Обреченное королевство - Брендон Сандерсон

Каладин кивнул, и Тефт поторопился обратно, придумывая какое-то объяснение, чтобы успокоить людей.

Глава шестьдесят четвертая

Человек крайностей

Они появились из ямы, два мертвых человека, в руках вырезанное сердце, и я знаю, что видел настоящую красоту.

Карта битвы у Башни, нарисованная и снабженная пометками Навани Холин, около 1173 года

— Я не смогла решить, интересую я тебя или нет, — тихо сказала Навани, когда они вместе шли по саду вокруг полевого дворца Элокара. — Половину времени ты вроде ухаживал за мной — какие-то намеки на отношения, то вперед, то назад. А половину времени я вообще не понимала тебя. А Гавилар был таким обходительным. И предпочитал схватить то, что хотел.

Далинар задумчиво кивнул. Он был в своем обычном синем мундире, а Навани надела приглушенное темно-бордовое платье с широким подолом. Садовники Элокара вырастили здесь самые разные растения. Справа от них, как ограда, извивался ряд желтых сланцекорников, по пояс в высоту. Маленькие группки хасперов осадили похожие на камни растения, их жемчужные раковины медленно открывались и закрывались — зверьки дышали. Раковины казались крохотными ртами, молча и ритмично говорившими один с другим.

Далинар и Навани не торопясь поднимались по склону холма. Далинар шел с руками, сложенными за спиной. Его почетная гвардия и клерки Навани следовали за ними. Некоторые из них казались озадаченными; они не понимали, почему Навани и Далинар проводят вместе так много времени. Сколько из них догадывались о правде? Все? Часть? Никто? Разве это важно?

— Тогда, много лет назад, я не собирался сбивать тебя с толку, — тихо сказал он, так, чтобы не слышали любопытные уши. — Я намеревался ухаживать за тобой, но тут тобой заинтересовался Гавилар. И в конце концов я понял, что должен отойти в сторону.

— Только поэтому? — обиженно спросила Навани.

— Он не понимал, что я тоже заинтересован. Я представил его тебе, и он решил, что может поухаживать за тобой. У нас такое бывало сплошь и рядом; я находил людей, которых Гавилар должен был знать, и приводил их к нему. Когда я сообразил, что наделал, было уже поздно. Так что я сам отдал тебя ему.

— «Отдал» меня? У меня что, на лбу отметина раба, о которой я не знала?

— Я не имел в виду…

— Шшш, — сказала Навани, внезапно ласково. Далинар подавил вздох; хотя Навани и повзрослела со времени их юности, ее настроение по-прежнему изменялось быстрее погоды. Откровенно говоря, это была часть ее очарования.

— И часто ты отходил в сторону ради него? — спросила Навани.

— Всегда.

— И тебе не надоело?

— Я почти не думал об этом, — сказал Далинар. — Но да… тогда я сильно расстроился. Но это же Гавилар. Ты сама знаешь, каким он был. Сильная воля, вид естественного превосходства над окружающими… Казалось, он всегда изумлялся, если кто-то отказывался выполнять его желание, или сам мир становился не таким, каким он хотел. Он не заставлял меня отступить — это получилось само собой.

Навани понимающе кивнула.

— Не имеет значения, — сказал Далинар. — Я извиняюсь, что запутал тебя. Я… да, мне было трудно оторваться от тебя. Но я боялся, что — случайно — выдам себя, что слишком много моих настоящих чувств вырвется наружу.

— Ну, допустим, это я могу простить, — сказала она. — Хотя за следующие двадцать лет я решила, что ты ненавидишь меня.

— Ничего такого я не делал!

— Ой ли? А как иначе я могла расценить твою холодность? То, что ты чаще всего выходил из комнаты, когда я входила в нее?

— Сдерживался, — сказал Далинар. — Я так решил.

— Да, но это выглядело очень похожим на ненависть, — сказала Навани. — Хотя я несколько раз спросила себя, что ты прячешь за своими каменными глазами. Ну а дальше появилась Шшшш.

Как всегда, когда кто-нибудь произносил имя его жены, он слышал что-то похожее на свист ветра и имя немедленно испарялось из памяти. Он не мог ни услышать, ни запомнить его.

— Она изменила все, — сказала Навани. — И, кажется, ты действительно любил ее.

— Да, — сказал Далинар. Конечно, он любил ее. Или? Он не помнил ничего. — Какой она была? — И быстро добавил: — С твоей точки зрения? Как ты относилась к ней?

— Все любили Шшшш, — ответила Навани. — Сначала я изо всех сил пыталась ненавидеть ее, но в конце концов могла только тихо ревновать.

— Ты? Ревновать к ней? За что?

— Она слишком хорошо тебе подходила, — объяснила Навани. — Всегда спокойная, никогда не делала неподходящих комментариев, никогда не задирала тех, кто вокруг нее. — Навани улыбнулась. — Теперь, вспоминая то время, я понимаю, что могла бы возненавидеть ее. Но она была такой милой. Хотя и не очень… ну да…

— Что? — спросил Далинар.

— Не очень умной, — сказала Навани и покраснела, что с ней происходило крайне редко. — Прости, Далинар, но так оно и было. Не дура, да, но… не каждый наделен острым умом. Возможно, это было частью ее очарования.

Казалось, она боялась, что Далинар обидится.

— Все в порядке, — сказал он. — А ты не удивилась, когда я женился на ней?

— Почему я должна была удивиться? Она совершенно подходила тебе, я уже говорила.

— Разве мы подходили друг другу интеллектуально? — сухо спросил Далинар.

— Нет. Но вы подходили друг другу по характеру. После того, как я перестала ненавидеть ее, я решила, что мы, все четверо, можем стать достаточно близки. Но ты был так сух со мной…

— Я не мог позволить себе… расслабиться, чтобы ты не подумала, будто я все еще интересуюсь тобой. — Последнюю часть фразы он сказал с неловкостью. Разве сейчас он не занимается именно этим? Расслабляется?

Навани посмотрела на него.

— Опять.

— Что?

— Чувство вины. Далинар, ты — удивительный, честнейший человек, но ты слишком склонен к самокопанию.

Вина? Самокопание?

— Я никогда не смотрел на это таким образом.

Она широко улыбнулась.

— Что? — спросил он.

— Ты действительно честный человек, не правда ли, Далинар?

— Я стараюсь им быть, — сказал Далинар и оглянулся. — Хотя природа нашей связи мне представляется видом лжи.

— Мы не лжем никому. Пускай они думают — или придумывают — что хотят.

— Наверно, ты права.

— Как обычно. — Какое-то время она молчала. — Ты сожалеешь, что мы…

— Нет, — резко сказал Далинар, удивившись страстности собственного протеста. — Нет, — более мягко сказал он. — Я ни о чем не сожалею, Навани. Я не знаю, что будет дальше, но я не отпущу тебя.