от его назойливости.

— Послушай, — сказала она, — ведь я же сойду с ума. — Все время смотреть на тебя, на твое лицо, которое не отличишь от лица Эдвина, смотреть постоянно, прислушиваться к сердцу, которое говорит, — да вот он, твой Эдвин, и осознавать, что это всего лишь ты, а не он. Генрих снова начнет называть тебя «папа», и ты вскоре устанешь поправлять его. Постепенно наша память поблекнет, наши боли утихнут, и Эдвин будет навечно потерян для нас, как вскоре будет утрачена вот эта земля из-за наступающего на нее леса. Нет, я не в силах этого выдержать. — Вновь она ласково погладила плащ. — Лучше оставь меня здесь, где я могу сокрушаться о своей утрате, переносить внутреннюю боль, где я могу вырастить сына Эдвина, ухаживать вот за этой землей и готовить свое отмщение.

Стоя на ветру, Хелуит вся дрожала. Только сейчас Ротгар заметил у нее на голове серебряные пряди рядом с бледно-золотистыми, ее обезображенные тяжким трудом руки, ее усталый, отсутствующий взгляд. Она не теряла ни решимости, ни твердости, напоминая ему о другой женщине, тоже готовой спасти хоть что-нибудь для любимого человека.

— Мария тебе поможет, Хелуит, — сказал он. — Тебе нужно пойти к ней и рассказать откровенно обо всем, что здесь происходит.

— Но она тоже норманнка.

— Но она совсем другая. Она… угрожала искалечить здоровых, сильных мужчин, умертвить младенцев, разрешить своим норманнам грабить людей и насиловать женщин. И когда она говорила, слезы навернулись у нее на глазах, голос дрожал, а когда я разговаривал со своим народом, то чувствовал у себя за спиной ее поддержку, ее сожаление, когда был вынужден признать здравый смысл предложения, обращенного к своему народу, — принять то, чего нельзя изменить. Она совсем другая, — повторил он.

Хелуит уставилась на него с блуждающей полуулыбкой на губах, словно женщина, которой доверена большая тайна.

— Я могу поделиться с тобой, — сказала она. Узел, который дала ему Мария, и который он держал под мышкой, был слишком маленький, и его содержимого явно не хватит, чтобы поддержать его силы во время длительного перехода. Он бросил взгляд на землю Эдвина, оценивая ее. Лишь менее половины ее сохраняли следы недавней обработки. — А у тебя хватит запасов до нового урожая?

— Мне стоит лишь обмолвиться словом, и он доставит все необходимое, ответила Хелуит.

От мысли, что жена его брата будет унижаться перед норманном, Ротгару показалось, что все его внутренности заливают раскаленным металлом. Пакет с пищей тоже обжигал его, напоминая о его собственном унижении. Да, ему нужно было прислушаться к совету товарищей по несчастью и после побега держаться подальше от Лэндуолда.

— У меня есть все необходимое, — сказал он более грубым тоном, чем прежде. Но чтобы снять резкость произнесенных слов, он прикоснулся рукой к щеке Хелуит. — Я, конечно, пойду, но не без сожаления. Передай мою любовь мальчику. Я всегда, постоянно, буду думать о вас.

— А мы о тебе, — прошептала она. — С Богом, Ротгар.

Покуда они разговаривали, солнце уже опустилось довольно низко, и холодный легкий зимний бриз превратился в ледяной, обжигающий ветер. Но Ротгар чувствовал, что Хелуит все еще смотрит ему вслед, хотя он отшагал уже немало. И хотя холодные порывы насквозь пронизывали его дырявую тунику, он дошел до темного надежного укрытия, и лишь там, в лесу, накинул на плечи плащ своего брата.

Гилберт презрительно отодвинул в сторону кухонную доску, с неприязнью оглядывая на ней кучу тщательно обглоданных свиных костей. Свинина, каждый день свинина, и лишь в редких случаях кусок жесткой баранины. «Когда я буду хозяином здесь, в этом доме, то у меня на столе всегда будет говядина», подумал он и довольно улыбнулся от этой мысли. Такие идеи, судя по всему, все чаще возникали у него в голове после того, как Данстэн сделал ему соблазнительное предложение об оказании в случае необходимости своей помощи.

Его друзья-рыцари, столпившись в дальнем углу зала, на большом взводе, развлекали оруженосцев и пажей рассказами о своих славных походах. Только Мария с Эдит сидели вместе с ним за одним столом, продолжая есть, и, судя по всему, и та, и другая предавались собственным мыслям.

Эдит, которая всегда была какой-то бледной и даже тусклой, сейчас изменилась, — на щеках ее играл румянец, что было ей к лицу. Пища на ее доске, казалось, оставалась нетронутой, может, сегодня она решила пообедать только вином. Она, словно почувствовав на себе его взгляд, быстро посмотрела на него, еще сильнее при этом покраснев. Эдит опустила глаза и старательно разглядывала свои сложенные на коленях руки. Гилберт вдруг вспомнил, как она опиралась на его руку, когда он хитростью вовлек ее в свои планы и заставил шпионить в покоях Хью, и от этой мысли весь выпрямился, подтянулся. Боже праведный, хорошо еще, что эта глупая баба не влюбилась в него!

Само собой разумеется, это от нее не зависело, принимая во внимание тот факт, что она была замужем за этой развалиной, постоянно скрывающейся в своей спальне. Кто же мог упрекнуть ее за любовь к такому красивому, мужественному рыцарю, каким был он, Гилберт Криспин? Перед его чарами не устоит и другая, та, что сидит рядом с ней.

Мария, как и Эдит, бросила взгляд в его сторону, но в ее широко раскрытых, карих с золотыми блестками глазах сквозили беспокойство и осторожность. Гилберт снова улыбнулся, — он не знал, что тревожит Марию.

— Надеюсь, вы довольны, как идут дела на строительстве замка? — спросил он, вкладывая в свои слова столько патоки, сколько не осмелился бы положить в вечерний пирог домашний повар.