Ганнибал. Бог войны - Бен Кейн

– Врешь. – Он улыбнулся во все зубы. – Мой друг прав. Гиппократу понравится обломать тебя, а особенно потому, что ты римлянка.

– Благородная римлянка, – подсказал командир.

– Тем лучше. Я беру ее.

Одна его рука задержалась у нее на груди.

– И моего ребенка, – вдруг проговорила Аврелия.

Агафокл рассмеялся.

– Гиппократа можно обвинить в чем угодно, но он не педофил!

Аврелия поняла, что в этом месте безутешной печали и разбитых сердец мольбы не действуют. «Я не могу потерять Публия!» Она приглушила голос, чтобы сын не услышал.

– Если вы возьмете и моего сына, я доставлю Гиппократу удовольствие, какого он еще не знал.

Пленница молилась, чтобы хитрости общения с мужчинами, которым ее научила Элира, когда она только что вышла замуж, все еще работали. На Луция такие приемчики всегда действовали успешно. Агафокл приподнял брови, потом нахмурился.

– Тебе все равно придется это сделать, а иначе я плетью сниму у тебя со спины всю шкуру.

– Конь, которого награждают за послушание, становится лучшим скакуном, чем тот, которого стегают, – ответила Аврелия. Она облизнула губы, сама не зная, что собирается сказать. – Я могу проделать то же с тобой. Как и моя рабыня.

Агафокл бросил взгляд на Элиру, и у Аврелии затрепетало сердце. Элира имела полное право не играть роль, какую она ей только что придумала. Другой владелец может обращаться с ней лучше. Аврелия чуть не заплакала, когда рабыня обрушила на Агафокла соблазнительную улыбку и сказала:

– Ты не пожалеешь об этом, господин. Клянусь.

Агафокл снова внимательно осмотрел благородную римлянку, потом Элиру. И коротко кивнул.

– Идите и встаньте рядом с моими людьми.

Лишь только она поблагодарила про себя богов, как сиракузец схватил ее за горло.

– Твоему детенышу лучше научиться молчать. Если Гиппократ его услышит, ты пожалеешь, что он родился.

– Он хороший мальчик, – прошептала женщина, теперь действительно испугавшись. – Никто даже не узнает, что он там.

Агафокл оттолкнул ее. Огромная волна стыда и отвращения прокатилась в душе Аврелии, когда она, Публий и Элира направились к солдатам. Я не лучше шлюхи. И еще совращаю Элиру на это же… И все же отчасти она была рада: удалось удержать рядом с собою Публия. Надолго ли?

Несмотря на то что Клит служил Гиппократу и Эпикиду, он понравился Ганнону. После того как подыскал юноше небольшую, но хорошо обставленную комнату в одной из казарм, с видом на двор, военачальник настоял, чтобы они вместе сходили в таверну.

– Оружие может подождать, а это не может, – заявил он, протягивая Ганнону наполненный до краев кубок вина. – За дружбу и союз Сиракуз с Ганнибалом и Карфагеном!

Посланник Ганнибала с удовольствием ответил, и они принялись за выпивку, клянясь в дружбе между двумя народами и в победе над римлянами. Клит, подумал Ганнон, становится другом, и он более достойный человек, чем его хозяева.

Хорошо набравшись, они вместе пошли в гарнизонную оружейную. Там сиракузец потребовал самый лучший доспех для «одного из лучших воинов Ганнибала». Ганнон знал, что молва о его прибытии быстро разлетится, но теперь все в городе узнают об этом прямо на следующее же утро. Отчасти ему было все равно. Сиракузские солдаты пришли в восторг от его присутствия и постоянно спрашивали, сколько бойцов он привел с собой. Заранее подготовленный ответ, что силы из Карфагена скоро прибудут на остров, похоже, удовлетворял их.

Ганнон выбрал себе простой, но практичный нагрудник и аттический шлем. Его товарищ нашел забавным, что он попросил римские скутум и гладиус.

– А что плохого в наших греческих доспехах и оружии?

– Можешь смеяться, но дело вот в чем. На Тразименском озере нашим фалангам пришлось трудно, когда они столкнулись с римской пехотой. Ганнибал перевооружил нас, мы взяли доспехи и оружие убитых врагов. И переучились, чтобы сражаться отдельными отрядами, как делают легионеры. Это сработало.

Клит задумался.

– Конечно, Ганнибал совершил при Каннах подвиг. И все же здесь другая война. Мы защищаем город, а не сталкиваемся с легионами лицом к лицу.

– Наступит и такой день, – твердо ответил Ганнон. Провести улучшения вроде этого было частью его миссии, порученной Ганнибалом. – А когда наступит, у сиракузцев будет больше шансов победить, сражаясь по-римски, чем если они будут биться так, как всегда.

– Сдается мне, что Гиппократ не захочет, чтобы все войско переучивалось.

– Я могу начать с солдат одной фаланги.

– Хм-м-м… Поговорим об этом подробнее за вином.

– А каковы мои обязанности?

Клит рассмеялся.

– Они подождут. Римлян здесь еще нет, а Гиппократ и Эпикид не потрудятся оторвать свои задницы, чтобы спросить, что ты сделал. Увидеть лучшую таверну в Сиракузах гораздо важнее.

– Если ты уверен…

– Уверен. Приказываю идти со мной. Нужно только занести доспехи в твою комнату.

Давно уже Ганнон не бывал в дружественном городе, где можно было не заботиться ни о чем, кроме как соблюдать меру, чтобы не слишком напиться. Он ухмыльнулся.

– Ну, если ты так полагаешь…

Вскоре они уже шли по улице, ведущей в Ортигию и небольшую гавань. Клит на ходу откликнулся на приветствие человека, ведущего партию голых рабынь. Ганнон рассеянно взглянул на них, когда они проходили мимо, но все они смотрели себе под ноги. «Несчастные», – подумал он и спросил Клита:

– Друг?

Тот отрицательно покачал головой.

– Агафокл? Нет. Просто назойливый лизоблюд. Прислуживает Гиппократу, выискивает для него женщин. Чтобы, знаешь…

Ганнон посмотрел вслед веренице несчастных женщин, и его неприязнь к Гиппократу возросла. «Не обращай внимания, – сказал он себе. – Ты здесь, чтобы помогать ему и его брату воевать против Рима. Остальное к делу не относится». И все же у него остался неприятный осадок.

– Далеко еще до твоей таверны? – спросил он. – У меня во рту пересохло.

– Ха! Вот это мне нравится. Она тут, за углом.

Ганнон ускорил шаг. И после меха вина забыл свои заботы.

Противоречивые чувства продолжали одолевать пленницу и через два дня после прибытия в дом Гиппократа, который был частью бывшего дворца Гиерона. Она испытала огромное облегчение от того, что они с Публием остались вместе и что Элира тоже с ними. Им дали хорошие одежды, неплохо накормили и напоили. Она не раз принимала ванну. Публий тоже с удовольствием купался, хотя Аврелия следила за тем, чтобы купать его рано утром, пока никто больше не пользовался этим удобством. Стража не выпускала их из нескольких сообщающихся комнат, но не было никакого насилия – сексуального или иного. По большей части остальные обитатели жилища, четыре красивые женщины, не обращали на них внимания. Имели место несколько колких замечаний и множество враждебных взглядов, но этим все и ограничилось. По крайней мере, они ни в чем не нуждались. Но в душе ее царило смятение.