Тропа Кайманова - Анатолий Чехов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тпру-у-у-у! — Балакеши резко натянул вожжи, придерживая лошадь, попытавшуюся было двинуть телегу. — Ай, Ёшка-джан! Вот ты давай поскорей здравствуй, дорогой! — радостно воскликнул он. — А то совсем, как терьякеш, от акрихина желтый стал.
Яков смущенно провел рукой по лицу.
— Да уж, красавец...
Этот его жест заставил улыбнуться Светлану, в глазах ее появились прежние веселые огоньки. Спасибо, выручил Балакеши.
— А я теперь главный помощник нового начальника нового госпиталя, — с гордостью сообщил он.
— Какого начальника?
— А вот начальник! — Балакеши показал на Светлану. — При медпункте госпиталь строить будем! Фи-ли-ал!
Яков вспомнил разговор Светланы с майором медслужбы в Ашхабаде, в административном корпусе парка Махтума-Кули, сам подумал: «Если здесь решено строить тот филиал, о котором говорил майор, значит, Светлана останется на Даугане».
Мысль эта и обрадовала, и встревожила его.
— А кто ж у вас прораб? — спросил он.
— Сейчас узнаешь... — Балакеши откинул полу шинели, укрывавшей солдата, спавшего в телеге, крикнул: — Подъем! Кончай ночевать!..
Солдат что-то буркнул, снова стал натягивать шинель на голову.
— Вставай, тебе говорят! Дауган проспишь! Ёшку проспишь!
Солдат тут же сдернул шинель, поднял голову.
— Барат! — радостно воскликнул Яков. — Наконец-то вернулся! — Он спешился, бережно принял в объятия своего верного друга. — Как рука?.. Долго же ты лечился...
— Почти нормально... Разрешите доложить, товарищ старший лейтенант! — Барат встал по стойке «смирно», приложил руку к пилотке. — Прибыл для дальнейшего прохождения службы, откомандирован приказом начальника отряда в помощь Светлане Николаевне строить госпиталь.
— Ну это ли не здорово! А я уж совсем приуныл: мало, думаю, нас тут осталось. Оказывается, сразу вон сколько!.. Где же вы думаете строить?
— Старый стационар у нас всего на десять коек, решили к нему барак пристраивать, — пояснила Светлана, и от Якова не ускользнуло это «у нас».
Тревожное и вместе с тем радостное чувство все больше охватывало его.
— На общем собрании постановили, — с гордостью сказал Балакеши, — чтобы каждый помог, чем может... Какую ночь, Ёшка, не сплю, — признался он, — все думаю, где саман, где доски, где стекло доставать!.. Смотри вон, что на улицах делается: на субботник все поселковые вышли!..
— На это я и рассчитывала, — сказала Светлана. — Сюда вернулась, потому что здесь люди знают меня, всегда помогут...
— Как можешь так говорить? Общее дело! — воскликнул Балакеши. — Не для кого-нибудь, для раненых строим. Смотри, сколько народу идет.
У Якова невольно увлажнились глаза: по центральной улице поселка шли старики, женщины, дети — тащили бревна, доски, узлы. Некоторые катили груженные саманом тележки. Виднелись вьючные и запряженные в повозку ишаки. Все шли в одном направлении — к бывшему сельсовету, с началом войны полностью отведенному под медпункт, а с прибытием на Дауган Светланы — под будущий филиал госпиталя.
Барат, радостно отвечая на приветствия односельчан, забыв о своих обязанностях прораба, уже принялся кому-то помогать: подставив плечо под бревно, потащил его, придерживая здоровой рукой. Его тут же встретила жена Фатиме, вместе они зачем-то полезли на крышу своего дома.
На какую-то минуту Кайманов и Светлана остались одни.
— Какая же ты молодец, что приехала, — негромко, так, чтобы слышала она одна, проговорил Яков.
— Ты еще не знаешь, какая я молодец, — также вполголоса ответила Светлана. — Я ведь не только будущий начмед, но еще и начальник стройки. Сейчас пойдем с Балакеши и Баратом делать разбивку будущих палат...
Яков лихорадочно раздумывал о возможных последствиях такого перемещения Светланы на Дауган. Великое счастье будет видеть ее чуть ли не каждый день, но здесь же рядом, в комендатуре, Оля, Гришатка... Значит, опять начнется, что было раньше? Жизнь, и без того трудная, станет предельно сложной?.. И все-таки как здорово, что Светлана приехала!..
Улыбнувшись обеспокоенному Якову, Светлана направилась вслед за Балакеши к месту будущей стройки.
Внимание Кайманова привлекли громкие голоса, доносившиеся со стороны подворья, где всю свою долгую жизнь провел старейшина Даугана Али-ага. Старый аксакал, энергично орудуя ломом, разбирал крышу собственного дома. Он освобождал из-под глиняного слоя потолочные арчовые плахи, сбрасывал их на землю. Внизу помогал ему Рамазан, грузил эти плахи на телегу. Работа у них спорилась, оба деловито переговаривались, пыль стояла облаком над домом и телегой.
В эту полную внутреннего согласия музыку труда ворвался пронзительный голос толстой жены аксакала Саодат:
— Это что же ты делаешь с домом? А? Остановись, старый!.. Слезай сейчас же!..
— Не шуми, жена, — продолжая работать, пытался усовестить ее Али-ага. — Не позорь меня и себя перед людьми...
— Это ты позоришь свои седые волосы! Над тобой же весь поселок смеяться будет!.. Слезай, говорю!
Она решительно направилась к лестнице. Рамазан преградил ей путь:
— Тетушка Саодат, нельзя вам туда...
— Как это на свой дом нельзя? Ты что тут указываешь? Иди вон свою крышу разбирай!
— Нашу крышу отец уже разбирает, это же для раненых...
Яков повернул голову и увидел Барата на крыше своего жилища, действительно тоже начинавшего ковырять ее ломом. Мало того, Барат еще и весело перекликался со своей женой Фатиме. И это в ноябре месяце — в ожидании зимы.
— Отец твой тоже с ума сошел! Какой же дом без крыши! — не в силах остановиться, кричала Саодат.
— Ну что ты шумишь, — снова попытался усовестить ее Али-ага. — Я же не всю крышу снимаю, только с одной комнаты. Зачем нам две? В одной теплей будет! Больше друг друга видеть будем, радоваться. А то ты в одной, я — в другой. Дом один, а видимся, только когда чай пьем!
Но Саодат не сдавалась:
— Я и сама хотела одеяло отнести, журналы... Но не дом же отдавать! Люди вон марки несут!..
— Какие марки? Кто?
— Мальчишка Ёшкин!..
Яков оглянулся и увидел подходившую Ольгу с объемистым тюком на плече. Рядом — с альбомами и оконной рамой — шел его двенадцатилетний Гришатка.
Яков ощутил гордое чувство, что Ольга не осталась в стороне от общего дела, приехала в поселок. «А может, только потому и приехала сюда, — мелькнула мысль, — что узнала о Светлане?»
Подойдя к жене, он взял у нее узел, оглядываясь, куда бы его отнести, положил на деревянный топчан во дворе дома Али-ага, сказал:
— Какая ты умница, женушка Олюшка... — Наклонился, ласково потрепал по вихрам Гришатку: — Что у тебя?
— Журналы «Огонек» и марки, те, что три года собирал...
— Так ведь военные письма без марок принимают.
— А это не для писем.
— А зачем же?
— Чтоб смотреть... О разных странах будут думать. Об Африке, например... Может, хоть немного про свои раны забудут...
— Хорошие вы у меня, — живо повернувшись к Ольге, сказал Яков.
— А как же иначе?.. Нельзя оставаться в стороне... — негромко сказала Ольга.
Яков понял, что она имела в виду, не сразу ответил:
— В стороне нам оставаться нельзя.
— Я тоже так думаю, Яша, — спокойно подтвердила Ольга.
В голосе ее была такая тоска и тревога, что Якову стало мучительно жалко жену. Пауза затягивалась, и он почти обрадовался, когда подъехал Нуртаев и доложил:
— Товарищ старший лейтенант, с заставы передали: вас просят срочно прибыть на КПП, спрашивают, в чем задержка.
— Поеду, Оля...
— Возвращайся скорей...
Поднявшись в седло и еще раз окинув взглядом всенародное в масштабах Даугана строительство, Яков решил не давать волю своим чувствам, ободряюще улыбнулся жене и сыну, направил Прогресса к шоссе.
Ольга улыбнулась в ответ, но невеселая, вымученная получилась у нее улыбка.
Пустив коня рысью, Кайманов попытался встряхнуться, избавиться от нахлынувших на него дум. Это ему не удалось: слишком многое навалилось неожиданно, сразу. И все же то, что он сейчас увидел и перечувствовал, освежило его, воскресило в памяти прежний Дауган, как будто снова вернулись предвоенные, теперь уже такие, казалось, далекие, годы...
Так он, полный смятения и самых противоречивых чувств, подъезжал к сложенным из камня-плитняка строениям таможни и КПП.
У ворот встречал его лейтенант Дзюба.
— Амангельды у тебя? — поздоровавшись с ним, спросил Яков.
— Тут... Принес кучу новостей, одна другой серьезнее.
— А что хоть случилось-то?
— Сам расскажет.
Из помещения к ним уже спешил Амангельды — старый товарищ Якова по работе и службе, наставник по следопытству. Выглядел он усталым, даже пообносившимся, в запыленном неизменном халате, в тельпеке.
После необходимых вопросов о семье и здоровье Амангельды озабоченно сказал: