Безжалостный - Дин Кунц

Наулс также высказал предположение, что спиртное залили в Тони, чтобы скрыть истинную причину смерти. Тони мог умереть от эмболии, пузырька воздуха, который, введенный в кровь, добрался до мозга. На слушаниях детектив говорил об обнаруженном проколе вены.

Судебно-медицинский эксперт полагал, что повреждения кожи, соседствующие с предполагаемым проколом, не позволяли однозначно утверждать, что это действительно прокол.

Вину Тони доказать не удалось. Дело так и осталось открытым, главным образом благодаря усилиям детектива Наулса.

Хотя Джон Клитрау утверждал, что его жену Маргарет и их дочерей убили, я не смог найти упоминаний об их смерти, насильственной или какой другой. Если Джон сказал мне правду (а я верил, что сказал), он, вероятно, опустил некоторые подробности, объясняющие, почему об их смерти не упомянули в прессе.

Прочитав о случившемся с Тони и Корой, я еще больше разволновался. В голове замелькали возможные варианты развития событий, один мрачнее другого.

Не в силах более усидеть на месте, я поднялся из-за компьютера и подошел к стеклянной стене гостиной в надежде, что панорама бухты успокоит меня.

В отношении Пенни магия красоты сработала. Она крепко спала на диване, под серым светом беременного дождем неба.

Представьте себе, что только после смерти Коры алкоголь залили в желудок Тони, а в вену ввели воздух. Представьте себе его ужас, его душевную боль. Тони заставили вести катер, и он полностью отдавал себе отчет в том, что жена захлебывается в кильватерной волне.

Воображение может не только радовать, но и пугать, строить воздушные замки и сбрасывать в черные глубины, где умирает последняя надежда.

Оставалось много вопросов. Как Ваксс оказался на катере и как его покинул? Как сумел взять над ними вверх, как привязал Кору к лебедочному тросу?

И даже если вопросов была бы тысяча, у меня не возникло ни малейшего сомнения в том, что Тони и Кору убил Ваксс, что он калечил Джанетт и Мелани Лэндалф, а Томаса, мужа и отца, заставлял на все это смотреть, прежде чем сжег его заживо.

Почерк убийцы не менялся от преступления к преступлению: необычайная жестокость, полное отсутствие жалости, стремление унизить, а не только убить, и в каждом случае – решимость заставить главную жертву стать свидетелем страданий тех, кого убивают раньше его.

В мельтешении темных крыльев огромная цапля, ростом с человека, поднялась с берега у самого дома и низко заскользила над водой, описала широкий круг между покачивающимися судами и взяла курс на материк.

Хотя мне потребовалось лишь мгновение, чтобы опознать птицу, сердце екнуло, словно я стал свидетелем чего-то мистического, увидел существо с намерениями такими же черными, как и его цвет.

С удаляющейся цапли взгляд мой сместился на стоящие на якоре суда. Такелаж яхт подрагивал под легким ветерком. На палубе одной мужчина что-то там делал. В каютах некоторых светились окна и иллюминаторы.

Радующая глаз, успокаивающая морская пастораль… и все-таки меня не отпускала тревога.

Зазвонил мобильник, не одноразовый, который я оставил на кухне, а тот, что лежал в нагрудном кармане рубашки, зарегистрированный на мое имя. По причинам, которые я полностью не понимал, Джон Клитрау предупредил, что пользоваться им нельзя. Я, однако, возил этот мобильник с собой, потому что связаться со мной Джон мог только по этому номеру, если бы вдруг решил, что ему необходимо мне что-то сказать.

Я принял звонок и услышал озабоченный голос Хада Джеклайта.

– Кабби?

– Он самый.

– Ты живой?

– Да, Хад, живой.

– Твой дом. Он взорвался. Ты знаешь?

– Знаю. Послушай, я сейчас перезвоню тебе по другой линии.

Ответа ждать не стал. Разорвал связь.

Пенни будить не хотелось, она выглядела такой умиротворенной, лежа на диване, поэтому я оставил ее с Майло и Лесси, а сам через столовую прошел в большую гостиную, где из такого же большого, от пола до потолка, окна открывался несколько иной вид на бухту.

Глава 26

Хад Джеклайт не показался мне более красноречивым и остроумным или менее абсурдным из-за того, что я говорил с ним, глядя на такую живописную и мирную бухту.

– Ты живой? Правда? – спросил он.

– Нет. Я говорю с тобой из… – я процитировал Лонгфелло, – «…великого мира света, который лежит за всеми человеческими судьбами»[16].

– Ты пугаешь меня, Каббо, – ответил он после короткой паузы.

– Я не хотел это делать, Хад. Я в порядке. Пенни, Майло и Лесси тоже. Когда дом взорвался, мы были в дороге.

– Какой дороге?

– На шоссе. Путешествовали.

– Ты был дома. Вчера.

– А теперь мы путешествуем, собираем материал для книги. Если кто-нибудь из прессы позвонит тебе, не говори с ним. Отправь в отдел по связям с общественностью моего издательства. Я оставил им заявление.

За окном, в умирающем бризе, кроны пальм чуть колыхались в сладостном предвкушении дождя. Стоящие на якоре суда покачивались на прирученных волнах. Так красиво и при этом… тревожно.

– А Пенни? – спросил он.

– Ее издателю я оставил такое же заявление.

– А как ее агент?

– Элмы не было в нашем доме, когда он взорвался, Хад. Она в Нью-Йорке.

– Я про травму. Для Пенни. Потеря дома. Заставляет женщину задуматься. Для Пенни поворотный пункт. Может, пора. Время перемен.

Хотя Хад не так давно женился уже в седьмой раз, возможно, впервые в жизни он попытался представить себе, какие мысли могут прийти в голову женщины.

Но я тут же растоптал его надежды:

– Пенни думает, что одной такой перемены, как потеря дома, ей хватит надолго.

– Она так сказала?

– Я ее процитировал.

– Что ж, я здесь. Так ей и передай. Я – здесь.

– Приятно это осознавать, Хад.

Высоко в чернеющем небе что-то разорвалось, и большие жемчужины полетели сквозь тающий свет уходящего дня, они барабанили по внутреннему дворику, рыхлили воду в бухте, отлетали от волнолома.

– Есть и светлая сторона, – заметил Хад. – Я про дом. Теперь, раз уж вы живы.

– И что это за светлая сторона?

– Человеческий интерес. Дом взорвался. Потеря. Все воспоминания. Сувениры. Сгинули. Опра захочет пригласить тебя. Каждое шоу захочет. Сочувствие – это благо. Продажи возрастут.

Мужчина, работавший на палубе яхты, поспешил вниз, когда дождевые капли уменьшились в размерах, но количество их резко возросло.

Он, действительно, что-то ремонтировал. Ничего больше.

– Хад, я не хочу, чтобы люди покупали мою книгу из жалости ко мне.

– Почему?

– Гордость не позволяет.

К началу дождя количество судов в бухте значительно уменьшилось. Оставшиеся яхты и катера тоже спешили вернуться к причалам.