Мертвым не понять - Юлия Андреева

В ванной звякнул колокольчик – значит, сюда подошла к установленной Павой отметке. Я повернулась перед зеркалом, ища на своем теле… сама не знаю чего. Когда я худею, это обычно начинается с груди, но… Повернулась в профиль и погладила себя по талии и бедру, и тут рука неожиданно задела торчащую занозу, кожа вокруг нее чуть припухла и покраснела. Я зацепила ее ногтями и вытащила. О боже! Шип! Розовый шип – как во сне! Из ванны доносилось настойчивое звяканье, я оглядела комнату – напрасное усилие – в голубой, округлой вазе на полу белые лилии, на столе орхидеи – и все, естественно, без шипов.

В дверь позвонили. Я заткнула уши руками, инстинктивно сжимая голову так, словно моих сил могло хватить, решись я расплющить кости.

Итак – что же это? Шип… не мог ли он остаться от прошлого букета, подаренного мне месяц назад? Вряд ли. Попал в постель… но все белье новое! У Зерцалова мания покупать тонкое постельное белье с ручной вышивкой, и не только постельное… Предположим, что шип зацепился за матрас раньше, но он же не иголка, розовый шип имеет естественное утолщение там, где он крепится к стеблю. Чтобы такая бяка пролезла сквозь простыню и осталась в теле, нужно как минимум разрезать ткань. Находясь на матрасе он мог лишь колоться, просовывая через простынь кусочек острия. Может, Павел в мое отсутствие устраивал оргию – но почему на моей постели?

Звонки стали еще интенсивнее. «Ах, боже мой! Андрей!» Я выбежала в прихожую и распахнула дверь. По тому, как округлились глаза гостя, я поняла, что поторопилась впускать его в дом. Юноша привлек меня к себе и, поцеловав в губы, прижал к моему лицу озябшую розовую розу в полиэтилене, которую наверное купил у метро. Его холодные, красные от мороза руки обожгли мою талию. Тут же я сообразила, что совершенно голая, боже, что же подумал обо мне этот мальчишка?! Я попыталась отстраниться, но он подхватил меня на руки и понес обратно в спальню. «Ну вот – сон начал сбываться, – только и успела подумать я, – жаль, не с тем, с кем надо».

Звонки сделались настойчивее и, кажется, ритмичнее. Ну и везет же мне на этих двадцатилетних молокососов, хотела же кого-нибудь посолиднее…

Оставив смятую розу, Андрюша ушел, точнее, я почти что выпроводила его, всучив Зерцаловскую шедеврятину. На пороге он попробовал начать все по новой, но мне уже надоело, тем более что я еще час назад думала о смерти. Ноги приятно погрузились в теплую воду… «Может быть, меня изнасиловали во сне? Нет. Любая женщина почувствовала бы… нет».

Звонок охрип и мог теперь лишь стонать. На лестнице раздались шаги, и вскоре я услышала голос Зерцалова:

– О боже! Христос! Мухаммед! Нептун! Что здесь происходит?!

Ключ как нож вошел в скважину и смертельно провернулся там раза два. Я почувствовала дурноту и опустилась на корточки, прижимаясь спиной к стене.

– …Диана?! О господи! Что с тобой?!

В лицо мне полетело несколько брызг, и вскоре я ощутила, как Павел схватил меня за плечи и слегка встряхнул.

– …Что с тобой?! – повторил он и, не дожидаясь ответа, бросился в ванну и закрыл кран. Новая теплая волна чуть было не лишила меня опоры, но Зерцалов уже подхватил меня и поволок в комнату. Ковер под ногами противно чавкал. – …Ты наводнение хотела устроить? Что ты пила?!

– Ничего… я… – Язык весил, наверное, тонну.

Он положил меня на кровать, прикрыв шалью, и побежал бороться со стихийным бедствием.

– Для чего существуют женщины?! – Услышала я его полный оскорбленного достоинства крик. – Чтобы портить то, что делают мужчины! Ты знаешь, откуда я пер на себе этот коврик? А этажерка, а пуфик – все намокло, погибло! И зачем я только женился на тебе?

– Ясно, зачем – чтобы продолжать издавать романы под моим именем, плюс право называться женатым мужчиной, а в случае моей смерти забрать себе квартиру и машину.

– Да. Это, конечно, так. И я до некоторой степени даже благодарен тебе, но этот потоп… – Он стоял на пороге, выжимая тряпку в маленький тазик. – Тебя не зря называют Венерой, – подумав с минуту, изрек он. – Только они ошибочно считают тебя Венерой, в смысле Афродитой Боттичелли, когда ты на самом деле Венера Таврическая, ну та – безрукая. Я еще понимаю, что ты готовить не умеешь, собственный бардак убрать не в силах, но то что ты ванну принять без катастроф не можешь… – Он развел руками. – Почему цветок не в вазе?

Я посмотрела на розу.

– Ах, это…

– Ну? Воды не было? Воды тебе мало?!

– Да ладно, один-то раз…

– Одного вполне достаточно. – Павел подошел ко мне и поправил сбившуюся шаль. – На бис не попрошу, слушай, а кем это от тебя пахнет?! Мы же договаривались не водить сюда никого из издательства! Ты что?! Они же вмиг обо всем прознают!

– Ничего не прознают, ему вообще не до того было. – Я поднялась, но Зерцалов тотчас удержал меня за руку.

– Это был Андрей?! Говори?! Какого черта?! Ты что, назло?! Узнала, что он мне нравится, и специально?! – В гневе он походил на грозного котенка.

– Отстань. – Мой халат намок, а шаль – что рыбачья сеть – тепла от нее не дождаться.

– Куда? – всхлипывая, осведомился Пава.

– Мне ванну принять нужно.

– Ну уж нет! В ванне ты теперь будешь плескаться под моим строгим контролем.

– Как скажете. – Я поклонилась и, сняв с себя шаль, накинула ее на лицо этот красавца.

Павел пошел на кухню, и вскоре я услышала истошные проклятия напополам с причитаниями и закрыла дверь.

Через полчасика, когда я зашла в гостиную, Зерцалов уже хлопотал у стола.

Я принесла из комнаты одеяло и, закутавшись, уселась в кресло в ожидании трапезы. Обычно он старался не подпускать меня к готовке, чему я была вполне довольна.

– Я не понимаю, Ди… Ты и вправду такая сволочь, или я тебе чем-то не угодил? – не поворачиваясь, осведомился наконец Павел. – Кручусь ведь как белка в колесе – и никакой благодарности. Если ты не хотела, чтобы я уезжал, так что тебе было прямо не сказать, чем устраивать такое? – Он достал великолепные тарелки кузнецовской работы, какие обычно использовал в особо торжественных случаях.

«Мамочки! Не собирается ли он со мною разводиться?! – Мелькнуло у меня в голове. – И в правду, какая я ему жена? На что?» Я посмотрела на Зерцалова, он уже налил суп, дымящаяся поварешка в его руке смотрелась как кадило.

– …Надо мною еще никто так не измывался, Диана, – сквозь слезы прошептал Пава. – Ну ладно, я понимаю – у тебя было вдохновение – ты писала, в таком состоянии не до еды. Допустим. Не убрала в холодильник, все сгнило. Хорошо. Но почему было не выбросить? Зачем такая вот демонстрация презрения? Что я тебе такое сделал? Ведь ты даже не попробовала. И потом, ты что, уморить себя решила? Хочешь, чтобы люди сказали, что тебя муж не кормит и под замком держит?

Я увидела, как слеза сорвалась с его щеки и, сверкнув в воздухе, разбилась о стол.

– …Я понимаю, что я не кажусь тебе мужчиной, но я ведь люблю тебя. Конечно, у нас нет никакого шанса стать нормальной, с обывательской точки зрения, семьей. Даже решись это попробовать я – ты меня вовек к себе не допустишь. Но это ладно – зачем же издеваться? Не понимаю, казалось бы, женщина с внешностью богини любви могла бы иметь хотя бы каплю снисхождения…

– Постой. Ты говоришь, еда испортилась?

– Прокисла. – Павел сокрушенно вздохнул и принялся резать хлеб. – А ты что, действительно на кухню не заходила, что не знаешь, или притворяешься?

– Послушай. Я тебе сейчас все как есть расскажу, а ты уж сам решай, верить мне или нет. Только я в жизни бы тебя не обидела, ты же знаешь. В общем, так получилось, что я не помню, что со мной происходило с вечера понедельника до сегодняшнего утра.

– Как не помнишь? – Нож в его руках задрожал.

– А вот так. Проснулась сегодня как ни в чем не бывало, звонит Мариша и говорит, что я твою рукопись еще вчера должна была сдать. А я знаю, что мы с нею только вчера ужинали вместе, где я ей говорила о «Гроте Дианы» как о задумке.

– И ты не отнесла?!

– Андрей приходил и забрал. Не суть.

– Все-таки Андрей!

– Да погоди ты. Может, это летаргический сон! Может, я умираю! Может, у меня амнезия? Где я была? Если была, конечно, и почему, будучи дома, до еды не дотронулась? Кстати, ты говоришь, она не была в холодильнике?

– На столе. – Пава подвинул столик и поставил передо мной тарелку с супом, явно намереваясь впредь кормить из ложечки.

– Вот видишь! В понедельник я ужинала в ресторане – зачем мне было все доставать?

– Действительно. Но… Это ведь еще не признаки того, что ты должна умереть? Ведь нет? Скажи – нет? Ты напряженно работала, когда я уезжал. Твой роман – ты его закончила. О боже! Я чудовище! – Он испуганно прикрыл ладонью рот. – Прости меня, Диана, я уехал, когда ты только закончила работу, то есть когда я был тебе по-настоящему нужен! Ты оставалась здесь без помощи, без пищи, тебе даже воды подать было некому, врача вызвать… А если бы ты умерла? Или не проснулась… никогда не проснулась больше!? Я же убийца…