Архивы Дрездена: Ведьмин час - Джим Батчер

как при нырянии к самому дну глубокого бассейна. Я выронил посох и зажал уши ладонями, но это не особо помогло: громкость была полновесная, военного образца, и просто чудо, что мне хватило присутствия духа, чтобы не бросить ведро на пол.

Чуть раньше я планировал добежать до грузовика, но не учел, как громко – чертовски громко! – прозвучит это заклинание. Поэтому к пикапу я не бежал, а шел пошатываясь, спотыкаясь и с немалым трудом придерживаясь прямой линии.

Углопсам пришлось еще хуже, чем мне. Под напором моей «динозавровой серенады» они съежились от невыносимой боли. Боковые щупальца замолотили по воздуху, а головные бешено задергались, как дергается капюшон плащеносной ящерицы, которую из раза в раз ударяют электрическим током. Псы уже не выли, а если и выли, этот звук терялся за всепоглощающим ревом моих чар.

Бывает, что лучшая защита – это тираннозавр.

Шел я как пьяный, хотя по пути к машине упал всего лишь пару раз, но теперь мне предстояла задача потруднее.

Пришлось отнять ладони от ушей, и, э-э, музыка хлынула в них так, что я едва не лишился барабанных перепонок. Я поставил ведро, присел рядом с пикапом и воззвал к Зиме.

Быть Зимним Рыцарем не так уж приятно. Я ношу мантию на постоянной основе, а это значит, что каждый день мне требуется драка или другая физическая нагрузка, чтобы хоть в какой-то мере сохранить собственное «я». Эта чертова мантия заставляет меня думать о том, о чем вовсе не хотелось бы думать, и желать того, чего я предпочел бы не желать. Должность Зимнего Рыцаря не помогает быть образцовым отцом или жарить вкусные оладьи, как и постигать философские концепции, копить знания или создавать прекрасные произведения искусства.

Зато, если на тебе мантия, в драке ты будешь не ты, а сущий дьявол.

Я схватился за раму грузовичка, защитив руки подолом зачарованного плаща, напряг мускулы ног и спины, а затем выпрямился.

Это было непросто. И адски больно, когда края рамы впились мне в ладони. Плащ помог, но не слишком. Все мышцы протестующе завопили, но разум и тело наполнились абсолютным холодом Зимнего льда, и эти контрмучения то ли приглушили физическую боль, то ли своей интенсивностью низвели ее до несущественного уровня.

Под моим натиском грузовичок дрогнул и заскрипел. Я напружинил плечи и ноги, сменил хватку и опрокинул пикап на бок.

Пошатываясь под натиском неуемной «динозавровой серенады», я стиснул правую руку в кулак, всмотрелся в поверхность грузовика, нашел пластмассу топливного бака и пробил ее с одного удара, после чего извлек руку, а другой поднес к отверстию вычихнутое мною ведро, в которое брызнула струя горючего, попав отчасти мне на рубашку. Если в топливном баке имеется дыра размером с кулак, наполнить пятигаллонное ведро – дело нехитрое, и вскоре бензин уже переплескивался через край. Я развернулся и, шатаясь, побрел обратно в круг.

Тут «динозавровая серенада» подошла к концу, и наступила внезапная тишина, такая оглушительная, что меня словно дубиной шарахнули. Я охнул, упал на колено и едва не выронил ведро.

В этот момент мне вспомнилось, что в гараже полно углопсов. Почти все они собрались вокруг Эбинизера, защищенного таким количеством слоев энергии, что его очертания были искажены, как в кривом зеркале. Но одно из мерзких созданий стояло слева от меня – в трех футах, если не ближе.

А до того, что стояло справа, было от силы дюймов шесть.

На мгновение мы замерли от неожиданности. Весь мир превратился в отзвук колокола размером с небоскреб. А затем тишину, наступившую в финале заклинания, нарушил мой до прискорбия немузыкальный голос:

– С днем рожденья тебя-а-а-а!

Возбужденно задергались щупальца.

Агрессивно вздыбились головные отростки.

Расплескивая бензин, я сорвался с места и крикнул:

– Сэр!

На меня прыгнула тысячефунтовая махина из мускулов, когтей и щупалец.

Я пригнулся. Рефлекс сработал мгновенно, четко и ясно, как звук выстрела тихой зимней ночью.

Когти оцарапали мне спину, но защитные чары выдержали удар, и я понял, что не зря весь вечер покрывался испариной под гнетом своего плаща.

Тем временем Эбинизер пережил последний инфразвуковой вопль, вырвавшийся у стаи незадолго до того, как стихло мое заклинание, и времени даром старик не тратил. Он промолвил единственное слово, указал вниз, и в воздух идеальным кругом взмыли мелкие и колючие осколки бетона, а на месте царапины образовалась траншея глубиной дюйма два, а шириной все четыре.

Трое псов набросились на него – только что неподвижно стояли на месте и вот уже двигаются по-змеиному, подчиняясь чьей-то ужасной воле, – но от одного старик отмахнулся направленным снизу вверх ударом посоха, и детонация кинетической энергии вмяла Иного в потолок, с которым он разъединился в дружной компании новых бетонных осколков. Растопыренные когти второго пришлись деду в грудь, и я услышал гулкий щелчок высвобождаемой энергии, похожий на треск электрической мухобойки размером с трансформатор Теслы[22]. Иному опалило лапы, и он отскочил от старика. Но третий углопес зацепил ногу Эбинизера, и, хотя щит закрыл старика от когтей, в дело вступил первый закон Ньютона: когда из-под человека неожиданно выбивают одну ногу, ему весьма непросто устоять на второй. Эбинизер охнул и упал, и новая тройка атакующих углопсов метнулась к основанию колонны.

Орудуя щупальцами и когтями, Иные загнали старика в угол. Пространство наполнилось вспышками света, гулом электричества, басистыми стонами и вонью горелого мяса. Старик отбивался как лев, и по сравнению с его броней из чистой энергии, помноженной на силу воли, мои защитные заклинания казались верхом примитивного убожества.

Я бросился на помощь деду, но тут же почувствовал, как в спину шибануло инфразвуковой волной. Ощущение такое, словно сквозь тело с умеренной силой проходит поток жидкости.

Поначалу я двигался без ограничений, но секундой позже зашатался, а очертания гаража стали размытыми. Внутренности превратились в воду, колени – в кисель. Я мог лишь опереться ладонью о бетон и продолжить движение на трех конечностях. В ином случае непременно упал бы и расплескал содержимое ведра по всему гаражу. Я тащился вперед, а пол не переставал вертеться против часовой стрелки. Рассудком я понимал, что такого не может быть, но внутреннее ухо настаивало на обратном.

За спиной у меня маслянистыми мазками скорости передвигались углопсы.

Преследуемый этими чудищами, в позе Голлума я доковылял до границы круга, высеченного дедом в бетонном полу, и увидел, что ко мне направляются еще двое Иных, теперь спереди. Казалось, они застыли в прыжке.

Из-под кучи-малы углопсов донесся возглас старика, и с бетонного пола ударил порыв