Где ты, Мери Поппинс? - Кэролайн Андерсон

— И у тебя заказаны билеты?

Она слегка покраснела.

— Да, я зарезервировала два билета.

— А потом? — спросил он мягко. — Что ты запланировала для нас потом, Элен?

— Ну, я думаю, ужин.

— А потом?

Она чуть прикрыла глаза.

— А потом, может быть...

Он обнял ее и нежно прижал к себе.

— Нет, Элен. Мне жаль, очень, очень жаль, но — нет. Я уважаю тебя, восхищаюсь тобой, но я тебя не люблю и не хочу портить жизнь ни тебе, ни себе. Мне очень жаль.

— Ты хочешь быть с Поппи?

— Да, — ответил он, не задумываясь, и сам впервые осознал, что это именно так. Осталось только убедить в этом ее...

— Ну так поезжай к ней.

— А как же завтрашнее совещание?

Она натянуто улыбнулась.

— Это был лишь повод, чтобы удержать тебя здесь на уикенд. Я сама справлюсь.

Джеймс улыбнулся в ответ и заглянул ей в глаза.

— Я не сомневаюсь, что ты справишься. Ты справишься практически с любым делом. Как насчет того, чтобы возглавить бирмингемское отделение моей фирмы?

Глаза Элен сверкнули.

— Ты это серьезно?

Он кивнул.

— Я согласна, — торопливо проговорила она. — Мне было бы очень интересно. У меня уже есть кое-какие идеи...

И она потянулась к своему портфельчику, но Джеймс остановил ее.

— Чуть позже. У меня очень важная встреча, я не могу опоздать. В понедельник в офисе мы обсудим все детали.

Он снова обнял ее, легонько поцеловал в щеку и отпустил.

— Удачи тебе, — проговорила она с легкой улыбкой.

— Спасибо, — ухмыльнулся он, — мне она очень понадобится.

По дороге в Норвик он побил все рекорды скорости, к счастью, обошлось без происшествий. Заплатив за вход на ферму Тейлоров положенные пятьдесят пенсов, он начал пробираться сквозь толпу к дому. Поппи нигде не было видно, зато он увидел ее мать, разливающую чай из огромного чайника.

— Миссис Тейлор! Одри!

Лицо женщины осветилось улыбкой.

— Я знала, что вы приедете, — сказала она и протянула ему две кружки с чаем. — Отнесите Поппи. Она на благотворительном базаре, заменяет заболевшую миссис Томас.

— Где это?

— Прямо и вдоль рододендронов.

Он кивнул и кинулся в указанном направлении. И наконец увидел Поппи. Она взглянула на него, в глазах настороженность и какая-то отстраненность. Он протянул ей кружку.

— Выпей чаю, мама прислала.

— Благодарю.

Поппи выглядела прелестно в нарядном платье из хлопка, но казалась какой-то чужой. И еще, похоже, она всю ночь проплакала. Он готов был надавать себе тумаков за то, что обидел ее.

— Я поговорил с Элен.

— И?

— Ты была права.

Поппи чуть усмехнулась и повернулась взять деньги у следующего покупателя.

— Я знаю. И что теперь?

— Я отдал ей Бирмингем.

— Звучит немного феодально. Это стоит пятьдесят пенсов. Спасибо.

— Поппи, — взмолился он, — мы можем куда-нибудь пойти поговорить?

— Нет, я не могу здесь все бросить. Здравствуйте, мистер Барроуз. Как вы себя чувствуете? Лучше? Я очень рада. Передавайте привет жене.

Ожил микрофон. Раздался голос викария.

— А сейчас соревнования. Первое — перетягивание каната. Мне только что сообщили, что команде хозяев не хватает одного игрока. Требуется крепкий доброволец.

Микрофон крякнул и замолк. Поппи взглянула на Джеймса.

— Иди помоги мальчикам.

У него отвисла челюсть.

— Ты с ума сошла? И кроме того, я пытаюсь поговорить с тобой...

— Позже. Здравствуйте, миссис Джонс.

Джеймс сдался. Он поставил на стол свою нетронутую кружку с чаем, снял пиджак и отправился на другой конец сада. Том и Питер вместе с несколькими крепкими парнями стояли возле разделительной линии. Джеймс встал в середину и взялся за канат.

Они выиграли. Джеймс мельком увидел IIоппи в пестрой толпе, но она тут же ускользнула, неуловимая, как ртуть. Микрофон снова ожил, и Джеймс понял, что надо делать. Он нашел викария.

— Извините, пожалуйста, мне нужно срочно найти Поппи. Могу я воспользоваться микрофоном?

— Да, конечно, — улыбнувшись ответил тот и передал ему микрофон. — Просто нажмите вот на эту кнопку.

Джеймс глубоко вздохнул, посмотрел на толпу и включил микрофон. Ладони были влажными от пота, сердце колотилось как сумасшедшее, похоже было, что он летит в пропасть. Он поднес микрофон ко рту.

— Поппи, это Джеймс, — сказал он ровным голосом, и все стоящие неподалеку обернулись к нему. — Я не знаю, где ты. Я не могу тебя найти, не могу поговорить с тобой. Ты все время занята. А я не очень терпеливый, я не могу ждать.

Он откашлялся и вновь поднес микрофон ко рту:

— Поппи, я люблю тебя.

И вдруг толпа расступилась, и он увидел ее, стоящую совсем близко возле стола с подарками. Она прикрыла рот рукой, глаза стали словно блюдца.

— Я очень люблю тебя и почту за честь, если ты согласишься стать моей женой и матерью моих детей.

Даже отсюда он увидел, как засветились ее глаза, а потом наполнились слезами.

— Могу я считать, что ты согласна? — спросил он мягко.

Поппи кивнула.

Притихшая было толпа завопила. А Джеймс, передав микрофон остолбеневшему викарию, в несколько шагов пересек разделявшую их с Поппи лужайку, обнял ее и звучно поцеловал.

Поппи не могла в это поверить.

— Ну надо же додуматься — сделать предложение по микрофону, — проворчала она со смехом.

— Это был единственный способ заставить тебя выслушать, что я хочу сказать, — сказал он и снова сжал ее в объятиях. — Ох, Поппи, если бы ты знала, как я тебя люблю! Только когда я представил, что могу тебя потерять, я понял, как много ты значишь для меня, для нас.

— Я думаю, вам двоим нужно немного пройтись, — сказала Одри, оттесняя посторонних. — Идите, идите! А вы, ребята, за мной! Я дам вам мороженое.

И вот, наконец, они остались одни.

— Есть кое-что, что ты должен знать, — сказала она.

— Звучит угрожающе.

Она криво улыбнулась.

— Это будет зависеть от твоего отношения. — Она глубоко вздохнула. — Я... У нас... будет ребенок.

Джеймс резко остановился.

— Что?

— А может, даже два. Маме кажется, что живот великоват.

Взяв ее за плечи, он заглянул ей в глаза.

— Великоват? Двое? Когда?

Она загадочно улыбнулась.

— К Рождеству.

Медленно и осторожно он положил руку на ее слегка округлившийся живот.

— Ох, Поппи! — сказал он потрясенно. Потом притянул ее к себе и нежно обнял. — Ох, Поппи! — повторил он, уткнувшись лицом ей в волосы. Так они и стояли, обнявшись, не говоря ни слова. Когда он отпустил ее, глаза у него были влажными. — Ты уж прости, но, хорошо это или плохо, я теперь останусь в твоей жизни навсегда.