Королевский Совет (ЛП) - Швартц Ричард

И дело было не только в сиянии, это было ощущение изумления, божественной близости, как будто чувствовалось биение далёкого сердца, а эта маленькая комната имела размер, незримо запечатлевавший наши чувства, как будто на расстоянии вытянутой руки в этом огненном шаре открывался другой мир, отличимый от нашего. Должно быть, это действительно были врата в чертоги Сольтара.

И было шумно, казалось, бормочет тысяча голосов и возникало чувство будто понимаешь, о чём они говорят.

Всего этого было достаточно, чтобы поставить меня на колени и в благоговении склонить голову.

― Это не книга, дитя моё, ― прошептал священник. ― Это принявшая форму воля нашего бога. Тот, кого не опалит огонь, может протянуть руку в самое сердце света, и ему откроется божественное послание.

― Хоть я и служу Астарте, ― тихо и затаив дыхание промолвила Серафина. ― Для меня это большая честь. ― Она тоже преклонила колени и склонила голову. Я посмотрел на Джона, который задумчиво изучал меня. Казалось, яркий свет совсем его не слепит.

― Запустите туда руку, ― велел он. ― Это испытание. Если вы потерпите неудачу, ваша рука превратиться в пепел. Если справитесь, вам откроется действие бога.

Я не хотел лесть в это пламя, жар которого обжигал мне щёки, хотя я стоял на коленях в добром шаге от него. Но мне также была нужна уверенность. Я хотел знать, есть ли причины бояться, поэтому протянул руку.

Пламя было тёплым, но оно не обжигало меня.

Я не знал, чего ожидал, может, что увижу самого бога. Но всё было не так. Я лишь услышал голос. Он был тихим и даже показался мне знакомым, как будто я уже часто его слышал. И каждое слово имело вес тысячи миров и заставило меня содрогнуться.

―… в конце придёт тот, кого я избрал своим ангелом, чтобы пронести меч света через рать врага. За ним последует легион мёртвых, на его стороне боги и надежда. Узнают его по проклятью, которое он носит в качестве имени, и по тому, что он умирал тысячу раз. Его знамение ― ночь в глазах. Смерть ― его спутница, и когда он придёт, земля содрогнётся, а потоки вод поглотят людей, чума будет следовать за ним по пятам. Под своим знаменем он соберёт для последней битвы тех, кто погиб за него. Только он один справится с богом, но не сможет его убить. Он сам будет тем, кто умрёт на моём клинке, таким образом распространив надежду. Знак его прибытия ― чистая душа, которая будет любить его и умрёт на моём клинке. Его щитом будет только надежда, но и не меньше, чем она. Она будет иметь вес для тех, кого он любит и тех, кто последует за ним до самой смерти.

Когда я вытащил руку из пылающего шара, эхо голоса, казалось, будет звучать вечно, заставив меня вздрогнуть.

― Это его слова, Родерик фон Тургау, ― прошептал первосвященник. ― Но есть некоторые отрывки, которые мы не понимаем. — Казалось, в свете божественного пламени его глаза тоже полыхают этим пламенем. ― Это вы являетесь тем, о ком он говорит?

Я сглотнул и прочистил горло.

― Да, ― ответил я хриплым голосом. ― Кажется так.

Рядом со мной Серафина сдавленно вскрикнула, слёзы залили её лицо и переливались на свету, как шлейф из звёзд.

Священник Джон молча провёл нас обратно в свой кабинет и запер дверь, затем прислонился к ней и посмотрел на нас. На его лице читались печаль и отчаяние.

― Мне почти девяносто, ― прошептал он. ― Ходить по этой земле мне осталось недолго, скоро бог заберёт меня. Я молился о том, чтобы никогда не дожить до того времени, когда потребуют этот меч.

― Спросите меня, ― с горечью произнёс я. ― Когда я брал его, то не знал, какова будет моя судьба. Я пытался уклониться от неё, но это невозможно.

― Ещё как возможно, ― заметил священник и устало подошёл к небольшому шкафу слева, чтобы открыть его и достать три богато украшенных бокала и бутылку. ― Если умрёте прежде, чем предстанете перед этим тёмным богом, чтобы сразиться с ним. Потому что если вы тот ― действительно тот, кто направляет его меч ― это не означает, что вы бессмертны или непобедимы. Меч может помочь вам, но этого недостаточно. Один вы не сможете победить, вам нужны другие люди рядом с вами. Они все умрут, и останетесь стоять только вы. Но эта жертва необходима, чтобы надежда продолжала жить.

― Это несправедливо, ― прошептала Серафина. ― Абсолютно несправедливо. ― Она посмотрела на меня, её глаза всё ещё были влажными, и в первый раз с тех пор, как я узнал её, казалось она с трудом сохраняет самообладание. ― Ты обещал мне, что всё будет хорошо! Ты обещал это, Джербил!

― Есть вещи, которые человек не может обещать, дитя моё, ― сказал Джон, протягивая нам бокалы.

― Вы не понимаете, ― запротестовала Серафина. ― Он смог вернуть меня после того, как я умерла. Он победил смерть! Если он что-то обещает, то всегда выполняет, и даже боги не могут этому помешать!

― Только Сольтар повелевает жизнью и смертью, ― предостерёг священник. ― Я не знаю, о чём вы говорите, но даже если он ангел, он всего лишь слуга, а не господин.

― Ты обещал! ― повторила она, теперь повернувшись ко мне и протянув руки. ― Ты обещал, когда огонь погас и стало холодно. А ты всегда держишь своё слово!

Я взял её руки в свои, почувствовал её дрожь и притянул к себе.

Одно я знал наверняка: Джербил Конай имел в виду каждое слово, которое говорил. Как далеко простиралась воля человека? Была ли она достаточно сильной, чтобы противостоять самим богам?

По крайней мере, нельзя было сказать, что Джребил не пытался. Вероятно, он был таким же упрямым, как и я.

― Если это возможно, то я сдержу его обещание, ― тихо сказал я.

Через её плечо я посмотрел на священника, который, прислонившись к письменному столу, потягивал вино из кубка. Он выглядел удручённым, и теперь было ясно видно бремя его возраста.

― Если это действительно я, что тогда? Есть другие пророчества, путь, который вы можете мне указать?

― Хотелось бы мне, чтобы всё было именно так. Но нет. Необходимо, чтобы произошло это сражение ради сохранения надежды. Как это будет, что должно случиться и какие шаги необходимы ― это можете понять только вы в тот момент, когда они будут сделаны. Я могу сказать лишь одно: хоть богу, с которым вы должны сразиться, и возвещается в том же пророчестве победа, всё же он вас боится. ― Он пожал плечами. ― Может он знает больше, чем мы или лучше понимает божье слово. Мы даже не знаем, что это за бог, которого нужно убить. Я долго думал, что это Безымянный, но многое не сходится.

― Зато я знаю, ― промолвил я. ― Его зовут Коларон Малорбиан, и он стремится заполучить плащ Омогора, бога тьмы.

― Омогора? Тогда мы обречены. ― Он сделал глоток и горько засмеялся. ― Мы так или иначе обречены, но в одном случае останется надежда. ― Он посмотрел мне в глаза. ― Помните: если это действительно вы, то не должны потерпеть поражение прежде, чем наступит этот последний момент. Это единственный способ сохранить надежду.

― Но ангел предстанет перед богом один, и только дочь дракона может его убить, верно? ― спросил я.

― Так говорит бог, и это противоречие, но должно быть решение.

― И оно есть, ― промолвила Серафина, приподняв залитое слезами лицо с моего плеча. ― Останется надежда, а значит будет потом. Бог говорит не о том, что Коларон в плаще Омогора победит. А только о том, что мы обречены, если не произойдёт того сражения. Так что есть надежда на потом.

― В пророчестве, что я только что услышал, бог ничего не говорит о дочери дракона, ― вспомнил я.

― Да, ― подтвердил священник. ― Но он говорит об этом в другом месте. Когда плащ тьмы будет украден, боги вступят в битву с тем, кто его носит, но ложного бога убьёт именно дочь дракона.

― И это всё? ― Я был разочарован.

― Да, всё. Но это относится к плащу тьмы, то есть Омагору.

― Этого достаточно, ― решительно сказала Серафина. ― Она убьёт его. Ангел и эта финальная битва необходимы, чтобы она смогла его убить. Он будет побеждён. Это надежда.

― Но похоже, что я этого уже не увижу, ― заметил я и сам сделал большой глоток вина.