Коронованный рыцарь - Николай Гейнце

— По шести рублей, ваше величество! — ответил Чулков.

— О, поэтому, — подхватил государь, — весь мундир тебе дорогонько обошелся; а небось одного-то на год мундира мало?

— Конечно, мало, ваше величество, — сказал сержант, — а мундира два надобно.

— Прибавь к тому и третий, хоть подносок, — сказал государь. — Но сколько за тобою, друг мой, душ?

— Сорок.

— Сорок только! — подхватил государь. — Ну, жалок же ты мне! Как ты, бедненький, и пробиваешься еще.

Сказав это, государь отошел, а Чулков, не будь глуп, тотчас сообразил, для чего это было говорено ему и сегодня уже явился в очень хорошо сшитом мундире, но толстого сукна, и стал опять крайним в шеренге. Вот мы и соображаем, что будет… Заметит ли государь такое быстрое исполнение его желания или нет?

— Это, на самом деле, любопытно.

В другом месте несколько статских сановников толковали о небывалом до того времени награждении духовенства орденами.

Перечисляли даже духовных особ, которые были награждены орденами Андрея Первозванного, святого Александра Невского и святой Анны.

Император Павел Петрович повелел носить ордена на шее, а звезды на мантиях и рясах.

Орденом Андрея Первозванного был украшен новгородский митрополит Гавриил, святого Александра Невского — архиепископы казанский — Амвросий и псковский — Иннокентий и святой Анны — протоиерей гатчинский Исидор и Преображенский Лукьян.

Наконец, государь вышел, готовый отправиться на развод.

Военный элемент быстро исчез из приемной, отправившись к своим частям.

Павел Петрович сделал общий поклон присутствующим, сказал несколько приветливых слов и, между прочим, заметив Оленина, подошел к нему.

— Поздравляю… Приказ о зачислении в Измайловский полк отдан. Шей форму и служи верой и правдой…

— Рад стараться, ваше величество, — сказал Виктор Павлович и опустился перед государем на одно колено, как делали и все другие, с которыми разговаривал его величество.

Павел протянул ему руку, которую тот с благоговением поцеловал.

— Оставайся на разводе… выпьешь потом чарку водки… Встань…

— Благодарю покорно, ваше величество.

Приглашение остаться на разводе совершенно отвечало мыслям Оленина.

Он хотел это сделать и без приглашения, в качестве постороннего зрителя, каковых было в то время много ежедневно при разводе, так как народ собирался посмотреть на своего государя.

Виктора Павловича заинтересовала история с мундиром сержанта Чулкова и ему хотелось узнать ее окончание.

Теперь, в качестве приглашенного, он мог быть ближе к государю.

Павел Петрович вышел на площадь, перед выстроенными частями войск, и поздоровался с ними.

Громкое «здравия желаем, ваше величество», разнеслось по воздуху.

Надежды сержанта Чулкова сбылись. Государь заметил снова и его, и его новый мундир.

Он подошел К нему, потрепал по плечу и сказал:

— Ну, спасибо, что ты так примечателен итак скоро постарался сделать мне угодное. За таковое твое внимание и старание мне угодить, хочу я и тебе сделать такое же удовольствие, какое сделал ты мне своим поступком: поздравляю тебя с сего числа офицером гвардии моей! А после развода приди ко мне во дворец и я новый твой мундир украшу орденом.

Действительно, по окончании развода Чулков из рук самого государя был награжден орденом святой Анны III степени.

Выпив чарку водки и закусив у общего стола, Виктор Павлович откланялся государю и отправился домой.

Степан был тотчас послан за портным, который снял мерку и к следующему же утру взялся переделать форменное платье Оленина на новый образец.

За ценой Виктор Павлович, конечно, не постоял.

Обеспечив себе таким образом возможность с другого же дня заняться службой и в ней, быть может, найти забвение от гнетущим для него образом сложившихся обстоятельств, Оленин отправился к Ивану Сергеевичу Дмитревскому.

Последний только что вернулся со службы, куда ездил первый раз, получив в это утро высочайший приказ о своем назначении товарищем министра уделов.

Хотя Дмитревский и старался показывать, что ему неприятна эта служба, но самолюбие его было удовлетворено и вчерашней беседой с Кутайсовым, и получением высшего государственного поста.

Он был в отличном расположении духа.

— Ба! Виктор! Ну, как поживаешь? Слышал, слышал… Государя встретил и лично просил… Уж и приказ отдал…

— Откуда вы знаете?

— Кутайсов вчера рассказал у Похвисневых.

— Кутайсов у Похвисневых?

— Да, брат, и кажется тоже перед твоей Зинаидой тает…

— Вот как… — деланно-равнодушным тоном уронил Виктор Павлович.

— Об этом обо всем я тебе потом отрапортую, а теперь рассказывай о себе… Как устроился?

— Ничего, хорошо, квартира меблирована… Все в порядке… Зайдете — увидите…

— Да это где?

Оленин сказал адрес.

— От меня недалеко.

— Близехонько.

— Экой счастливец… Тебе везет… Заботятся о нем, вздыхают по нем…

— Кто бы это?

— А хоть бы Зинаида…

— Вот как…

— Потом, потом… Эй, трубки!

Они сидели в кабинете, и Петрович, явившись на зов, подал обоим по трубке.

— Представлялся к государю?

Виктор Павлович рассказал прием, историю с Чулковым и даже то, что завтра будет готово его форменное платье и он весь отдастся службе.

— Ну, весь не весь… Оставь что-нибудь и бабам…

— Ну их!

— Ишь какой праведник, как раз подстать праведнице…

— Какой праведнице?

— Это я твою Зинаиду так зову…

Иван Сергеевич подробно рассказал о своем посещении Похвисневых, вопросах о нем, Оленине, ответе и конфузе после рассказа Кутайсова о встрече Виктора Павловича на Гороховой с государем.

— Когда же ты к ним? — окончил он вопросом.

— На днях заеду… Да на что я им?

— Поля говорит, что в тебя Зинаида влюблена…

— Вот как… — снова сказал Виктор Павлович.

— Только я сказал ей, что не верю этому… Влюбить тебя в себя ей хочется… Замуж выйти тоже, а чтобы она была влюблена — нет…

— Почему же? Не урод же я какой? — обиделся Оленин.

— Какой так урод, красавчик, как зовет тебя Степан, и верно зовет… Только она не из таких, чтобы влюбляться… Вчера пред Кутайсовым тоже томничала, томничала…

Виктор Павлович побледнел и закусил губу.

— Да и граф Иван Павлович мелким бесом рассыпался… И того, и сего сулил, уж не знаю чего.

— Что же он сулил?.. — подавленным голосом спросил Оленина.

— Да и пособие генералу от его величества… и в статс-дамы-то Ираиду Ивановну, и Зинаиду в фрейлины пристроить…

— Вот как… — опять, как и первые разы, чтобы что-нибудь сказать, уронил Виктор Павлович.

Часа два провел дядя с племянником в оживленной беседе.

Наконец Оленин отправился домой обедать и отдохнуть. От проведенной бессонной ночи он чувствовал слабость.

Дома он застал высочайший приказ об определении его в службу. Выспавшись, после вкусно приготовленного искусным поваром обеда, Виктор Павлович вечер провел дома.

Ирена не появлялась.

Виктор сидел в своем кабинете на турецком диване. Кругом, как и вчера, была мертвая тишина.

Странное состояние испытывал Оленин. Он ждал и боялся. Малейший шорох заставлял его вздрагивать и устремлять беспокойный взгляд на дверь, ведущую из кабинета в спальню.

Тот же самый запах, который не давал ему спать ночь, стал снова носиться перед ним, все усиливаясь и усиливаясь.

Ирена, казалось, была здесь близко. Вот сейчас она должна войти. Он сам не понимал, хотел он этого или нет.

Время шло — она не появлялась.

Когда часы пробили десять, он позвонил и отправился в спальню. С помощью явившегося на звонок Степана он разделся и лег.

Преследовавший его прошлой ночью запах усилился, но он не был ему противен. Напротив, он вдыхал его с наслаждением.

Он понял, что он ждал Ирену и что непоявление ее далеко не было ему безразлично.

Это бесило его, и он должен был в этом признаться.

Вдыхая водворившийся в комнате «ее запах», как он сам называл его, Виктор Павлович заснул.

На другой день, облекшись в новый мундир, который был, увы, далеко не так красив, как прежний, но зато покоен и тепел, Оленин поехал являться к своему ближайшему начальству.

В своем полку он нашел множество перемен. Осталось лишь несколько его товарищей, остальные офицеры были уволены из полка.

Произошло это по следующей причине.

Известно всем, что наши гвардейские полки, в те многие годы, когда в России продолжалось женское правление, принимали не раз близкое участие в переворотах и переменах правительства и сделались почти подобными турецким янычарам.

Павлу Петровичу было хорошо это известно, и он, еще будучи наследником, чтобы обезопасить себя от своевольства гвардейцев, озаботился составить себе хотя небольшое число преданного и верного войска.