Джон Фаулз. Дневники (1965-1972) - Джон Фаулз

Наш последний день здесь; Уилли Абрахамс устраивает нам небольшую автомобильную прогулку вдоль южного побережья. Что ж, скажу я, счастье, что есть на свете гомосексуалисты; не возражаю против их энтузиазма, злобы, субъективности мышления, разговоров о себе любимом и упоминания громких имен вскользь. Возможно, в Англии я не смог бы терпеть Уилли и Питера Станси, но здесь они как оазис в пустыне. Поездка была ужасной, побережье изгажено плодами свободного предпринимательства, беспорядочным строительством. Заехали в горы, потом вернулись в Хиллсборо. Уилл и Питер пишут книгу об Оруэлле, вопреки желанию Сони Оруэлл[142]. Будущей весной они едут в Англию, где намереваются завершить эту работу. Не представляю, как другие писатели умудряются вести такую активную литературную жизнь, столь не похожую на мою, в которой приоритет отдан сочинительству. Завидую этому.

В Хиллсборо. Приходит Стански — он преподает историю викторианской и современной Англии. Чем-то похож на Исайю Берлина — тоже интеллектуал со своеобразной фонетикой: некоторые гласные произносит как невероятные трифтонги, и это звучит ужасно. Домашний уклад ученой пары нас забавляет, они действительно счастливы вместе; принимаем их приглашение и едем в замечательный итальянский «семейный» ресторан где-то в стороне от Коламбус-авеню. Бесконечная смена блюд — возражения не допускаются. Но это, скорее, в английском духе — не в американском. Этот вечер мне понравился больше, чем любой другой, проведенный в Америке.

В полночь вылетаем в Англию.

Америка, я оплакиваю тебя.

Просыпаюсь в Хемпстеде. За окном сыплет снег — холодная, маленькая, промозглая Англия. Днем поехал в Ли-он-Си, поехал один. Элиз трудно там находиться, мне тоже стало неуютно уже на следующий день. Для них ничего теперь не существует помимо крошечного семейного мирка. По-моему, неправильно думать, что все люди существуют в одном и том же времени. В Ли, как и многие в Лайме, живут словно время остановилось где-то между 1929 и 1939-м. Умерла тетя Мэгги — как раз перед моим приездом. В какой-то степени это придало духу отцу — ведь он пережил всех своих родственников. Слава Богу, он сохраняет здравый ум.

Ждал на Чокуэлл-стейшн поезд на Лондон. Смеркалось. В зале ожидания я был один — холодно, повсюду снег, высокие волны разбиваются о дамбу прямо под окном. Сан-Франциско на другом конце света. Монтескье был прав, когда говорил: все определяет климат.

В Калифорнии я все время старался удержать ускользающее сравнение — Египет, конечно, он. Вот откуда ощущение повсеместного распада. США — это Рим; Калифорния — место, где подлинный Рим заканчивается, растворяясь в александрийских культах, грандиозных иллюзиях и роскоши декадентского имперского Рима. В Калифорнии царит страх смерти. Настоящий губернатор штата — Танатос, а не пользующийся дурной славой Рейган. Вот почему там много экстравагантных религий и философий; все это безудержная погоня за разного рода чувственными наслаждениями. Они все там медленно умирают, и умирают некрасиво.

Любопытная черта: во многих американских рецензиях сквозит удивление, что «Любовница французского лейтенанта» — роман одновременно развлекательный и серьезный. Думаю, это побочный продукт гибели религии. Роману, наряду с другими формами искусства, приходится играть роль проповеди. Таким образом, серьезное произведение литературы или искусства определяется большим количеством страниц (или объемом), тусклостью, сосредоточенностью на себе и т. д.

В счастливом мире искусства не будет. Я слишком часто сбегаю в воображаемую действительность. В счастливом же мире хватит и живого опыта.

В Лайме. Здесь теплее, чем в Лондоне. Нет снега. Cobaea все еще в цвету, распустились зимние ирисы (двадцать растений на одном месте), продолжает оставаться зеленым артишок. Я мог бы здесь жить в одиночестве целый год, не меняя климата. Покой, море; кулики, мирно пощипывающие на закате семена морского лука.

Во время нашего отъезда на экраны Англии вышел «Маг». Что заслужил этот фильм, то и получил: всеобщее порицание.

Во время нашего пребывания в Америке меня, оказывается, наградили свежеиспеченной премией Английского отделения Международного ПЕН-клуба. Я с удовольствием отказался бы от премии, но бывший на торжественном обеде Том Машлер ввиду моего отсутствия получил ее за меня. По моему мнению, сам принцип распределения литературных премий неверен. Абсурдно и то, что мне даже не сообщили, что я номинирован (и, таким образом, не дали шанса сказать, хочу я участвовать в конкурсе или нет). Со мною до сих пор никто из ПЕН-клуба не связался (премию вручали 20 ноября); о самом событии были краткие сообщения только в «Гардиан» и «Телеграф», так что единственно разумное оправдание этих забав (реклама художественной прозы в целом) достигнуто не было. Моими соперниками в конкурсе были Монсаррат, Маргарет Лоуренс и Роберт Лидделл, из-за чего я лишен даже слабого утешения — уважения к проигравшим.

Элиз должна была сегодня лечь в больницу по поводу варикоза, но нам позвонили как раз в ту минуту, когда мы собирались выехать в Лондон, и сказали, что в больнице карантин из-за начавшейся эпидемии гриппа и потому Элиз положить не могут. Но мы все равно поехали в Лондон: мне нужно встретиться с Оскаром и поговорить о фильме.

Оскар, Том и я сели вместе и составили список режиссеров — в порядке предпочтения: Линдсей Андерсон, Тони Ричардсон, Дзеффирелли, Полански, Питер Брук, Циннеман, Люмет, Джек Клейтон, Джо Лоузи. Похоже, Андерсон еще окончательно не отказался. Ричардсон, который, мы думали, после крымского фильма[143] нашим проектом не заинтересуется, напротив, проявил интерес. Я разозлил Тома и Оскара своим заявлением, что предпочел бы Ричардсона, потому что он выпускник Оксфорда. Теперь они то и дело мне это припоминают. Конечно, Ричардсон не типичное порождение Оксфорда. Я не осмеливаюсь раскрыть карты и сказать, что мои мотивы были по большому счету марксистского толка: выпускник Оксфорда знает больше об английском рабочем классе, произношении и чувстве отчужденности, чем кто-либо другой при прочих равных условиях — таланте и прочем. Ричардсон, очевидно, дал прочесть книгу своей бывшей жене Ванессе Редгрейв. Я всегда высоко его ценил, да и она, пусть и не образец красоты, намного превосходит других популярных актрис (Сару Майлс, Гленду Джексон), так что остается только молиться, чтобы мы их заполучили.

Продолжаю вести переговоры с Дэном Рисснером из «Уорнер Бразерс» — они хотят, чтобы я написал для них оригинальный сценарий. Несколько месяцев назад мне показалось, что может кое-что получиться из приключений Джона Уэсли в Джорджии между 1735–1738-м. Потом есть еще сценарий, начатый мною год или два назад, — о борьбе поколений («Прислуга»). Они согласны оплатить один или два сценария — на мое усмотрение. Но деньги стали для меня помехой. Зарабатываю их, когда хочу. Я не обсуждал с ними темы любви и смерти. Только у меня девушкой будет сама смерть. Молодой человек знакомится с девушкой, а это смерть.