Революция и флот. Балтийский флот в 1917–1918 гг. - Гаралд Граф

Итак, русский флот не явился исключением. Медленно, но систематично внутренние враги России готовили в лице матросов оружие будущего всероссийского бунта. Как протекала их работа, каковы были приёмы агитации на флоте, достаточно выпукло свидетельствует о том речь эмигранта Лебедева, приведённая в труде Ф. В. Винберга «Крёстный путь».

«Мне довелось, — говорит автор, — от очевидца слышать рассказ об одном митинге, состоявшемся в апреле 1917 года в Петрограде, в Александринском театре. На этом митинге выступало с речами несколько видных «деятелей» из партии социалистов–революционеров, которые собрали публику для её просвещения в новом духе вновь образовавшегося (?) социалистического государства, именовавшегося «Российской республикой»».

Публика слушала разинув рот и бурно приветствовала каждого оратора. Состояла она главным образом из рабочих, солдат, матросов и «их дам», но также были тут же и любопытствовавшие офицеры [40] и всякий «интеллигентский» люд. Между другими ораторами говорил «лейтенант французской службы», как он сам отрекомендовался, Лебедев, бывший эмигрант, поспешивший вернуться в Россию после переворота.

Этот господин имел очень большие связи в высшей эмигрантской «аристократии», ибо был женат на дочери Кропоткина. В ту же весну 1917 года он был назначен товарищем морского министра, что для лейтенанта, да ещё иностранной службы, представляло недурную карьеру: вероятно, помогали не одни заслуги «партийного работника», но и «высокая» протекция. Лебедев с большим апломбом рассказывал, каким путём его партия достигла того, что в громадном своём большинстве матросы русского флота оказались верными слугами революции. Нигде пропаганда не имела таких крупных успехов, как именно среди них, и всё сделано было не в самой России, но за границей, трудами эмигрантов.

По словам Лебедева, его партия, вполне понимая значение вооружённой силы в стране и стремясь её подчинить своему влиянию, прежде всего избрала флот как поприще для своей пропаганды, ибо матросы во время заграничных плаваний и стоянок в различных портах были гораздо доступнее агитаторам для «обработки», чем нижние чины армии.

К тому же среди матросов было много людей, особенно восприимчивых для революционной пропаганды: на флот по набору попадало много рабочих, преимущественно из уроженцев приволжских губерний, матросов коммерческих судов, разных техников с фабрик и заводов — одним словом, всё народ бывалый и прожжённый.

Результаты работы оказались блестящими: флот удалось революционизировать настолько удачно, что в нужный момент он весь встал на поддержку революции.

Пропаганда на Балтийском флоте в России была почти невозможна, когда во главе его стоял Эссен. Громадная популярность и обаяние имени адмирала Эссена, умевшего сосредоточить в своих руках и неукоснительно строгую дисциплину, и порядок службы, и доверие и уважение подчинённых, в том числе и матросов, препятствовали развратительным попыткам оголтелых изуверов. Кроме того, — и это обстоятельство являлось как бы последствием первого, — для «героев подполья» пропаганда представляла слишком много личной опасности, чтобы стоило, из‑за малого результата, которого можно было достигнуть в неблагоприятных условиях, рисковать своими агентами.

Этот риск тем более был бы неблагоразумен, так как у социал–революционеров имелся другой путь, совершенно безопасный и гораздо более действенный, а именно — деятельность за границей, где русская, или, вернее, еврейская, эмиграция была очень многочисленна и где в распоряжении заправил имелось сколько угодно ловких и исполнительных агентов.

Как известно, целый ряд наших судов ежегодно отправлялся в заграничное плавание. Когда и какие суда отправлялись, — эмигранты узнавали своевременно и прекрасно знали маршрут каждой русской эскадры, благодаря своей, отлично поставленной, разведке.

По приходе русской эскадры в какой‑нибудь иностранный порт там её уже поджидали заранее высланные «партийные работники».

Когда матросов отпускали «на берег», эти «партийные работники» как бы случайно на улице сталкивались с ними и вступали в разговор. Начиналось с того, что высказывалась радость встрече с земляком за границей, и мало–помалу разговор принимал дружеский, задушевный характер.

Затем новые знакомцы любезно приглашали матросов зайти в ресторан выпить и закусить. Таким образом, знакомство закреплялось, и в течение короткого времени удавалось заложить в головы матросов нужные мысли, причём обрабатывание этих голов в революционном духе делалось постепенно, с осторожной последовательностью. Первые знакомцы закладывали только «фундамент»: развитие мыслей, внушённых ими, зависело уже от ловкости других «партийных работников», которые поджидали в следующем порту, где предстояла стоянка корабля, попавшего в обработку злейших врагов России.

Иногда стоянки бывали длительные, и тогда сразу в одном пункте достигались уже гораздо большие результаты: завязывались, таким образом, не только мимолётные знакомства, но и тесная дружба и единение, так что, покидая очередную стоянку, судно увозило много готовых, распропагандированных эсерами матросов, считавшихся между тем матросами его величества, защитниками царя и Родины.

Так эсеры получали кадры «сознательных» матросов: термин ещё более пошлый, чем — «партийный работник», как режет ухо каким‑то неприятным звуком это глупое слово — «сознательный».

«Сознательные» матросы по возвращении в Россию привлекали на сторону будущих разрушителей Русского государства всё больше и больше приверженцев как на самом флоте, так и вообще в населении, среди своих родных, друзей и знакомых.

Как рассказывал Лебедев, особенно «кипучей» была деятельность его и его единомышленников в период 1909–1913 годов. Как самохвально и иронически выразился он: «Все эти «Цесаревичи», «Славы», «Олеги», «Богатыри», «Авроры» и «Дианы» возвращались из заграничного плавания, имея на себе громадные грузы нелегальной литературы, которую матросы сноровисто проносили на корабль.» Можно себе представить, сколько вреда приносил в России такой груз!

Далее продолжал Лебедев:

«Во флоте нам нужно было только нажать кнопку, чтобы там, где бы мы ни захотели, поднялось восстание.

Так было в 1905 году с «Потёмкиным», «Очаковым»; в 1906–м со «Свеаборгом» и «Памятью Азова»; в 1907–м — во Владивостоке, с миноносцем «Скорый». Так было организовано и неудавшееся восстание в Чёрном море в 1912 году.

Раз мы решали, что пора где‑нибудь поднять флот, то наши руководители оказывались тут как тут, и часто матросы узнавали в них тех знакомцев, с которыми встречались за границей.

Во время войны наша связь с матросами порвана не была, хотя, конечно, когда флот находился в море, возможности сношений с ним не было. Но зато в Балтийском море 1–я бригада линейных кораблей («Петропавловск», «Гангут», «Полтава» и «Севастополь») и часть 2–й бригады («Андрей Первозванный» и «Император Павел I»), не принимавшие участия в боях, стояли в Гельсингфорсе и были под непосредственным нашим влиянием. Именно тут мы делали последние приготовления тех борцов за свободу, которые по справедливости могут быть названы красой и гордостью революции».

Так закончил свою речь пресловутый «лейтенант» Лебедев.

Если читатель припомнит, что в то время, когда происходил митинг, именно эти «борцы за свободу» уже убили в Кронштадте героя Вирена, в Гельсингфорсе Непенина и зверски замучили многих из своих офицеров, то согласится, что господин Лебедев, назвав этих мерзавцев «красой и гордостью революции», как себе самому, так и революции дал достаточно яркую характеристику.

Очевидно, в самой природе флота, вне зависимости от национальности, заложены данные к восприимчивости команд к революционной пропаганде. Условия жизни и сама морская стихия способствуют выработке и накоплению человеческой энергии, порождают запросы и искания. Оставаясь не вполне использованным и удовлетворённым, всё это является горючим материалом для тайных пагубных влияний.

Вот почему иногда и хорошие матросы попадались в хитро расставленные вокруг сети пропаганды. Сперва они шли, как бабочки на огонь, а потом — уже катились по наклонной плоскости. Для развращения их в ход пускались все средства и способы. В этой области работали не только простые, рядовые агитаторы, но и будущие «светила» революции. По собственному признанию Керенского, подолгу находясь на лечении в санатории Гранкулла под Гельсингфорсом, он тоже имел полный контакт с флотом.

Вот как велась пропаганда, вот откуда у матросов взялась вражда к офицерам.

И несдобровать бы большинству из них во время переворота, если бы на флоте не было такого хорошего отношения к командам, не царил бы такой образцовый порядок!

Только поэтому и не оправдались надежды главарей революции, рассчитывавших, что при перевороте автоматически возникнет резня царских офицеров.