Чудеса и трагедии чёрного ящика - Игорь Губерман

Подобные патологические случаи дают пока немного для изучения мозга; это далекие вехи с той дороги, на которую исследователи вступят еще очень не скоро, не ранее чем через несколько поколений. Какие-то сложные капризы расстраивают механизм в целом, а мы и о деталях-то говорим сегодня еще весьма предположительно.

Трактат о забаве и подвиге

Горизонт мой! Ты опять далек?

Ну еще, еще, еще рывок!

Как преступник среди бела дня,

Горизонт уходит от меня.

Я в погоне этой не устану,

Мне здоровья своего не жаль,

Будь я проклят, если не достану

Эту убегающую даль!

В этот вечер мы сидели у друга, который собирает верблюдов. Плюшевые, резиновые, целлулоидные, металлические, деревянные; все, как один, с горбами – по крайней мере с одним – и с надменными вытянутыми мордами, они высокомерно смотрели со шкафа, толпились на рояле и полках, теснили бумаги на столе. Верблюдов было сорок два – товарищ собирал их всюду: покупал, выменивал, воровал. Несколько знакомых семей уже его не приглашали – хозяева входили в момент, когда он ловко и профессионально засовывал под пиджак очередной экспонат. Друзья привозили ему верблюдов из туристических поездок, покупая их на последние гроши валюты, отказываясь во имя дружбы от заграничных авторучек. Один огромный чугунный верблюд стоял отдельно – его подарили на заводе, где товарищ читал стихи. («Что бы вы хотели в подарок?» – спросил его благодарный директор. «Верблюда», – не задумываясь, ответил он. И верблюда отлили. «Поэт!» – восторженно сказала секретарша. «Богема», – вздохнул председатель месткома.) В квартиры, где были верблюды, он посылал тайных агентов, и коллекция неуклонно пополнялась. При слове «верблюд» он вздрагивал и начинал нервничать. Было также известно, что он ухаживает одновременно за двумя девицами – владелицами уникальных верблюдов, вырезанных в Туве из камня, – но девицы понимали его замысел превратно и перед свиданием красили губы.

Так вот, мы сидели у него, и одна из женщин, посмотрев на верблюдов, сказала:

– Знаете, вспомнила смешной случай. У нас в институте поспорили два биолога, и один другому неосторожно сказал, что ничем при случае не докажешь, что ты не верблюд, если вдруг понадобится. Второй промолчал, но, уходя, гордо шепнул мне, что у него в домоуправлении – приятельница. Назавтра он принес справку, где печатью и подписью черным по белому удостоверялось, что податель справки «не верблюд, а старший научный сотрудник». Здорово, да?

Один из гостей, солидный сорокалетний инженер, вдруг оживился и суетливо задвигал кадыком – так собака глотает слюну при запахе еды.

– А нельзя ли достать эту справку? – льстиво заглядывая в глаза, спросил он у рассказчицы.

Было очевидно, что будь у него хвост, он бы им сейчас вильнул.

– Зачем она вам? – удивились все.

– Я собираю справки, – сказал он печально и гордо. – У меня их уже восемьдесят шесть, и среди них есть уникальные.

Собиратель ушел провожать рассказчицу о верблюжьей справке и был сама влюбленность. Он уважительно держал ее под руку мертвой хваткой и искательно улыбался широкой эмалированной улыбкой.

Возвращаясь, я твердо решил, что болезнь эту стоит описать.

Весь год я много ездил, и в одном северном городке мне посоветовали повидать известного врача-коллекционера.

На нажатие кнопки; откликнулся звонок где-то в глубине квартиры, послышались шаркающие шаги, подозрительное «кто там?», бдительный расспрос, и загремели четыре засова. Сухонький старик небольшого роста узнал, кто меня прислал, и усадил за стол.

– О моей коллекции книг по медицине вы знаете? – обеспокоенно спросил он.

Четыре тысячи книг на восьми языках (сам он знает лишь один) и несколько тысяч газетных вырезок. Но главная научная ценность коллекции, сказал он мне, затаенно улыбаясь, совсем не в книгах, а в листочках, вложенных в каждую из них. На листочке коротко написаны его мысли по поводу изложенного в книге. Я проглотил вопрос о методе прочтения книг на незнакомых языках и присмотрелся к нему внимательней. Коллекцию уже многократно пытались украсть, сказал он (и вздрогнул), но главное, что очень часто он читает в иностранных журналах цитаты из написанного им на листках – без ссылки на него (и вздохнул). Поэтому на всякий случай он держит все эти книги в мешках в подвале, а ключи носит с собой. Но цитирование листков продолжается.

Интересно, что сотрудники на мои осторожные вопросы сказали, что они всё знают и понимают, но старик – превосходный диагност, и мания его носит чисто домашний характер. Они же и рассказали мне, что такое завершение собирательства вполне логично? Известен коллекционер старинного венецианского стекла, который уже несколько лет стоит, отказываясь сесть, а спит лишь на боку, часто и тревожно просыпаясь. Он уверяет, что часть тела, на которой сидят, сделана у него из тончайшего хрупкого стекла, и очень бережет этот ценнейший экспонат.

Постепенно я понял, что коллекционирование – высокая маниакальная страсть. Люди собирали открытки, авторучки, значки, плакаты, карандаши, чашки, штопоры, письма. Я видел женщину, собирающую любовные письма. У нее уже полный чемодан, на днях она покупает второй.

Ключи, замки, вазы, случаи. Можно коллекционировать цитаты, этикетки от спичек, сырков и чая, папиросные и сигаретные пачки, пуговицы, камни, афоризмы, мундштуки, зажигалки, репродукции. Я нашел одного собирателя анекдотов, это самый счастливый человек на планете. У него двенадцать огромных бухгалтерских книг. Анекдоты он перенумеровал и составил каталог из одних номеров. По вечерам он листает его и тихо смеется.

Говорят, что Форд собрал у себя коллекцию автомашин разных стран и годов. Собирать такую коллекцию не каждому по карману, но идея эта легко проникла в текстильную промышленность. Прошлым летом на одной научной конференции я видел женщину в платье, где на желтом фоне были нарисованы несколько десятков моделей машин.

Есть любители книг с автографами – однообразие дарственных надписей нарушается чрезвычайно редко. (Я видел книгу Омара Хайяма с надписью «Сонечке от автора» и датой прошлого года.) Это косвенно связано с любителями знаменитостей, собирающими фотографии и имена. А так как спрос рождает предложение, то появились и давно существуют люди, поставляющие ценные реликвии, подлинность которых не оставляет сомнений только у приобретателей.

Попытаемся приблизительно сформулировать основные законы течения этой высокой маниакальной болезни. Само собой очевидно, почему мы собираем коллекции: они расширяют узкие пределы существования, сообщают ему всемирность, широту и ощущение размаха. Помните у Блока:

Случайно на ноже карманномНайди пылинку дальних стран;И мир опять предстанет странным,Окутанным в цветной туман.

Раковины, выловленные бутылки, экзотические виды, старые мореходные карты. Однако есть в каждом собирательстве непременные общие черты – основные законы, честь формулировки которых автору хотелось бы застолбить.

Закон основной и первый: главное в коллекции – возможность ее показывать и о ней упоминать.

Закон второй и тоже основной: единственная цель коллекции – приумножение ее, покуда теплится жизнь. А поскольку сформулирована цель, она сама собой оправдает средства, – этот афоризм, как ясно теперь каждому, придумали не тираны древности, а тихие собиратели. Поэтому так не любят приглашать коллекционеров в дома, где есть предметы их страсти.

И третий – печальный, но существующий закон: чем интеллектуальней коллекция, тем реже хозяин пользуется ею. Не верите? Посмотрите, как ежевечерне ласкает монеты нумизмат, а владельца библиотеки вы когда-нибудь заставали за чтением? Он бегает по букинистам или сидит у приятелей, выманивая редкую книжку: «Только почитать, честное слово, с возвратом».

Манию коллекционирования проницательно и точно описал некогда Павлов. Он ввел понятие рефлекса цели – инстинкта, от рождения сопутствующего человеку.

Рефлекс, или инстинкт цели, – это, по Павлову, «стремление к обладанию определенным раздражающим предметом, понимая и обладание, и предмет в широком смысле слова». Такое стремление к цели движет и математиком при решении сложной задачи, и геологом – при обследовании новых мест, и историком – при объяснении белых пятен прошлого. Инстинкт цели – постоянный спутник жизни каждого человека, могучая побуждающая сила творчества, любых дел и самого существования.

Но все– таки «из всех форм обнаружения рефлекса цели в человеческой деятельности самой чистой, типичной и поэтому особенно удобной для анализа и вместе с тем самой распространенной является коллекционерская страсть -стремление собрать части или единицы большого целого или огромного собрания, обыкновенно остающееся недостижимым».