Необыкновенные приключения экспедиции Барсака - Жюль Верн

При первых же словах, сказанных на этот счет, Морилире заявил о решительном отказе, и его не могли образумить никакие доводы. По его словам, он нанимался только до Сикасо, и ничто в мире не заставит его идти дальше. Напрасно пытались настаивать; безуспешными оказались все средства, включая запугивание, от Морилире только удалось добиться согласия сопровождать экспедицию Бодрьера. А убедить упрямого негра идти на восток с Барсаком оказалось невозможным.

Вдобавок ко всему появились такие же затруднения с погонщиками и носильщиками; за исключением нанятых Жанной Морна и ее племянником, они единодушно отказались идти дальше Сикасо. Просьбы, обещания, угрозы — все было бесполезно. Точно столкнулись со стеной; пришлось отказаться от мысли переспорить их.

Стали искать нового проводника и других слуг. Не стоило большого труда набрать последних, но прошло несколько дней, прежде чем нашли проводника-туземца, внушающего некоторое доверие. Это был негр лет тридцати пяти — сорока по имени Бала Конере, уроженец Ньелы, из поселка Фоллона, расположенного на пути экспедиции Бодрьера, но знакомого с некоторыми районами в Мосси. Этого Конере и наняли.

И сейчас же резкая перемена произошла с Морилире. Равнодушно, даже несколько насмешливо наблюдавший за бесплодными поисками своих начальников, он сразу изменил позицию, едва эти поиски увенчались успехом. Он смиренно просил у Барсака прощения за упрямство, объясняя его страхом, и предложил сопровождать экспедицию до Уагадугу и Дагомеи, как и нанимался. Сразу исчезло и сопротивление погонщиков и носильщиков, объявивших, что они готовы следовать за своим проводником, куда бы он их ни повел.

Это внезапное единодушие с очевидностью показало, что Морилире был единственным виновником неожиданной сумятицы, и на мгновение явилась мысль отклонить его запоздалое рвение. Но, с другой стороны, было выгодно воспользоваться услугами испытанного персонала и проводника, уроженца страны, которую нужно было пересечь, поэтому на проделки Морилире закрыли глаза.

Решили, что Бала Конере поступит к Бодрьеру с меньшей частью прежнего персонала, к которому присоединят еще нескольких новых носильщиков, а за Барсаком остается Морилире и большая часть старых погонщиков и носильщиков.

Вся эта неразбериха потребовала значительного времени. Войдя в Сикасо двенадцатого января, Бодрьер и Барсак смогли его покинуть только двадцать первого.

В этот день, на рассвете, роты снова выстроились с оружием; они выровняли ряды под командованием своих офицеров в парадной форме. Снова развевались по ветру знамена, снова гремели трубы. Экспедиция Барсака первой, экспедиция Бодрьера второй прошли среди двух рядов солдат. Колонна тронулась за ними и проводила до ограды.

Там, за «тата», обменялись приветствиями. Офицеры гарнизона высказывали пожелания счастливого путешествия, а Барсак и Бодрьер не без живого волнения пожали друг другу руки. Пока отряд возвращался в свои казармы, два каравана тронулись в путь, каждый в свою сторону. Бодрьер со своим эскортом удалился на юг. Барсак, Понсен, доктор Шатонней, Амедей Флоранс, Жанна Морна и Сен-Берен, окруженные сотней всадников под командой капитана Марсенея, повернули налево и исчезли на востоке.

Но этим почти одинаковым колоннам была предназначена совершенно разная судьба. Если первой не пришлось встретить на своем пути никакой опасности, никакой серьезной трудности, то не так получилось со второй. Бодрьер мирно выполнил свою миссию, без труда собрал все данные для отчета, которого ждала от него палата депутатов, и наконец прибыл в Гран-Басам почти в намеченный срок. Зато судьбе было угодно, чтобы с Барсаком и его друзьями случились события самые необыкновенные и ужасные, какие только можно вообразить.

И вот почему, оставляя в стороне мелкие происшествия, отметившие спокойный путь Бодрьера, наш рассказ отныне прикован исключительно к той части экспедиции, которая удаляется на восток и под предводительством проводника Морилире все дальше уходит в глубь черной страны.

МОРИЛИРЕ 

(Из записной книжки Амедея Флоранса)

22 января. Прошло два дня, как мы покинули Сикасо, а у меня сложилось впечатление, что дела идут неладно. Я повторяю, это только впечатление, но мне кажется, что настроение у наших слуг испортилось, что погонщики проявляют еще меньше усердия и сильнее замедляют шаг ослов, если только это возможно, и что носильщики утомляются быстрее и требуют более частых остановок. Быть может, это моя фантазия и я нахожусь под влиянием предсказаний Кеньелалы из Канкана. Нет ничего невероятного в том, что эти почти забытые предсказания приобрели некоторый вес с тех пор, как мы покинули Сикасо и наш конвой уменьшился наполовину.

Боюсь ли я? Почему бы и нет! Или, скорее, если я и боюсь, то только того, что глупец Кеньелала не одарен «вторым зрением», а просто бестолково повторял свой урок. Чего я хочу? Приключений, приключений и еще раз приключений, которые я превратил бы в хороший отчет. Да, я жду настоящих приключений.

23 января. Я продолжаю настаивать, что мы ползем, как черепахи. Правда, местность не способствует быстрому продвижению. Только подъемы да спуски. И все же скверные намерения наших негров мне кажутся несомненными.

24 января. Что я говорил? Вечером мы прибыли в Кафеле. Мы сделали в четыре дня пятьдесят километров. Двенадцать километров в день — это неплохо, как рекорд.

31 января. Ну! Он побит, этот рекорд! Мы употребили шесть дней, чтобы пройти следующие пятьдесят километров. Итого: сто километров в десять дней! И вот мы в маленькой деревушке Кокоро. Прошу вас поверить, что я не снял бы там дачу — провести лето на берегу моря. Какая дыра! Оставив три дня назад деревню Нгана — кой черт выдумал эти имена?! — и преодолев последний довольно крутой подъем, мы спустились в долину, по которой сейчас идем. Горы на западе, севере и юге. Перед нами, на востоке, равнина.

К довершению несчастья, мы задержались на некоторое время в Кокоро. Не потому, что мы были там пленниками; наоборот, старшина деревни, некий Пинтье-Ба,— наш сердечный друг. Но…

Но я чувствую, что литературные правила требуют начинать с самого скучного. Поэтому я быстро набросаю несколько этнографических заметок, прежде чем продолжать мой рассказ.

В Кокоро начинается страна бобо. Название скорее смешное, но жители не так смешны: настоящие скоты.

Несколько слов об этих скотах.

Мужчины, в большинстве достаточно хорошо сложенные, совершенно нагие. Старики носят вокруг бедер повязку, называемую «била». Старухи заменяют «била» пучком листьев внизу живота: это кокетливее. Некоторые молодые люди, законодатели мод, используют «била», украшая ее позади хвостом из бумажной материи, собранной на конце пучком. Это последний крик моды! Добавьте к этому простому одеянию ожерелье из трех рядов раковин, подвязки под коленями, пальмовый лист вокруг лодыжки, железные серьги и костяную или тростниковую стрелу, воткнутую в нос: вот вам тип щеголя у бобо.