У шоссейной дороги - Михаил Керченко

Вернулся Адам. Долго, с откровенным собачьим сожалением в глазах смотрел на меня, вроде я чужой и ненужный ему. Отвернулся и залез под корягу. Разве он не ожидал встретиться здесь со мной? Или я так сильно изменился, что он не узнал? Куда делась его привязанность?

А в кустах закричала иволга: «Василиса, где ты? Вернись ко мне, Василиса!»

Да, вернись ко мне, Василиса!

Сегодня заехал Василий Федорович, бывший директор совхоза. Теперь он начальник управления сельского хозяйства, а совхозом стал руководить Рогачев. Его понизили в должности. Неожиданно для себя я познакомил Василия Федоровича со своей идеей объединения мелких пасек.

— Молодчина, — сказал он, пожав мне руку. — Но сейчас некогда. На носу уборочная. Как-нибудь мы обсудим этот вопрос капитально и, думаю, дотолкуемся. Я поддержу тебя.

Я обрадовался и раскрылся перед ним: над этой идеей я размышляю с тех пор, как приехал сюда. Встречи с пчеловодами еще более убедили меня: настала пора создать в нашем районе крупные и высокодоходные пасеки. Но я не знал, с чего начинать, в какие двери стучаться. С Рогачевым разговор не получился. И я опустил руки. А тут свои неприятности…

— Какие? — усмехнулся Василий Федорович. — Ничего. Ты еще молод и личные дела устроишь. У всех такое бывает. А мыслишь ты правильно, пора размахнуться по-настоящему. Но мы не просто объединим пасеки, а построим вот здесь целый комплекс: хорошие каменные зимовники, сотохранилища, цех для откачки и расфасовки меда, для консервирования ягод и фруктов… Да, да. У нас в лесах обилие ягод: вишня, малина, смородина, костяника. А в каждом хозяйстве свои сады. Осенью столько пропадает добра! Думаю, ты возьмешь все это в свои руки. Хватит пороху? Хватит, чувствую это. Не скромничай. Наверное, в душе уже все перекипело, улеглось. Успел подумать о прошлом и о будущем. Теперь надо готовиться к большому делу.

Он уехал. Я поднялся на седьмое небо. Столько добрых чувств нахлынуло в сердце, что просто распирают его. Я по-настоящему счастлив. Не с кем только отвести душу.

Спустил Адама и мы пошли бродить по лесу. «Василиса! Где ты?» Предо мной: толстая русая коса Марины и лучистые глаза. «Вернись ко мне, Василиса! Ты слышишь меня, Василиса!»

— Эге-ге-ге! — кричу. Звучное эхо, перекликаясь, уходит вдаль, унося мой зов.

В лесу мы пробыли недолго: я услыхал за колком сердитое фырканье моторов. Машины шли в сторону пасеки.

Мы бежали кратчайшим путем. Возле пасеки меня встретила Айжан. Губы чуть подкрашены, тонкие, в ниточку, черные брови и с хитрецой глаза, темные, как маслины. Такая яркая, открытая и милая. «Хайдар очень счастлив, — подумал я, — такую нельзя не любить».

Она шаловливо, широким жестом хлопнула своей смуглой ручкой по моей ладони и засмеялась.

— Здравствуй! Как ты думаешь: зачем я приехала на двух машинах?

— За медом, конечно!

— Не отгадал. Сейчас будем тебя раскулачивать. Директор совхоза Рогачев велел отобрать пятьдесят лучших пчелиных семей и погрузить на машины. Они проданы в Казахстан. Зря ты сюда устроился: одно лето позагорал. Надевай сетку и готовь ульи. Быстро! Быстро! К ночи надо успеть.

Когда человек с минуты на минуту ожидает беду и знает, что она вот-вот придет, тогда ему легче сталкиваться с нею, легче бороться, он готов на все. Но если она подкрадывается сзади, неожиданно, а человек в это время весел, счастлив и беспечен — тогда беда быстро берет верх, ее трудно одолеть. В первую минуту я не поверил девушке.

— Не может быть! — пробормотал я и так посмотрел на Айжан, что она не выдержала моего взгляда и отвернулась. — Ты шутишь? Да как же так? Разворачивай машины, поедем в город. Там все решим.

— Успокойся, Иван. Зачем в город? Рогачев приказал, директор. Значит, все решено. Он хозяин, ему виднее. Уже ничего нельзя изменить. Машины ждут.

— Здесь пару часов назад был Василий Федорович, — хватался я за соломинку. — Он говорил другое. Ты-то как думаешь: нужна совхозу пасека?

— Конечно! Нынче столько меда накачали. Каждый рабочий купил.

— Вот видишь! Поехали к начальству! — скомандовал я и решительно забрался в кабину. Айжан села рядом. Остановились в городе у белого управленческого здания. В приемной встретила прежняя миловидная секретарша, только без огромного медальона на шее, строгая, подтянутая, деловитая. Она узнала меня, приветливо кивнула и, как говорят, «с ходу» пропустила в кабинет начальника. Там сидели Василий Федорович и первый секретарь райкома Григорий Ильич. Начальник сразу заметил, что я взволнован.

— Что случилось? Я только от тебя.

— Да, Василий Федорович. Утром мы с вами мечтали о комплексе, а Рогачев уже продал полпасеки. Приехали… забирать. Что делать?

— Не в курсе, — он переглянулся с секретарем, пожал плечами. — Опять ЧП?

— Не надо продавать! — Нарушил я тишину. — Нынче такой доход…

— Пригласи-ка Рогачева сюда, — сказал Григорий Ильич. — Выясним. Эдак весь район продадут.

Василий Федорович позвонил Рогачеву. Пока мы ждали его, я, волнуясь, доказывал, что сейчас никак нельзя продавать пчел. По многим причинам. Во-первых, в ульях полно меду, надо откачать его, иначе в дороге все рамки оборвутся, мед вытечет, и пчелы погибнут. На откачку уйдет несколько дней. Во-вторых, донник, подсолнечник и луговые цветы хорошо выделяют нектар. Можно собрать еще много меду. Да и зачем дробить пасеку, ее надо укреплять. Ясное дело…

Вскоре в дверях показался Рогачев. В куртке, в сапогах, миниатюрненький, подвижный и напористый. Он стремительно промаршировал вперед, к столу, чуть не запнулся о мои ноги, почтительно пожал начальству руки. Меня не заметил, вернее, сделал вид, что не заметил.

— А с ним почему не здороваешься? — спросил Василий Федорович. — Нехорошо, брат. Ты директор, он твой подчиненный. Этикет надо соблюдать, уважать людей. Самолюбия у тебя чересчур много.

— Спасибо за нотацию. Этот подчиненный снова что-то затеял.

Григорий Ильич спокойно сказал:

— Затеял, видно, ты, Петр Яковлевич. Догадываешься, о чем будет речь? Вот и объясни свою затею: зачем продаешь пчел?

Рогачев поморщился и присвистнул:

— Я думал, разговор будет о серьезном деле. С пчелами одна морока.

— Тебе-то какая морока? Они что, работать мешают? Ты был хоть раз на пасеке? Вникал?

Рогачев вспылил:

— Слушайте, я, в конце концов, директор или кто? У меня более важных дел вот так, по горло. — И он провел пальцем по своей тонкой шее. — Вот!

— Да, ты директор совхоза, но не частной лавочки. Улавливаешь разницу?

— Имею я право на инициативу? Могу самостоятельно решать вопросы?

— Безусловно, — спокойно подтвердил Василий Федорович. — Иначе какой ты руководитель? Но инициатива всегда должна быть разумной, полезной…

— Дайте мне сказать, — закипятился Рогачев. Он начал объяснять, что решил завести в совхозе хорошую черно-пеструю породу молочных коров. Послал человека в Казахстан. Там нашел хозяйство, где можно купить таких коров. Но хозяйство просто так не продает, хочет завести свою пасеку и просит, чтоб ему уступили ульев пятьдесят. Как им откажешь?

Григорий Ильич снял очки и внимательно посмотрел на Рогачева.

— Смотри, какой коммерсант! А свой план куда денешь? Сколько пчелиных семей должно быть в совхозе к концу года?

— Не успел еще поинтересоваться, Григорий Ильич. Это — мелочь. Есть посерьезнее дела. Не знаю, за что хвататься…

— Сто двадцать, — выручил я Рогачева. — И продать государству две тонны меда.

— Вот видишь! Серьезные дела складываются из мелочей. А ты от них отмахиваешься. И не хвататься надо, а капитально решать вопросы. Без суеты! Ты разве забыл, что твой совхоз мясного направления?

Рогачев стушевался.

— Как же. Помню.

— А если помнишь, то зачем заводишь молочную породу? Где логика?

— Деньги на эту покупку совхозом не запланированы, — вступил в разговор Василий Федорович. — Где он возьмет средства?

— Деньги найдем, — упрямился Рогачев.

Секретарь нахмурился:

— Ты, Петр Яковлевич, всегда действуешь поспешно и потому часто опрометчиво. Надумал, загорелся и трах-бах… Выясняется, что тебе вовсе не нужна молочная порода коров. А ты уже куплю-продажу затеял. Несерьезно.

— У вас намечается расширять посевы донника, — опять вмешался Василий Федорович. — А кто будет опылять его? Без пчел плохо. Ты же агроном…

— Ладно, ладно. Убедили, — замахал руками Рогачев.

— Нет, мне твои замашки и отмашки не нравятся. Несерьезно это. — Секретарь побарабанил пальцами по столу, раздумывая о чем-то.

— А что тебе, Петр Яковлевич, мешало прийти сюда и посоветоваться с Василием Федоровичем? Опытнее его у нас в районе никого нет. Я вот не стесняюсь, захожу частенько. А тебя гордыня заедает, не в обиду будет сказано. Кстати замечу: с людьми ты по-прежнему жестковат. Жалуются. Подумай об этом. Скажи: почему ты всегда на дыбы встаешь?