Тайна Леонардо - Воронин Андрей Николаевич

На какое-то мгновение лицо Кота словно одеревенело. В нем не дрогнул ни один мускул, но Глеб смотрел внимательно и не упустил этот момент. Последнее замечание явно задело Кота за живое.

– А с чего ты взял, что мы собираемся получить за побрякушки настоящую цену? – спросил он напряженным голосом.

– А иначе вся эта овчинка выделки не стоит, – сказал Глеб. – Слишком много риска, а ради чего? Сдать эти цацки по цене лома? Да таким составом, как у нас, проще заработать такие бабки любым другим способом. Недельки две гастролей по провинции или парочка налетов на московские обменные пункты – и сумма, о которой мы сейчас говорим, у нас в кармане...

– А? – сказал Кот, обращаясь к Короткому.

– Умный сукин сын, ничего не скажешь, – проскрипел тот. – И что же, ты думаешь, мы вот так, запросто, сдадим тебе заказчика?

– Не думаю, – сказал Глеб, – не рассчитываю и даже не надеюсь. Заказчик – это ваш козырь. А мой, – он похлопал ладонью по пистолету, – вот. Нормальное партнерство предполагает паритет. В данном случае это равное количество козырей. Ну что, я вас убедил?

– Ты нам выбора не оставил, – проворчал Кот.

– В этом и заключается сила убеждения, – утешил его Глеб. – Я понимаю, что вам пока трудно привыкнуть к новому положению вещей, но поставьте себя на мое место! Я уже понял, к чему вы клоните, так что же мне теперь – по доброй воле глотку под нож подставлять?

– Тоже верно, – вздохнул Кот. – Ну, и сколько ты хочешь?

– По десять процентов с носа, – быстро сказал Глеб. – Итого – двадцать. Каждый из вас вместо пятидесяти получит сорок, но это, согласитесь, лучше, чем пуля в лоб. Равную долю я, заметьте, не прошу. Все-таки дело организовали вы, и без вас я его никак не проверну, даже пытаться нечего.

– Значит, целых двадцать процентов ты просишь за одно свое нахальство, – уточнил Короткий.

Глеб приподнял очки и из-под них холодно посмотрел на лилипута.

– Я стараюсь быть вежливым, – напомнил он. – Хотя мог бы просто отстрелить кое-кому башку безо всяких разговоров. Потому что без кое-кого, – добавил он с нажимом, продолжая сверлить Короткого тяжелым, не сулящим ничего хорошего взглядом, – мы там, в музее, вполне можем обойтись.

Короткий увял, перед этим, правда, обменявшись с Котом быстрым взглядом, значения которого Глеб, честно говоря, не уловил.

– Ну-ну, – Кот поспешил восстановить пошатнувшийся было мир, – не надо ссориться.

– Вот и я говорю – не надо, – сказал Глеб, возвращая на место очки. – Тем более что каждый из нас получит такие бабки, с которыми можно смело уходить на покой. Отвалим в какой-нибудь Лондон и будем жить – не тужить... Англия преступников не выдает и даже налоги с помещенного в банк капитала не взимает. Там сейчас половина российской братвы тусуется, от олигархов до наемных стрелков вроде меня... А вам зато об мокруху мараться не придется. Чем плохо-то?

– Да, – задумчиво согласился Кот, – звучит заманчиво... Что ж, по рукам, что ли? Ты как, Короткий?

– Я не в восторге, – заявил лилипут, – но выбора, похоже, действительно нет. Красиво ты нас сделал, – сообщил он Глебу с кривой улыбкой. – Даже разозлиться на тебя как следует не могу, хотя, по идее, и должен бы. Всегда приятно посмотреть на хорошую работу. Ладно, черт с тобой. Считай, что ты в доле. Только у меня есть одно условие...

– Слушаю, – сказал Глеб, уже догадываясь, что именно услышит.

– Делай что хочешь, – сказал лилипут, нехорошо щуря глаза, – но Бека оставь мне, понял?

– А чего тут не понять, – сказал Слепой. – Баба с воза – кобыле легче. Сэкономлю патрон, он ведь тоже денег стоит.

Глава 8

Майор Верещагин резко сбросил газ, включил нейтральную передачу, принял к обочине и остановил машину. Покрышки были порядком облысевшие, да и колодки оставляли желать лучшего, так что тормозной путь получился длинным и сопровождался таким звуком, словно Верещагин напоследок переехал крупную собаку с очень широкой глоткой и крепкими голосовыми связками.

Выругавшись сквозь зубы, Верещагин выключил зажигание, и мотор с явным облегчением заглох, напоследок заставив дряхлую машину конвульсивно содрогнуться. Лампочки на приборной доске погасли, и сквозь шорох шин и гудение проносившихся мимо автомобилей стали слышны доносившиеся из-под капота звуки – какое-то бульканье, потрескиванье и даже что-то вроде капели – этакое размеренное "кап, кап, кап". Водитель приспустил оконное стекло (стеклоподъемник заедало, и орудовать им следовало с умом, чтобы потом не пришлось разбирать дверцу) и закурил, из-под насупленных бровей разглядывая стеклянную стену автосалона, возле которого остановился.

Автосалон был средней руки, с довольно умеренными ценами и демократичными порядками, но все-таки салон, а не рынок. Строго говоря, майору милиции Верещагину с его доходами тут нечего было делать, и, если честно, останавливать здесь свой видавший самые разные виды "москвич-2141" майор вовсе не собирался – так уж вышло.

Двигатель выключать не стоило, потому что заводиться он не любил. И вообще, машина майора Верещагина даже смолоду терпеть не могла ездить, как будто конструкторы и сборщики АЗЛК каким-то чудом ухитрились еще на конвейере вложить в нее это противоестественное для автомобиля стремление – стоять на месте и притворяться кучкой металлолома. Впрочем, это для какого-нибудь "порше" или "мерседеса" такое стремление, может, и противоестественно, а для родимого "москвича" это нормальная, здоровая основа его чугунно-жестяного мировоззрения...

Посасывая дешевую отечественную сигарету, Верещагин представил последовательность своих дальнейших действий. Движок еще не остыл, так что с пятой или шестой попытки его, возможно, удастся завести. Тронуться с места и отправиться домой, где его никто не ждет и где пахнет холостяцкой берлогой – примерно так же, как в салоне этого опостылевшего, скрипучего рыдвана.

В машине пахло застоявшимся табачным дымом, какой-то кислятиной и грязными, насквозь пропотевшими носками. Засаленная, потемневшая от въевшейся грязи обивка сидений местами протерлась до дыр; на выгоревшей пластмассе приборной панели ровным слоем лежала пыль, оставшаяся еще с прошлого лета; из-под неплотно прилегающей крышки пепельницы торчали хвостики целлофановых оберток от сигаретных пачек и горелые спички. Крышка бардачка была заклеена липкой лентой, под ногами было полно песка и желтой сухой травы – тоже прошлогодней, оставшейся здесь с последнего выезда на рыбалку. Захватанные жирными пятернями окна казались мутными, как старый плексиглас, стрелка спидометра навеки застыла на нулевой отметке – чертов драндулет года два назад взял себе странную манеру рвать стальные тросики, приводившие в действие упомянутый прибор. Верещагин трижды покупал и устанавливал новые, и его горячо любимый автомобиль каким-то таинственным, неизвестным науке способом трижды их рвал, и майор в конце концов плюнул, перестал швырять деньги на ветер и приноровился довольно точно определять скорость по тахометру.

Все это и еще многое другое, начиная с треснувшей клеммы аккумулятора и кончая проржавевшим насквозь глушителем, привычным галопом пронеслось в голове, и он подумал: "А почему бы и нет? Почему бы не бросить это корыто прямо здесь, у обочины, и не уехать отсюда на приличном автомобиле?"

"Хорошенький вопрос для майора милиции, – подумал он с кривой улыбкой. – В самом деле, это ж такой пустяк! Зашел в магазин и купил машину, как пачку сигарет... Чего проще-то?"

Он выбрался из грязного салона на серую улицу, вдоль которой пыльный холодный ветер гнал остатки зимнего мусора, в три коротких, жадных затяжки докурил сигарету и бросил окурок на асфальт. Ветер подхватил окурок и покатил куда-то в сторону Адмиралтейства, шпиль которого неясно проступал сквозь серую ненастную дымку впереди и слева. Верещагин засунул мигом озябшие ладони в карманы короткой кожаной куртки. Левая рука при этом ощутила сквозь ткань подкладки твердый угол лежавшего во внутреннем кармане прямоугольного предмета. Поглаживая его пальцами, Верещагин пару раз бесцельно пнул носком ботинка лысую покрышку переднего колеса и решительно двинулся ко входу в автосалон. Ключ он оставил в замке зажигания; честно говоря, ему очень хотелось посмотреть, кто позарится на это корыто.