Дом с характером - Дианна Джонс

Там было фамильное древо верхненорландских королей, нарисованное в спешке и довольно неряшливо, как будто это был всего лишь черновик, с которого предполагалось сделать гораздо более аккуратную копию. Чармейн было очень трудно разобраться в древе. На схеме было полным-полно помарок и всяких стрелочек с корявыми дополнениями и кривеньких кружочков с примечаниями.

— Сир, — попросила она, — не могли бы вы мне кое-что объяснить?

— Давайте поглядим. — Король взял свиток и расстелил его на столе. — Ага, — сказал он. — Беловик висит у нас в тронном зале. Я уже много лет туда не заглядывал, но знаю, что он гораздо проще, чем это фамильное древо: только имена правящих особ и их супругов и так далее. Здесь есть примечания, написанные, судя по почерку, разными людьми. Посмотрим… Вот мой предок Адольф Первый. Примечание возле его имени написано очень старомодным почерком. Здесь написано… Гм-м… «Окружил город стенами при содействии Эльфийского Дара». Сейчас следов этих стен что-то не видно, не так ли? Но говорят, что набережная вдоль реки — часть древней стены…

— Извините, сир, — перебила его Чармейн, — а что такое Эльфийский Дар?

— Понятия не имею, милочка, — сказал король. — Хотел бы я знать. Говорят, что он обеспечивал королевству процветание и защиту — хотя что он собой представлял, неясно, — однако давным-давно исчез. Гм-м… Как увлекательно! — Король принялся водить толстым пальцем по примечаниям. — Здесь, рядом с именем супруги моего предка, обозначено: «по прозванию Эльфийка». Мне всегда говорили, что королева Матильда была эльфийкой лишь наполовину, однако посмотрите — ее сына Ганса Николаса тоже называют «Эльфийское дитя»; должно быть, именно поэтому трон он так и не унаследовал. Эльфам никто не доверяет. По-моему, это большая ошибка. Короновали сына Ганса Николаса — крайне скучную личность по имени Адольф Второй, который ничего особенного так и не совершил. Он единственный король в этом свитке, возле чьего имени нет никаких примечаний. Это о чем-то да говорит. Но вот его сын — вот он, Ганс Петер Адольф, — тут стоит примечание: «Восстановил безопасность королевства, заручившись помощью Эльфийского Дара», — хотя что это значит, непонятно. Милочка, как это интересно! Не окажете ли вы мне услугу — не перепишете ли набело все эти имена вместе с примечаниями, чтобы их легко было читать? Всяких троюродных сестер и тому подобное можете пропускать, если нет примечаний. Это вас не очень затруднит?

— Ну что вы, сир! — ответила Чармейн. Она как раз думала, как бы переписать свиток тайком для Софи и Светика, а король подсказал ей выход из положения.

Остаток дня она посвятила тому, чтобы сделать две копии свитка. Одна была черновой и путаной, потому что Чармейн постоянно приходилось спрашивать, что означает то или иное примечание, зато вторую Чармейн написала самым красивым своим почерком лично для короля. Ей было так же интересно, как и королю. Почему племянник Ганса Петера Третьего «отправился в горы разбойничать»? За что королеву Гертруду прозвали «опасной колдуньей»? И почему ее дочь принцесса Изолла удостоилась примечания «возлюбленная синего человека»?

Король не мог ответить на эти вопросы, зато сказал, что прекрасно знает, за что принца Николаса Адольфа прозвали «пьяницей». Заметила ли Чармейн примечание, где говорится, что отец принца Петер Ганс Четвертый именовался «мрачным тираном и к тому же чародеем»?

— Некоторые мои предшественники были не очень хорошими людьми, — признался король. — Ручаюсь, этот Петер Ганс нещадно третировал бедного Николаса. Говорят, случается, что эльфийская кровь портится в жилах, — но я думаю, все дело в характере.

Уже под вечер, когда Чармейн добралась до самого низа свитка, где почти все правители носили имена Адольф, Адольф Петер или Людовик Адольф, она с изумлением обнаружила принцессу Моину, которая «стала супругой знатного дальнийского властителя, однако умерла, так как произвела на свет отвратительного лаббокина». Чармейн была уверена, что в дневнике фрейлины говорилось именно о Моине. Судя по всему, нашелся человек, поверивший рассказу повитухи. Чармейн решила не говорить об этом королю.

Тремя строчками ниже она наткнулась на самого короля, «чересчур увлеченного своими книгами», и на принцессу Хильду, «отказавшуюся стать женою одного короля, трех герцогов и чародея». Короля с дочерью оттеснили к самому краю листа многочисленные потомки королевского дядюшки Николаса Петера, у которого, похоже, была уйма детей. Дети этих детей занимали весь нижний ряд. Как они только не перепутают, кто чей, подумала Чармейн. Половину девочек звали Матильдами, а другую половину — Изоллами, а мальчики по большей части были или Гансы, или Гансы Адольфы. Различить их можно было только по примечаниям, сделанным крошечными буковками: один из Гансов, «большой невежа», «утоп», другой «погиб от несчастного случая», а третий «умер на чужбине». С девочками все обстояло еще хуже. Одна Матильда «гордилась своим занудством», другая была «опасна, как кор. Гертруда», в третьей не нашлось «ничего хорошего». Все Изоллы были либо «злодейки», либо «отравлены». Наследник короля Людовик Николас стоял особняком от остальной семейки, совершенно, по мнению Чармейн, кошмарной: рядом с его именем не было никаких примечаний, как и рядом с именем древнего скучного Адольфа.

Чармейн записала все — и имена, и примечания, и все остальное. К концу дня указательный палец у нее весь онемел и посинел от чернил.

— Благодарю вас, милочка, — с чувством произнес король, когда Чармейн вручила ему лучшую копию. Он сразу же погрузился в чтение — да так жадно, что Чармейн не составило никакого труда схватить свой черновик и остальные записи и рассовать по карманам, и король ничего не заметил. Когда она поднялась, король оторвал взгляд от фамильного древа и сказал: — Надеюсь, вы простите меня, милочка. В ближайшие два дня ваши услуги мне не понадобятся. Принцесса настаивает, чтобы я в эту субботу и воскресенье покинул библиотеку и сыграл роль гостеприимного хозяина для юного принца Людовика. Понимаете, с гостями-мужчинами ей как-то неловко. Но в понедельник я надеюсь увидеть вас снова.

— Да, конечно, — ответила Чармейн.

Она подхватила Потеряшку, просеменившую ей навстречу из кухни, и направилась к парадной двери, ломая себе голову, как поступить со своей копией свитка. Светику она не очень доверяла. Разве можно доверять человеку, который выглядит как шестилетний ребенок, а на самом деле совсем не такой — или не совсем такой? А против огненных демонов ее предостерегали и Питер, и дедушка Вильям. Разве можно доверять такому опасному созданию, уныло думала она на ходу.

И внезапно столкнулась нос к носу с Софи.

— Ну как, получилось? Ты что-нибудь нашла? — спросила Софи с улыбкой.

Улыбка была такая дружелюбная, что Чармейн решила: Софи стоит доверять в любом случае. По крайней мере можно попробовать.

— Так, кое-что, — сказала она и вытащила записи из карманов.

Софи схватила их еще жаднее и благодарнее, чем король — свой беловик.

— Восхитительно! — воскликнула она. — Будет на что опереться. А то пока что мы блуждаем в потемках. Хоул — то есть Светик — говорит, что заклятья поиска здесь почему-то вообще не действуют. А это очень странно — вряд ли король или принцесса умеют колдовать, правда? Ну, то есть насылать такие сильные чары, чтобы отражать заклятья поиска…

— Они — нет, — сказала Чармейн, — зато многие их предки умели. А король совсем не так прост, как кажется.

— Верно, — кивнула Софи. — Ты можешь задержаться и проглядеть записи вместе с нами?

— Если что-то будет непонятно, спросите меня в понедельник, — сказала Чармейн. — Мне надо успеть увидеть отца, пока пекарня не закрылась.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,

в которой Чармейн встает коленкой в торт

Когда Чармейн добралась до кондитерской, она уже закрылась, но было видно, что в полумраке за стеклом кто-то двигается — делает уборку. Чармейн легонько постучала в дверь, а когда это ни к чему не привело, прижалась лицом к стеклу и закричала:

— Впустите!

В конце концов человек за стеклом вразвалочку подошел к двери и приоткрыл ее ровно настолько, чтобы высунуть в щель голову. Оказалось, что это незнакомый Чармейн подмастерье примерно одних лет с Питером.

— Закрыто, — объявил он.

Его взгляд переместился на Потеряшку, которая сидела на руках у Чармейн. В приоткрытую дверь вырвался аромат свежевыпеченных плюшек, и Потеряшка тут же потянулась туда носом и восторженно принюхалась.

— И с собаками к нам нельзя, — добавил подмастерье.

— Мне надо увидеть отца, — сказала Чармейн.

— Все очень заняты, — заявил подмастерье. — Пекарня еще работает.

— Мой отец — мистер Бейкер, — объяснила Чармейн, — и я уверена, что он хочет меня видеть. Впусти меня.