Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные - Нина Аленникова

Я ей предложила пойти сегодня вечером на оперетку «Веселая вдова», которую, кстати надо сказать, я слыхала уже пять раз. Она повела меня в мою комнату, тонувшую в коврах, пуфах и восточных подушках. В углу, как и полагалось, был старинный киот с белыми, ярко вышитыми рушниками, с оправленной серебром горевшей лампадой.

Когда вошла ко мне Елена Артамоновна, я вспомнила, что забыла паспорт в гостинице, но она тотчас же сказала, что пошлет человека за ним. Она усиленно меня расспрашивала про Латовку, особенно про земского начальника, в которого была безнадежно влюблена. Заговорили также о Лене, она выразила сожаление, что я не решаюсь выходить за него замуж, уверяя, что он необыкновенный юноша. «Как ты хорошо сделала, что зашла к тете», – заключила она.

В роскошной, полутемной от портьер и занавесей столовой сидела Александра Васильевна и какой-то немолодой, но красивый военный с легкой сединой и в пенсне. Он представился мне и попросил за стол. Елена Артамоновна тоже явилась принаряженная, напудренная, с красивыми кольцами и темным шелковым шарфом на плечах. Лакей разносил блюда, которых было бесчисленное количество, и наливал вино из хрустальных графинов. Эта роскошь была мне не по вкусу. Тетушка сказала, что начинает скучать и очень сожалеет, что оперетка только на два дня. Тут я уже не удержалась и выложила ей все мои приключения. Мое знакомство с ними, приезд в Харьков из-за их гастролей. Она вдруг страшно оживилась, нашла, что все это очень интересно, что она будет рада с ними познакомиться и что она пригласит всю труппу после спектакля к ней ужинать.

Этот неожиданный проект меня немного ошеломил, но в душе я обрадовалась и уверила ее, что они согласятся, если я их уговорю. «Ты меня поведешь во время антракта за кулисы, познакомишь меня с ними, и мы их всех пригласим». Она сразу же позвонила в колокольчик и начала заказывать оторопелой кухарке обильный ужин. Лакею приказала принести из погреба побольше вин и шампанского. Особенно настаивала на коньяке и всевозможных ликерах. Ее гость, или друг, или родственник, словом, мужчина-загадка, угрюмо отмалчивался на все ее восторги, подтверждая добрую русскую пословицу: «Молчание есть знак согласия».

После обильного завтрака мы перебрались на большой мягкий диван, покрытый, как и всюду, восточным ковром и подушками. Мы потонули в нем с папиросами в зубах.

На душе у меня было весело, была перспектива доставить удовольствие всей труппе, любившей бывать у частных лиц. Мне захотелось предупредить их заранее. Я сказала, что хочу повидать подругу и сбегать в отель, но сейчас же вернусь. Александра Васильевна не позволила мне идти пешком и велела запрячь фаэтон. Мне было приятно с ней. Она очень одобряла мое намерение учиться театральному искусству, и это меня очень подбодрило. Я ей рассказала всю свою коротенькую, но уже полную впечатлений жизнь. Мои постоянные нелады с отцом и его приемной дочерью. На это она мне заметила, что уже много слыхала о моем отце как о самодуре и большом оригинале.

Она высказалась, что находит меня совершенно незаурядным существом и радуется знакомству со мной. Когда лакей пришел доложить, что фаэтон готов, она сказала: «Возвращайся скорее, мы поедем осматривать мой Харьков, ты увидишь, какие у нас тут кондитерские и пирожные».

Когда я очутилась в «Астории», первый, кого я встретила, был Михаил Семенович. Я моментально ему выложила наш проект. Он удивился, но сказал, что переговорит со всей труппой, но что он не ручается за согласие, так как многие хотят ехать за город слушать цыган. «Это мы завтра сможем предпринять», – уговаривала я его, причем так описала свою тетку, что Михаил Семенович заинтересовался и почти дал согласие за всех. Мы с ним расстались, пообещав увидеться за кулисами во время перерыва.

Когда я вернулась, то застала Александру Васильевну в собольей шубе с красивой меховой шапочкой и в обитых мехом ботинках. От нее пахло крепкими, но приятными духами. Поехали мы в город без ее молчаливого приятеля, болтали всю дорогу.

Мне казалось, что я ее знаю очень давно. Я высказала желание, чтобы она переехала жить в Петербург, на что она ответила, что не способна покинуть Харьков, к которому привязана и телом и душой. «Для меня нет лучше города, – говорила она. – Здесь я пережила лучшую эпоху моей жизни, бурную, но полную счастья. Каждый угол мне дорог». Мы посетили две лучших кондитерских, все было вкусно, и обстановка очень уютная. Она много говорила о предстоящем пире, уверяла, что проведем время очень хорошо. «А завтра я вам всем покажу наш ночной притон, где поют цыгане».

Вечером мы долго приготавливались. Елена Артамоновна, которая тоже отправлялась с нами в театр, наводила красоту, болтая без конца. Она мне сообщила, что скоро придет один студент, которому Александра Васильевна очень покровительствует. Действительно, студент явился в семь часов вечера к ужину. Это был очень благообразный юноша с развязными манерами. Александра Васильевна вышла к столу в пеньюаре, слегка подкрашенная. Она казалась еще красивее и моложе при вечернем освещении. Вся она была полна жизни и задора. Закусив наскоро, мы быстро собрались и вышли на улицу, где нас ждал просторный экипаж. Театр находился довольно далеко. Когда мы вышли из экипажа, Александра Васильевна дала распоряжение кучеру приехать за нами в двенадцать часов.

Театр был переполнен, билетов не было. Мне пришлось объясняться в кассе, ссылаясь на Михаила Семеновича. Все-таки достали ложу и, водворясь в нее, начали рассматривать публику, разодетую и веселую. Немало дам было полуобнаженных, в бриллиантах и дорогих мехах. Много военных в парадных формах.

После второго акта я пригласила тетю Сашу пойти со мной за кулисы, чтобы познакомить ее с артистами. Ларионов, внезапно исчезнувший, вернулся с огромным букетом цветов и сообщил нам, что это для Греты Петрович. Нас ждал Михаил Семенович. Он сразу же разговорился с Александрой Васильевной и поцеловал ей руку в знак согласия привести к ней всю труппу. Она попросила сейчас же познакомить ее с ними. Мы отправились во все закулисные номера. Лидарская сразу же расцеловала мою тетушку и сообщила ей, что полюбила меня как родную. Пока мы со всеми сговаривались, настала пора им выступать. Полянский сердито всех торопил.

Александра Васильевна была в восторге; она заявила, что считает меня счастливой, что я очутилась в такой интересной среде. Но когда мы вернулись в ложу, завязался горячий спор. Капитан Ветховецкий высказал, что все это вздор, что театральная среда очень опасная, что она втягивает в беспорядочную и нескромную жизнь. Я ему возразила, что считаю буржуазную спокойную жизнь куда хуже с ее сплошным обманом и скукой. Затем я прибавила, что сама хочу себя посвятить искусству и поэтому вошла в эту среду, чтобы ближе с ней познакомиться и больше ее понять.