Робин Гуд с оптическим прицелом. Путь к престолу - Борис Орлов

Но я не успеваю додумать мысль о своих мучениях с бравым примасом из Кентербери, как мое внимание привлекает непонятная картина. Леди де Леоне, только что равнодушно скользившая взглядом по толпе евреев, стоящих перед нами, вдруг приоткрыла рот и сделала странное движение, как если бы пыталась отогнать муху. Затем вгляделась пристальнее, вся напряглась…

Ее тело словно бы зазвенело от невероятного напряжения. Встав с места так, будто прекрасная леди только что проглотила пресловутый аршин, Беатрис неуверенно, но вполне целенаправленно двинулась к какому-то человеку в толпе. Ну, и что она в нем нашла? Мужичок как мужичок: седенький, сухонький, бородатенький. Хотя вот руки…

Руки у незнакомца были явно не купеческие. С такими руками — на пианино играть. Или сейфы вскрывать. Где же это я такие видел?..

Леди де Леоне подошла к мужичку и что-то сказала. Так, эдакой тарабарщины я еще не слыхивал, но седенький сухонький вроде понял. Поклонился в пояс, улыбнулся, а потом быстро затараторил что-то, прижимая руки к сердцу. Нет, определенно: у кого-то я видел такие же руки — тонкие, но, даже на вид, сильные, с длинными ловкими пальцами…

— Ваше высочество, — Беатрис повела дедулю ко мне. — Возможно, вам известен сей человек. Это — личный врач султана Салах-ад-Дина, Моисей бен Маймун.

О как! Врач Саладина?! Круто… Вспомнил! Такие же руки были у хирурга, Ильи Израилевича, который собирал меня после одной не очень удачной вылазки в горы… Именно такие! А Илья Израилевич доктор был — от бога! Так значит и этот — такой же? Ну, надо думать, Саладин — чувак был крутой, и в личные врачи к нему абы кто не прошел бы. Надо бы этого «врача без границ» к себе переманить…

Я приподнялся, чтобы поприветствовать заморское светило медицины, но тут опять вмешался папаша Тук. Он только что освежил свои мысли хорошим таким кубком вина — литра на три-четыре — и вот теперь, громогласно рыгнув, он провозгласил:

— Ага! Знаю я тебя, морда языческая! А ну, расскажи нам всем: от чего умер богомерзкий Саладин? Тут вот некоторые сомневаются, что его не наш принц копьем сразил! Правду говори, язычник!

«Врач-вредитель» — а как я еще должен именовать этого славного сына еврейского народа? — приятно улыбнулся и с поклоном произнес:

— О могучий и многомудрый учитель закона, чье объемное чрево, свидетельствует о великом здоровье, ниспосланном ему богом, и не менее великом аппетите, коим нельзя не восхититься! Твои уста изливают на нас водопад чистейшей правды, ибо прежний мой хозяин и повелитель, славный султан Салах-ад-Дин, был сражен копьем принца, от коей раны у него и развилась желтая лихорадка, сделавшая невозможным успех моих скромных стараний во врачевании его раны. По воле единого бога он переселился в иной мир, откуда и взирает теперь на нас благосклонно, ибо там уже нет ни распрей, ни войн, ни страданий, ни нужды…

Но, произнося эту белиберду, Айболит посмотрел на меня, и губы его чуть тронула хитренькая усмешка. Я усмехнулся ему в ответ: что я — сам не знаю, что все это вранье?..

А лепила, тем временем, повернулся ко мне и продолжил:

— Слава о мудром правлении и великих деяниях ваших, о принц, докатилась и до наших мест. И я возжелал отправиться в путь, дабы окончить свои дни — ибо я уже немолод — под вашей надежной защитой и опекой. Я же, ничтожный, могу принести вам и некоторую пользу — пусть малую, но пользу, ибо мне говорили, что я достиг некоторых успехов на пути врачевания ран и болезней, что насылают на нас извечный враг человеческого рода и его приспешники. Следуя путем премудрого ибн Сины…

Ибн Сина? Авиценна, что ль?

Я опять ляпнул последние слова вслух, но старичок не удивился, а лишь просиял:

— Вам знакомо учение этого великого мужа?

— Ну… Так… С пятого — на десятое…

— Воистину, правы были те, что говорили мне о великом сыне короля ференгов Ричарда, коий мужеством, отвагой и славой не уступает своему отцу, а мудростью и милосердием — во сто крат превосходит!

Он продолжает рассыпаться в похвалах и славословиях, на авзгляд его умных цепких глаз уже шарит по залу. На мгновение он останавливается на Маше, становится пристальным и… Широко улыбнувшись, Айболит заявляет:

— О, дивная владычица, затмевающая красой розы райских кущ, позвольте мне сказать вам, что ваше ожидание сделало вас еще прекраснее, ибо нет и не может быть на свете ничего лучшего, чем женщина, дарующая миру новую жизнь…

О чем это наш «дохтур» тут поет? А чего это Маня покраснела? Что-что он там про «новую жизнь»?..

— Моя дорогая, это — правда? У нас будет ребенок? Правда?!

— Я не знаю точно, — смущенно бормочет моя ненаглядная, — но я уже думала…

Как-то я не запомнил, когда схватил Машеньку на руки и закружил по залу. Она счастливо визжала, и, хотя требовала, чтобы я поставил ее немедленно, в тоже время все сильнее и сильнее прижималась ко мне. Блин! Я — отец! Класс!..

А вот кстати: Айболит — в натуре Айболит! С одного взгляда определить, когда живота еще и в помине нет. Круто! Может он еще и пол ребенка без УЗИ определять умеет?..

Усадив Машу на место и выслушав поздравления всех присутствующих, а также пригласив всех, включая евреев, сегодня же вечером на пир, я обратился к этому… как его?.. Моисею бен Пирамидону:

— Слушай, доктор, а как же это ты определил, что она — беременна? Ведь еще никто ничего не знал, даже она сама не больно-то уверена…

Он пускается в объяснения, перечисляет признаки и приметы, но все они такого свойства, что я в них тут же запутываюсь…

— Ладно-ладно! Хватит! Считайте себя принятым на работу, на должность главврача ЦКБ. Слушай, Моисей, а вот пол ребенка ты предсказать можешь?

Бен Маймун обиделся. И ответил в том смысле, что он — не языческий жрец, чтобы шарлатанить и предсказывать будущее, а по приметам и признакам — да может, но для этого нужно время. Ну это мы тебе обеспечим… Нет, как все-таки классно! Я — отец!..

Интерлюдия

Рассказывает принцесса Марион

Пресвятая Богородица, отчего это мужчины вдруг так глупеют, стоит только их жене понести? Раньше я подумывала, что только мой батюшка становится таков, когда матушка снова водворялась в своих покоях, отрешившись от всех хозяйственных хлопот. И, признаться, я приписывала эти перемены исключительно неустойчивой натуре моего отца, ведь, если подумать, то ожидать появления наследника ему приходилось не раз — мог бы уже и привыкнуть. Но никаких благотворных изменений в его нраве, по рассказам моей дорогой матушки, за эти годы так и не произошло…

И вот, к величайшему моему изумлению, мой дорогой возлюбленный супруг, мой сиятельный принц и наследник нашего доброго короля Ричарда оказался ничуть не крепче духом, чем мой батюшка. А если уж человек, сразивший самого нечестивого Саладина, вдруг словно теряет большую долю своего могучего разума, то что и говорить о других мужчинах? Нектона недаром всегда напоминала мне, что мужчины скроены все по одной, не самой мудреной, мерке… И то, что они разом так меняются — это неспроста. Видно, так готовит их провидение к отцовству — важнейшей роли, которую им вскорости придется исполнять до самой смерти, дай им Бог здоровья!

И ведь только терпеливое женское сердце готово выдержать все их странности! Судите сами… Некоторые мужья, словно испугавшись еще не родившегося дитяти, бросаются вон из дома. И пропадают неизвестно где и неизвестно с кем довольно продолжительное время. Другие, напротив, так бурно изъявляют свою радость, что то и дело накачиваются вином и элем до полного бесчувствия — а иначе надо полагать, у них сердце разорвется от счастья. А иные, заранее готовые отстаивать свои права на жену перед невинным младенцем, которого сами же и зачали, начинают вести себя, словно неразумные дети. Они принимаются капризничать и требовать к себе какого-то особого внимания — забывают, где лежат их вещи, не могут припомнить, куда им надо отправляться и зачем, и всячески показывают, что их дела куда важнее, чем какие-то свивальники и пеленки. Вид детской рубашонки повергает их в гнев, а кроткие жалобы на ноющую поясницу — в гнев еще больший…

Матушка говорила не раз, что главное здесь — в первый же раз сразу разобраться, к какому роду будущих отцов принадлежит твой супруг. И тогда уж станет ясно, как действовать с ним до той поры, пока дитя не появится на свет. Я с ужасом думала, что не перенесла бы одиночества, а матушка смеялась и приговаривала, что беглец — муж наилучший из всех прочих. Он не мешается дома и дает возможность спокойно ко всему подготовиться. И что муж — хвастун и муж — ревнивец куда как хуже. Первый будет хвастать всем вокруг о том, что ты на сносях, а если вдруг родится девочка, а не наследник, о котором он уже прожужжал все уши своим друзьям и соседям, то он впадет в такую печаль и обиду, словно ты это сделала нарочно, только чтобы его расстроить. И, что еще хуже, тут же, не откладывая, примется за попытки исправить эту досадную женскую ошибку… А второй так изведет тебя своими капризами и придирками, что ты крепко призадумаешься, прежде чем снова допустить его на ложе. Я, помнится, горячо говорила матушке, что мечтаю о том, чтобы не расставаться со своим мужем ни на один день. И чтобы он заботился обо мне и любил, как только могут любить настоящие рыцари. И что он не будет таков, как прочие, когда я буду ожидать нашего первенца. Она улыбалась и обещала вернуться к этому разговору позже, когда сама я буду в тягости. А я, неразумная, обижалась на нее. О, дорогая моя матушка, как же вы были правы! С каждым часом я убеждаюсь все больше и больше истинности ваших слов. Потому что мне, грешной, достался тот супруг, о котором вы более всего сокрушались, и которого вы нарекли огорчительно для меня, но все же, надо признать, удивительно точно — нянькой…