Коронованный рыцарь - Николай Гейнце

— В Москву?

— Ну да, на коронование… нельзя… Для этого и звание добыл Иван-то Павлович… Обещал он и мне похлопотать, чтобы еще его величество пожаловал, да что-то замолк, видно это не так легко, как придворное звание… Ох, ох…

— Быть может, не улучил минуты?

— Быть может, быть может… Он, конечно, обещал… Особа… — как бы про себя успокаивал себя генерал.

Собеседники сидели в кабинете и курили поданные трубки. Забегавшие по дому слуги привлекли их внимание.

— Приехали! — сказал генерал, поставив трубку у кресла. Виктор Павлович, затянувшись последний раз, бережно поставил свою на подставку, стоящую в углу кабинета.

— Пойдем, посмотрим на наших придворных…

Владимир Сергеевич направился из кабинета. За ним последовал и Оленин. В то время, когда они вошли в залу, приехавшие входили в нее же из прихожей.

Ираида Ивановна шла впереди своих дочерей, с совершенно несвойственной ей важностью. Оленин положительно не узнал ее. Ему показалось даже, что она как будто выросла и пополнела.

За ней, с опущенными, по обыкновению, глазами, шла Зинаида Владимировна, рядом с улыбающейся и лукаво смотревшей на сестру и мать Полиной.

— А у меня гость! — встретил жену генерал.

Ираида Ивановна смерила Виктора Павловича с головы до ног высокомерным взглядом.

— Чем обязаны мы вашим посещением? — холодно начала она.

Оленин совершенно смутился от такого приема. Он не ожидал. По губам Зинаиды Владимировны промелькнула едва заметная злобная улыбка торжества.

Веселое личико Полины насупилось, глаза усиленно заморгали.

— Довольно, матушка, уж я его пожурил от себя… Я генерал, мне дозволено… Не статс-дамы дело журить капитанов гвардии… Пощади! — заступился, шутя, Владимир Сергеевич.

Ободренный заступничеством генерала, Виктор Павлович подошел к руке генеральши.

— Простите, ваше превосходительство, виноват, дела, нездоровье, служба…

Он медленно, с чувством, поцеловал у нее руку.

— Хорош, нечего сказать, хорош, — смягчилась и генеральша. — Месяц почти как приехал и глаз не кажет… Ну, да простить разве…

— Простите, ваше превосходительство…

— Простить, Зина? — обратилась мать к дочери.

— Простите, maman, — прошептала Зинаида Владимировна, совершенно понурив голову.

Виктор Павлович бросил на нее благодарный взгляд.

— Пройдите с генералом в гостиную, а мы сейчас, только переоденемся.

Оленин посторонился и пропустил генеральшу.

— Благодарю вас, Зинаида Владимировна, — тихо сказал он, с чувством целуя руку молодой девушки.

Она ничего не отвечала.

Он подошел к ручке Полины.

— Что дядя Ваня, здоров? — затараторила она. — Вы у него живете?

— Полина, переодеваться, — сказала Ираида Ивановна и прекратила расспросы дочери.

Виктор Павлович не успел ей ничего ответить. Он только проводил ее и сестру долгим взглядом.

«Поля лучше!» — припомнились ему слова Ивана Сергеевича.

Он не мог согласиться с ним. Образ Зинаиды Владимировны снова заполонил его сердце. Ее слова: «Простите, maman», сказанные, казалось ему, с такой детской наивной добротой, чудной небесной гармонией звучали в его ушах.

Он машинально последовал за генералом в гостиную, машинально сел в кресло, и односложными ответами, подчас невпопад, отвечал на расспросы Владимира Сергеевича о новых порядках службы в гвардии.

— Да что с тобой, батюшка? Али от приема генеральши до сих пор не очухаешься? Ничего, она строга, да милостива.

Через полчаса явилась в гостиную Ираида Ивановна и Полина.

Первая с восторгом начала передавать о приеме, оказанном ей и ее дочерям во дворце, о ласковом обращении императрицы Марии Федоровны, о милостивых словах императора Павла Петровича, об обворожительной любезности фрейлины Нелидовой.

— Они так сошлись с Зиной, будто век были знакомы, — между прочим, сказала она.

— А граф был?

— Как же, он о нас и докладывал, проводил во внутренние покои, а оттуда до кареты. Перед Зиной так и рассыпался.

Оленин почувствовал, что ему что-то кольнуло в сердце.

— Что же сказал государь?

— Его величество изволил заметить: «Рад видеть при дворе жену и дочь честного служаки».

— Так и сказал?

— Так и сказал.

Генерал приосанился.

— А не намекнула ты Кутайсову о другом обещании, относительно, пожалования?

— Когда тут было намекать. Не до того. Успокойся. Обещал — сделает.

— Так-то так, но все-таки.

В гостиную неслышною походкою не вошла, а скорее вплыла Зинаида Владимировна, тщательно причесанная и одетая. Разговор перешел на предстоящие коронационные торжества и поездку в Москву. Оленин, видя, что он и так засиделся, начал откланиваться. Его не задерживали, но любезно просили бывать. Он уехал, унося в своем разбитом сердце образ недостижимой для него Зинаиды Владимировны.

XXIV

КОРОНАЦИЯ ПАВЛА I

Время шло. Жизнь Оленина шла с томительным однообразием. По утрам служба, по вечерам или общество товарищей, интересы которых сосредотачивались на мелочах военной жизни, или же визиты Ирены.

Последние, хотя и не были часты, но все же потеряли для Виктора Павловича интерес новизны.

Цепь, приковывающая его к этой женщине, становилась все тяжелее и тяжелее и парализовала даже те мгновения наслаждения, которые одни искупали его положение скованного по рукам и ногам раба.

Сбросить с себя эти оковы он не осмеливался даже думать.

Грозный призрак бесчестья и наказания туманил ему мозг и леденил кровь, задерживая биение сердца.

Его жизнь представляла сплошную муку.

Любовь к Зинаиде Владимировне росла не по дням, а по часам, разжигаемая ревностью да к тому же бесправною, а потому самою мучительною.

Виктор Павлович бывал у Похвисневых не часто, так как Ирена, Бог знает откуда знавшая каждый его шаг, делала ему сцены за частые и долгие визиты.

Эти сцены с безумствами и угрозами положительно делали его больным на целые недели.

Вернувшись со службы, он с головной болью и в нервной лихорадке бросался на диван, с которого переходил на постель.

Даже Ирена поняла, что пересолила и стала к нему нежнее и ласковее.

Эта нежность и эти ласки выводили его из себя, но чтобы не раздражать женщину, в руках которой была его судьба, он делал вид, что доволен изменившимся ее отношениями к нему.

Известно, что люди всегда слышат то, что или не надобно, или не следовало бы слышать.

Это случилось и с Виктором Павловичем Олениным.

То и дело случайно доносились до него слухи об успехах старшей Похвисневой при дворе, об ухаживании за ней Кутайсова и о предполагаемом получении ее отцом, Владимиром Сергеевичем, того или другого высокого поста в государстве.

Об этом говорили не только в свете, но в офицерской среде, и тон этих разговоров был таков, что хотя, по их существу, к ним нельзя было придраться, но они били и по без того разбитым нервам Оленина.

Сердце его разрывалось на части.

Девушка, которую он чуть не боготворил, стала предметом людских пересудов, и, казалось, только высота ее положения при дворе останавливала злоязычников на полдороге.

Они, казалось, боялись, что грязь, брошенная слишком высоко, камнями упадет на их головы.

Они говорили о семье Похвисневых в наивно-почтительном тоне, прикрывая им ядовитые намеки и делая невозможным со стороны друзей этого семейства вообще, а Оленина в частности, какое-либо заступничество.

«Нет дыма без огня», — говорит русская пословица.

Виктор Павлович понимал, что в этих толках есть много страшной истины.

Она, Зинаида, на его глазах гибла для него навсегда.

Он был бессилен прийти и вырвать ее из того омута, в который толкали ее придворные интриги.

«Она, как чистое, невинное дитя, — думал он, — соблазненное блестящими погремушками, навешанными над пропастью, доверчиво тянется к ним и сорвется в бездну… Это бабочка, стремящаяся на красивое пламя и обжигающая об него свои крылья… Если бы он мог войти в их дом на правах жениха, он сумел бы предостеречь ее, он сумел бы вовремя сильной рукой ухватить ее и спасти от падения. Но что он такое? Ничто! Не только теперь, но и в будущем… Никогда, никогда не может он быть для нее ничем, хотя хотел бы быть всем…»

Эти мысли каплями раскаленного свинца падали на его мозг.

О, как в такие минуты он ненавидел Ирену, стоявшую грозным призраком между ним и все более и более отдаляющейся от него дорогой ему девушкой.

В последние два визита его к Похвисневым, дамы совершенно не вышли к нему.

Пришлось ограничиться короткой беседой с генералом.

— Бабье мое в хлопотах, собираются… — во время последнего посещения Оленина сообщил Владимир Сергеевич.