Наивны наши тайны - Елена Колина

привыкнув к определенному набору продуктов, не задумываясь кидает в корзину сыры и йогурты знакомой марки.

— Разве я похож на полусумасшедшего мечтателя, изобретателя вечного двигателя или колеса? — спросил Кирилл.

Игорь пожал плечами — вроде нет, но кто тебя знает...

Бесспорно, идея книги-сериала не была нова. Многие писатели, особенно детективщики, успешно эту идею использовали: сериал про Шерлока Холмса, сериал про комиссара Мегрэ. Ну и, конечно, современные персонажи: Перри Мэйсон, Ниро Вульф. Ах да, еще Эркюль Пуаро.

— И вообще, почему ты, а не я?.. — спросил Игорь не без иронии.

— Как минимум потому, что у меня уже есть несколько готовых рукописей.

Казалось бы, ну и что? Что значит «есть несколько готовых рукописей»? У графоманов тоже всегда наготове несколько рукописей. Сколько людей сидят и строчат, и счастливо замирают, занеся ручку над чистым листом бумаги, — еще одна строчка, и они поразят мир... но почему-то Игорь посмотрел на Кирилла с интересом.

— Весь вопрос в том, какие струнки в душе читателя следует задеть, чтобы сделаться привычным продуктом потребления, — веско произнес Кирилл, почему-то став вдруг почти главным.

— Все должно быть просто, даже примитивно, — сказал Игорь. — Всякая умственная муть вообще не нужна... ха-ха-ха... а то читатель обидится и книжку выбросит, ха-ха-ха...

— Научись уважать читателя, который будет читать только меня, и все будет о’кей, — проговорил Кирилл, и из нелепого, неудачного подмастерья окончательно превратился в главного.

К совместному проекту литературной деятельности Кирилл подошел как к решению математической задачи.

— Итак, нам нужно подсадить на себя читательскую массу. Ниша фантастических романов с историческим душком пока пуста, и мы с этой нишей подходим друг другу... Известно, что в литературе имеется всего пара десятков сюжетов, и все они пересказываются на разный манер.

Кирилл говорил так, как будто он давно об этом думал, говорил, словно читал лекцию первому курсу, — внятно и раздумчиво, выделяя голосом главное.

— Главное для меня (Игорь отметил, что он уже говорит «для меня», а не «для нас», но не возразил) — придумать свою идею... такую, знаешь, оригинальную и липучую... создать Героя, а уж сочинить сюжет — пара пустяков...

Теперь уже пришла очередь Игоря смотреть на своего партнера растерянно, чуть даже виновато.

— Далее — что мы имеем, — увлеченно продолжал Кирилл. — Придумать идею и Героя — это сделаю я. Беспроигрышная идейка: исторический приоритет, первенство, превосходство — все это работает неплохо... Интерес к своей истории, гордость, национальная идея... Русская история — это кровь и альковные страсти... Тем более что все могло пойти иначе. Иногда ход истории зависит от таких мелочей... Известен пример с шелковыми чулками Екатерины: если бы у нее не спустился чулок, русская история могла пойти по другому пути...

— Ты, конечно, суперски знаешь историю, — завороженный его уверенностью, сказал Игорь, неожиданно поймав себя на каких-то новых, почти льстивых интонациях, и с этого момента между ними начались иные отношения. Правда, Игорь тогда не мог предположить, до какой степени они будут иными.

— Разработать сюжетные ходы — это тоже я. Придумать стиль и язык — это тоже я.

— А я? — спросил Игорь. Прозвучало это по-детски обиженно, но довольно робко, потому что самое главное, что Кирилл произнес совершенно между делом, среди всех своих рассуждений, — это то, что у него уже имелось несколько готовых рукописей. Какой же он все-таки странный, никогда ни словом не обмолвился...

И, наконец, самая большая странность заключалась в том, что Игорь начал относиться к несущему бред старому приятелю так уважительно, словно Кирилл уже почти что знаменитый писатель! С чего бы ему вообще верить во весь этот велеречивый бред? Игорь отнюдь не был прожектером, он был трезвым, практичным, скептическим, не склонным увлекаться и т. д. Чем-то его Кирилл заворожил, но чем?..

Оказалось, что Кирилл обладает приличным литературным языком, даже с некоторой изысканной игрой в разную стилистику. Игоря, его первого читателя, не оставляло странное чувство (он мог бы сказать «дежа вю», но в то время еще не знал такого выражения), что он уже когда-то это читал. Стиль Кирилла напоминал даже не кого-то конкретно, а просто все на свете.

Странным было и то, что отдельные куски текстов были написаны разным стилем, — Кирилл сказал, что ему это было не трудно, а забавно, — так он развлекался.

Но хороший язык, литературное чутье и даже неизвестно откуда взявшееся умение имитировать стили еще не делает книгу книгой. Истории Кирилла, местами удачные, но чаще разорванные, туманные, соскальзывающие в пограничное сознание, были утомительны даже для дружеского, очень дружеского прочтения и решительно не годились для постороннего глаза. Сумбур вместо текста. О чем Игорь, возвращая рукописи несколько дней спустя, и сказал, с удивлением поймав себя на том, что оттенок льстивости в его голосе сохранился. Чем-то эти тексты его заворожили.

— Тем лучше для тебя, — спокойно ответил Кирилл. — Ты редактор, вот и работай. Ну кто-то же должен меня редактировать.

И с этим Игорь не мог не согласиться — действительно, раз есть рукописи, кто-то же должен их редактировать.

Пока Игорь мучился над рукописями, Кириллу пришла в голову суперидея.

На самом деле он использовал свою старую заготовку. С юности увлекаясь генеалогией дома Романовых, Кирилл придумывал мир, где не случилось некое переломное событие: например, не убили царевича Алексея, Петр не велел боярам сбривать бороды и вообще построил Питер не на болоте, а на Черном море... Кирилл тогда застрял на петровской эпохе, а вскоре увлекся чемто другим, но продолжать это можно было бесконечно: Распутин с князем Юсуповым прониклись любовью друг к другу, Кирова не застрелили в Петрограде, а Троцкому

удалось организовать восстание в Индии, и Индия стала российской колонией...

Кирилл придумал Героя, который направлял ход истории по иному пути и неожиданно возрождался в разные эпохи то в русском богатыре, то в нелепом коллежском асессоре, то в солдате Красной Армии, то в мальчике из Уржума. Впоследствии Кирилл совсем разошелся, и однажды Герой принял обличье фрейлины царского двора, а в одном из романов, не чинясь, возродился в драчливом щенке лабрадора.

Кстати, вампиров и монстров, которых не мог простить ему Б. А., у него, в сущности, и не было. Только раз возник этот несчастный бухгалтер в синих нарукавниках и с клыком, всего один раз. И еще где-то затесался монстр, всего один! Б. А. очень устраивал этот один раз — каждому удобно уцепиться за что-нибудь, соответствующее своей личной конструкции.

Кирилл писал, не заботясь о разделении текста на абзацы и главы и даже о совпадении имен персонажей. На протяжении повествования персонаж, особенно если он был второстепенным, из светловолосого толстяка мог превратиться в высокого сутулого брюнета. И чем более знаменитым становился Кир Крутой, тем более запутанно и небрежно творил Кирилл и тем меньше ему хотелось разбираться в собственных многофигурных композициях.

Почти сразу же выяснилась одна любопытная деталь. При почти изысканном, временами даже подчеркнуто литературном стиле у Кирилла происходил какой-то загадочный сбой, когда заходила речь о человеческих отношениях... Его словно одолевала какая-то слепота...

Особенно сильный писательский ступор находил на Кирилла при описании любовных сцен — он называл это «добавить любвишки».

Разве мог Игорь доверить писателю Киру Крутому даже крошечный кусочек любовной истории, если тот допускал такие, к примеру, ляпсусы:

«Жена полковника, в отличие от него, была стройной пышноволосой блондинкой». Или: «Увидев ее, у служанки выступили слезы». Или: «Один его торс был лучше, чем все остальные лица» — что-то в таком духе.

Итак, Игорю достались любовные линии. И еще — в историях Кира Крутого иногда, на его взгляд, было многовато злых сил и недостаточно добрых, и он просил Кирилла «добавить позитива».

Можно ли было сказать, что Кирилл с Игорем вместе стали профессиональным писателем Киром Крутым? Очевидно, сами они так не считали.

Кирилл создал свой мир: смерчи, вихри, торнадо, которые уносили читателя в фантастические дали... На долю Игоря оставалось немного — всего лишь протоптать тропинки в созданном Кириллом мире, обжиться в нем. Игорь прокладывал в этом мире дороги, осушал болота, строил города. Он правил текст, переставлял главы и переписывал целые абзацы, следил за логикой развития событий.

Кирилл придумал псевдоним: Кир Крутой, легко извинив себя за некоторую подростковую пошлость. Не было ни доли сомнений в том, что Кир Крутой — это он, он один. А уж как они разделят деньги — это их внутреннее дело.