Партизан: от долины смерти до горы Сион, 1939–1948 - Ицхак Арад

На следующий день полицаи арестовали нас на улице и привели к офицеру полиции Левасу, о котором наслышаны были, что это самый ненавистный в гетто офицер. Он сказал нам, что знает: мы — партизаны, приехали их леса, вооружены. Он не хочет нас арестовывать, но мы должны сдать оружие. Мы-то оружие оставили у Хаима. Я ответил Левасу, что мы какое-то время находились в лесу, но из-за трудностей вернулись в гетто, и оружия у нас нет. Левас ответил, что если мы не откроем, где спрятали оружие, он распорядится нами по своему усмотрению. Несколько полицаев вошло в комнату, чтобы вести нас в тюрьму гетто.

Тюрьма находилась в Лидском переулке, на границе гетто. Из тюрьмы ворота вели за пределы гетто, и были случаи, когда через них передавали в руки немцев людей, совершивших какие-либо нарушения. Многие узники после заключения возвращались в гетто.

Меня с Ишикой поместили в одиночную камеру. Мы решили, что если нас выведут через ворота вне гетто, что означало передачу нас немцам, попытаемся бежать. В одну из ночей мы проснулись от шума и разговоров у нашей камеры, дверь распахнулась, вошел полицай и сказал, что мы освобождены. Вначале мы ему не поверили, но когда он привел нас в гетто, мы вздохнули с облегчением. Полицай привел нас к моей сестре. Мы были освобождены благодаря вмешательству ОПО.

На следующий день мы покинули гетто. Получили наше оружие и спрятали его под одеждой. Полицай Хаим присоединил нас к группе рабочих за пределами гетто. Мы шли в их рядах посреди шоссе. На грудь и спины наши прикрепили желтые магендавиды. Группу вел еврей. На одной из боковых улиц мы вышли из группы, вошли в ворота ближайшего дома, сняли желтые значки и двинулись к вокзалу. По пути надели голубые повязки железнодорожников, которые были у нас, чтобы войти на станцию Вильно и сесть в поезд, направляющийся в Ново-Свинцян.

Улицы города были забиты народом. Это был воскресный выходной день. Люди в свое удовольствие прогуливались по улицам, шли в церкви. Я оглядывался по сторонам, словно находился в каком-то воображаемом мире. Картина напоминала мне довоенную Варшаву. Дети играли во дворах и парках, люди были наряжены в праздничные одежды. Смех, пение, музыка неслись из окон. Война и все ее ужасы здесь вообще не ощущались. Я пытался на миг сравнить эту жизнь с нашей еврейской реальностью. Это были два разных мира, в невероятном отдалении друг от друга, и не было между ними никакой связи, несмотря на то, что эти улицы от улиц гетто отстояли на какие-то сотни метров, а до Понар были считанные километры.

Станция кишела германскими военными. Эта железнодорожная линия была главной в направлении Ленинградского фронта. Движение поездов в этот день было особенно интенсивным. Тщательно наблюдая за станцией, мы поняли, что опасно входить туда днем. Решили дождаться темноты, прошли по мосту над станцией и пролежали в открытом поле. Через несколько часов, когда стемнело, мы пересекли забор и вошли на территорию станции. До этого надели на рукава повязки с надписью "Дойтше райхсбанн". Увидели длинный грузовой состав, присоединенный к двум локомотивам, на пути в направлении Ново-Свинцяна. Вдоль состава прохаживалось несколько немецких часовых. Мы уверенно прошли мимо них, зная, что если они почувствуют в нас хоть малейшую неуверенность, мы вызовем у них подозрение и будем арестованы. Когда часовой повернулся к нам спиной, мы прыгнули в поезд и вошли в купе, предназначенное для работников железной дороги, рядом с товарными вагонами. Закрыли дверь купе. Спустя четверть часа состав тронулся. Мы облегченно вздохнули. По пути поезд несколько раз останавливался, и на каждой остановке часовые проходили с проверкой. Один раз луч фонарика часового, шарившего вдоль дверей, коснулся моего лица сквозь щель. Мы выхватили пистолеты и решили: если откроется дверь, выстрелим и сбежим. Но часовые нас не заметили. За полночь мы прибыли в Ново-Свинцян. В ту же ночь прошли 12 километров до Свинцяна, зашли в дом татарина на окраине городка, где прятался старик Йохай. Татарин нас доброжелательно встретил и провел на чердак, где жил старик. Там мы проспали весь следующий день. Йохай сказал нам, что вот уже две недели он ничего не слышал о нашей группе в лесу, ибо сыновья его Борис и Давид все это время его не посещали. С наступлением темноты мы покинули дом татарина и двинулись в лес Царклишки. Внезапно увидели две приближающиеся человеческие фигуры. Мы спрятались за дерево. Фигуры, прошедшие мимо, нас не заметили.

Добравшись до места в лесу, где мы оставили наших товарищей, нашли лишь следы стоянки, вероятно, оставленные в спешке. Вещи были разбросаны вокруг, шалаши сожжены. Что случилось с нашей группой? Все убиты? Схвачены? Рассказ старика Йохая о том, что сыновья не были у него в течение двух недель, обрел трагический смысл.

Весь день мы скрывались около оставленного лагеря. Прятались между деревьями, в надежде, что появится кто-нибудь из наших товарищей. В полдень услышали приближающиеся шаги. Из-за деревьев появился человек с пистолетом в руке. Это был наш товарищ Шимка Левин. Мы выскочили ему навстречу, обнялись. К великому нашему разочарованию он тоже ничего не знал о судьбе нашей группы, ибо не был в тот момент, когда немцы внезапно атаковали лагерь. Ему известно лишь то, что товарищи наши успели скрыться за считанные минуты перед атакой, но он не знает, где они сейчас и сам их разыскивает.

Вдруг я вспомнил о фигурах, на которых мы наткнулись ночью по пути в лес, подумал, что это мог быть Борис и еще кто-то. Они шли проведать родных, прятавшихся в Свинцяне. Если мое предположение верно, старик Йохай скажет им, что мы вернулись из Вильно и разыскиваем их в старом лагере. Я предложил Шимке остаться здесь и ожидать Бориса, который придет сюда нас искать в старом лагере. Мы же вернемся в Свинцян к старику Йохаю, может, встретим там Бориса.

Мы вернулись в городок в начале ночи, и действительно нашли Бориса у его отца. Вторым с Борисом был Саул Михельсон, отец которого тоже прятался у своего друга-христианина. Саул должен был вернуться в убежище Йохая в полночь, чтобы затем они, оба с Борисом, вернулись в лес. Борис рассказал нам о том, что случилось. Один из крестьян донес немцам и литовцам о месте лагеря. Когда силы немцев и литовцев уже были в лесу, Гвига сообщил об этом ребятам, и те успели в спешке уйти за считанные минуты до появления немцев и литовцев. Новое место лагеря было удалено от старого на два километра. Ночью мы вернулись в лес Царклишки, миновали старый лагерь, где нас ожидал Шимка, и ранним утром пришли в новый лагерь.

13. В партизанском отряде имени Чапаева

Новый лагерь выглядел намного лучше старого. Шалаши для жилья были более просторными и хорошо укрывали от холода и ветра. Внутри были оборудованы деревянные нары, покрытые соломой. Два больших котла, которые были доставлены из одного села, символизировали «кухню» посреди лагеря. Ребята приспособились к условиям жизни в лесу, наладили связь с некоторыми крестьянами, которые обеспечивали нас продуктами и новостями. Ребята также достали ружье у одного из крестьян. Крестьяне принесли новости о судьбе евреев, отправленных поездом вместо Ковно в Понары, спустя считанные дни после их расстрела в Понарах, и о том, что евреи, переведенные в Вильно, спаслись. Я рассказал о наших контактах с ОПО и приключениях в пути.

Я был введен в обычный распорядок партизанской жизни: охрана, патрулирование в лесу и работа на "кухне". Советские партизаны в нашем лесу так и не появились. Решили, что если в ближайшие недели мы не сумеем наладить связь с партизанами, перейдем в лес Ходоцишки, на 20 километров восточнее. Крестьяне, поддерживающие с нами связь, рассказали, что в районе Ходоцишки и Кузиан действуют партизаны. Тем временем, обострилась проблема с продуктами, которые мы до сих пор покупали за деньги. Но деньги закончились, и необходимо было отнимать продукты силой оружия, то есть совершать действия, на языке партизан именуемые "экономическими акциями". Крестьяне относились к этим акциям, как к обыкновенному грабежу и сообщали об этом властям. В таких случаях они были готовы доносить немцам о местоположении партизан. Мы знали об этом, но не было иного выхода. Решили проводить эти акции в районах, наиболее отдаленных от леса Царклишки, чтобы не наносить ущерба крестьянам из близлежащих сел, в сотрудничестве с которыми мы нуждались.

Первым пунктом для "экономической акции" мы выбрали ферму литовца, в семи километрах от леса Царклишки в сторону Свинцяна. Мы вышли туда группой в восемь человек, надо ведь было нести продукты. Псы встретили нас громким лаем. Мы окружили дом и постучали в дверь. Сначала не было никакого ответа. Мы знали, что хозяева проснулись, но делают вид, что не слышат стука. Борис, который командовал акцией и обладал отличным русским акцентом, сообщил громким голосом, что мы советские партизаны, и если дверь не будет немедленно открыта, мы ее вышибем. В доме зажегся фонарь, послышались шаги, и дверь открылась. Борис, Исраэль Вольфсон и я вошли внутрь, все трое не были похожи на евреев и старались скрыть этот факт. Мы знали: если хозяева нас вычислят, немедленно сообщат властям. Если же определят нас как советских партизан, есть шанс, что не сообщат, боясь возмездия, а также из расчета, что советская власть вернется, и они получат по заслугам за доносительство.