Номер Один, или В садах других возможностей - Людмила Петрушевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рука у нее неживая какая-то. Не действует на меня ее рука!
— А ну, глаза открой! Иди на пол. Давай сделай мне эт самое. Радость. А?
Она не реа- эт самое, не ре-ги-а-ги-ро-вала. Из глаза у нее текет кровь?
— Ты что как эта, — продолжал Валера. — Эт самое. Знаешь что такое либидо? Это когда женщина, эт самое, холодная. Как тебя звать? Вот из ё нэйм? А, ты не секешь. Я тебя где видел? Глаз открой? А ну вставай. У меня сифона нет, только трихо… это. Трихо…
Жмурилась. Кровавые слезы из левого глаза. Вытерла, посмотрела на ладонь. Закрыла глаза. Затряслась. Ужасается. Слезы потекли обильно.
Водки не было. Мутило сильно. Хотелось пить. Допил эту сладкость жуткую из горла.
— У вас не найдется водки бутылка? Я заплачу. Ну?
Шевельнул обеими руками пояс под майкой.
Как каменная гора трясется. Сильно ущипнул (с вывертом) за грудь. Вздрогнула. Мокрая морда. Молча помотала головой, не открывая своих этих… линз.
Попил ее пепси из горла и продолжал:
— Вообще-то, знаешь, я убийца. Киллер. Я убил одного своего товарища. Ножом по горлу, знаешь? Он выскочил из балагана пошел отлить, я тихо за ним. Отодвинул полог, он спиной ко мне, даже не отошел, льет, скотина, как из шланга, а у меня в руке охотничий нож. Так… (подняв локоть) обхватил его, голову резко! Назад! И по горлу. Как свинья визгнул, а потом уже подавился, захаркал, столько крови хлынуло… Стал заваливаться на меня, я его быстро так пихнул… Кровь же! Он упал… из кармана выпал камень аметист и видеокассета… Он ее прятал, а не спрятал! Да… Или я у него сам забрал, не помню… Не помню! И тут — я же наполовину в за пологом стоял — вижу, кто-то двигается к балагану… Какой-то энтти… Пьяный. Качается идет. Только эт мне… не хватало! Свидетель, блин… Я спрятался. Пошел якобы спать. Голова пу-устая… Звонит в ней что-то… Почему-то естудей… Еще вчера я был человеком… Еще вчера я был, а теперь меня нет. (Неожиданно запел). Естудэй… Олл май трабл там пара-папам… Странное чувство полной пустоты. Это вот и есть смерть, сказал я и заснул. Проснулся через час, не больше. Во сне плакал, думал что делать, надо оттащить его подальше, в лес. Пусть собаки его сожрут. Проснулся, думал это сон. Высунулся, вышел — его нет. Ничего нет, крови нет. Немного подальше лежит этот энтти, трясет животом. Как смеется, а лицо съедено. А того моего товарища нет!!!
И он покрутил головой. Помолчал.
Не то говорю. С дамами же надо по-другому!
Стал поднимать ее подмышки. Каменная, тяжелая баба, хотя и горячая по температуре. Мокрое лицо склизкое. Какое-то отвращение. Свалить ее на пол. Что-то нету сил.
— Чучуны вот предпочитают похищать девушек или женщин. Во многих сказках у них этот мотив, похищение девушки медведем. А это как раз и были они! Это древняя парадигма, похищение женщин косматым чудовищем. Общеизвестный дискурс. У неба семь мыслей! Поняла?
Лежит как камень. Плачет.
— Вы знаете, что такое либидо?
И тут он сам засомневался.
— Это когда… женщина хочет! — произнес он на всякий случай многозначительно. — Ты чо молчишь, почем твои мослы? Мой отец спрашивает Светку: почем ваши мослы? Мы стоим, пиво пьем, Я говорю: тихо, сейчас цирк будет! Отец штаны спустил, держит в одном кулаке, другим стал накачивать. Вот так. А дело-то в подъезде! Мы все смотрим, ржем. А Светка особенно заливается хохочет. Он: «Смеешься, б? — говорит. — А ну, Валерка, подержите все ее». Мы ее подержали, интересно же. Мы ржем, она стала вырываться, мы ее за локти крепко держим, она начала кричать «вы чо, охренели» так, а он свой удар знал, в армии его друг научил, руки сцепляются замком, сразу человек вырубается. Ну он ее этим замком ударил по кумполу. Много ей надо было? Вообще как щепка была. Она так сползла по стене. В крови вся голова, текет по плечам. Сгреб ее под себя. Мы ржем! Ух папанька мой был! Мы стояли смотрели, прямо порно! Поелозил две минуты, подергался и все. Мы думали в шутку, чирик-чирик. Но он встал, застегнулся и говорит: «Так будем кончать со всеми». А Светка в крови, лежит буквально мертвая. Он быстро ушел. Испугался, что ли. Боевой был у меня отец! Они в армии и не такие штуки делали. Я уже тогда понял, что убью.
О. А еще щипнуть? С ногтями! Начала проявлять активность, цепляется за руки. Запищала.
— Ты молчи! Я тебя аресте… вваю. Открой глаза!
Открыла окровавленный глаз. Смотрит вверх. Боится.
— Ты погоди, ты погоди. Ну вот. Потом кто-то наверху вышел на лестницу, мы убежали. Я своим сказал, кто стукнет — того зарежу. Поняла?
Нажал обеими руками ей на горло. Задержал руки. Забилась. Немного ее порезал ногтем с осколком бритвы.
— Поняла, кто есть… это. Ху! Вот. (Помолчал, тряхнул головой). Да. О чем я?.. Не сочтите откровенность за глупость! А домой пришел — отец спит, утром ничего не помнил. А Светка из больницы вышла, но в школу не вернулась. Так, училась в какой-то спецухе для дураков. Садово-плодовое училище. По озеленению. Но родила через девять месяцев, как полагается, мы специально посчитали. Да и вылитый мой отец этот пацан. Так что нас двое братьев. А, да, было три, но Витьку убили в Сызрани в стройбате. Отец меня любит. У энтти такого быть не может, чтобы люди ссорились, они друг дружку берегут.
Спит или померла. Придушил? Эй!
Надавал по щекам. Руки мокрые. Вытер.
Ну ладно.
— Ты что как эта… Они до сих пор боятся нас, белых. У них кто был мамот, того ссылали. А куда — с Юзени в Бутыгичаг, тысяча километров, тот же климат. Но они там быстро умирали, в лагерях, на урановых рудниках работать возить тачки не могли, не терпели унижения, не понимали что кричат, этих правил, в строю вообще не могли стоять, сразу садились на корточки, к тому же непривычная пища. Они люди свободные, народ особенный. Знаешь, я думаю —
Она не понимает ни хея. Не-пдви-жжность. И у нас полная непдвижжноссть… Не встает, не встает. Джон Стейнбек.
Вдруг мотнул головой, вытаращился. Где я?
Проскок.
Сижу у себя за шкафами, Галина Ивановна загородилась папками, достала термос, играет на компьютере, у нас перерыв, Котова поставила чайник, Валя разворачивает бутерброды, меня мутит. Интернат для детей-инвалидов в Дмитрове. Лежат. Запах. Кто может, тянет руки. Ты принес гостинчика? Возьми меня домой. Там Алешка почему-то. А, их согнали с квартиры.
Морозит лицо. Дурно, дурно мне!
Тут же покосилось, выпрямилось.
Заметил свои голые ноги, срам, сижу сбоку тетки. У нее красное блестящее размазано по лицу, что это. Рот как у древнегреческой маски, видал? Трагедия. Надо прикрыться чем-то. Одеялом.
— Лук! Они самые древние люди на земле, которые пережили много обледенений и приспособились именно к ним. Ледниковый период — как прошлое, так и будущее всего человечества. Каждые сорок-шестьдесят тысяч лет обледенение. Апокалипсис это не огонь, а лед. Лук, то есть видишь ли, энтти не боятся вечного льда. Поэтому их надо сохранять. Они одни переживут и продолжат жизнь на земле. Они могут существовать в белом безмолвии, без источников энергии, тюлений жир горит в жилище из шкур. Немыслимый запах стойбища.
Дернулась встать.
— Лежи, лежи. Ты арестована. Да! Они никого не обижают и всякого примут. Это тот самый золотой век, который все думают был в Греции, но там шли бесконечные войны, брали рабов. Тут у энтти раб может быть в одном случае, это мальчик, который, если хочет жениться, два года пасет стадо оленей у хозяина, чью дочь он любит. Потом ему ее отдают в жены. А какие там женщины! На вес золота. Спокойные, тихие. С детства курят трубку. С трубкой в зубах она все переделает, и дети у нее хорошие, и с любым мужиком не откажется лечь. Мне не с кем поговорить! Понимаешь, наступает время и некому сказать. Одно что не слушают, а другое что никто не понимает. Да! Компьютерная игра это единственный мой наркотик. У меня уже такие разработки на новую игру, бешеные деньги можно будет взять! Моя жена не хочет меня слушать. Когда я начинаю ей про Север рассказывать, она злится. Она считает, что у меня там много детей родилось. Не много, всего двое. Считай, за десять лет экспедиций. Ну может, других я не знаю или в них не уверен. Девочке три месяца. Второй девочке год и три месяца. Волосы светлые, глазки смешные! Синие и косые. Мои доченьки, Лиза и Ань. Мою жену там зовут Марой, Машка. Вторую жену зовут Степа, Степанида (заснул на миг).
Тихо-тихо села.
— Стой! Кто идет!
Легла.
— Я пришел к ним в балаган их навестить, привез им денег, подарки. Со мной увязался мой сотрудник, и когда выпили, легли, я с ними, он в мужском пологе, то он сразу полез к нам под полог, я его оттаскиваю, а он бормочет «чего ты, чего ты», а сам шурует руками, мы укрылись шкурами, тянет, снимает с Марой… Потом, когда я его оттащил, он сказал, что все расскажет моей московской жене. Я говорю — пошли поговорим, может, тебе нужны деньги. Он сказал «другой разговор, я на квартиру коплю, чем с этой Галькой жить», имея в виду свою маму. Мы отползли за печь. Я сказал, я твои проблемы эти не решу, таких денег у меня нет, он сказал, тогда не рассчитывай на меня, я все скажу твоей Анюте при любом раскладе, пустишь ты меня к своим девкам или нет, ты с ними трахался, я слышал, ты кончил с двумя уже, я потому и вмешался, я человек и не выдерживаю, когда при мне это. Тебе можно, а мне нельзя, их же двое. Я сказал, они тебе недоступны. Он сказал, они что, твои бабы? Я сказал, они еще дети. Он: ни (…) себе дети кормящие матеря! От тебя родили? Я сказал, откуда ты это взял. Он сказал, давай посчитаем, они дети предыдущих твоих экспе… эски… ну ладно.
