Трамвай номер 0 - Олег Георгиевич Холодный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
вопреки всем своим принципам встать на колени и, сложив
руки, помолиться, чтобы он шёл только ко мне, и никого больше не
настигло это наследие чёрной луны. Я слышу многое. В эти
часы преграда света исчезает из грязного городского воздуха,
она больше не сдерживает свободного полёта звуков, насыщающих
ночь своей особой минималистичной полнотой, заменя дневное
торжество пусть тусклых и пыльных, но всё же красок. Где-то
заливается отчаянным воем брошенная в холодном одиночестве
машина, и пальцы сами собой хватают сотканный из темноты
иллюзорный брелок, чтобы восстановить хрупкую какофонию тишины.
Собаки уже окончили ночную охоту, и теперь их яростный
истеричный лай заменило легкое цоканье маленьких чёрных коготков
по асфальту. Я слышу многое, и это придаёт мне
исключительности, которой я лишён днём, тешит мою гордыню. Ведь я слышу
всё, а меня не слышит никто. Единственным моим слушателем,
преданным группи хрипловатого по-осеннему дыхания остаётся
безликий. Он слеп, но он идёт на звук. Его сверхчувственное
восприятие позволяет ему не только услышать с грохотом падающие
и взлетающие с влажным хлюпом ресницы, но и с точностью
военного локатора определить местонахождение дерзкого грешника.
Но и грешник не промах, он уже готов к встрече. Ум чист и
прозрачен, тело приготовилось к прыжку, нервные нити натянуты
до предела. Шлёпанье босых пяток по липкому линолеуму
отсчитывает последние секунды до точки отрыва, высоко звенят
парящие в дыхании хрусталики инея, и все голоса сливаются в хор,
разом выдыхая одно-единственное, такое страшное и
долгожданное слово: «Пора».
***
Господь покинул нас. Ничего, впрочем, удивительного. Когда кто-то
себя плохо ведёт, его ставят в угол, выгоняют из класса,
отправляют в палату к девочкам без пижамы и даже берут кровь из
вены. Иногда последнее заменяют на клизму, что тоже
неприятно. И всё это страшные наказания. Но есть наказание пострашнее
— на самый крайний случай — оставить человека одного. Когда
ты хочешь кому-то помочь, заботишься о ком-то, опекаешь –
тебя волнует его судьба, и от этого ты можешь на него
накричать, дать в морду, выпороть. А можешь просто уйти. Как
известно, любая женщина верит, что из плохого парня можно сделать
хорошего мужчину. И это фундаментальное заблуждение.
Впрочем, мужчины питают те же иллюзии. И ни к чему хорошему это
никогда не приводит. Самый действенный метод воспитания –
предоставить человека самому себе. Так дедушка учит плавать
внука, выбрасывая его за борт. Когда тебя выгоняют из дома — это
наказание для тебя. Когда ты уходишь из дома — это наказание
для семьи. Оставляя кого-то в одиночестве на его же благо,
ты делаешь нелёгкий выбор. Нет ничего сложного в том, чтобы
денно и нощно до конца дней своих цацкаться с любимым
человечком — так ты удовлетворяешь свои потребности. Но истинная
любовь убеждает тебя, что любимый должен быть сильным, ведь
ты не вечен. Даровать любимому свободу — тяжело и жестоко.
Жестоко по отношению к нему — редко человек выдерживает такое
испытание. И очень жестоко по отношению к себе –
неизвестность хуже смерти, когда ты не знаешь, что происходит с любимым
и не можешь, не имеешь права его оградить. Но только так и
возможно его спасти, дать ему силу. И Господь знал это, как
никто другой.
***
Дракон спал долго, это была кома. Маленькое замкнутое пространство
без искорки света, насыщенное смертным холодом и кошмарами.
Но даже такой дешёвый отдых был ему не по карману. Угроза
надвигалась день ото дня, и у него не было выхода. Он был
обязан проснуться и снова вступить в бой за всё, что так полюбил
за века ссылки в этом убогом мирке.
***
Голоса появляются где-то в отдалении. Сначала ты даже не замечаешь
их появления. Они звучат на самом краю обострившегося в
приступе слуха, не возможно разобрать ни звука, не вычленить и
единого слова. А ты просто лежишь в темноте, заново изучая
такой привычный потолок, на котором тебе известно каждое
пятнышко, но изменившийся непоправимо в одночасье. А они висят
где-то в верхнем углу спальни, и даже не думают приближаться
или хотя бы заявить о своём триумфальном возвращении. Они
скромняги, эти голоса, им не нужно твоё внимание, пока они не
соберутся с силами, чтобы свести тебя с ума. И не подозревая
об их коварных планах, ты не придаёшь им значения, списывая
всё на гул крови в висках. И ничего странного, ведь у тебя
хватает дел поважнее: отчаянно попытаться остановить
пропарывающие со всех сторон на крейсерской скорости твой мозг мысли
и удержать содержимое кишечника, борясь с параличом
сфинктера. И даже заплетающие воздух кислотные узоры не стоят твоего
напряжения. А голоса тем временем собираются в сухо
потрескивающее поле, плотнеют телами, наливаются жизнью, нечаянно
выпитой из вскрытого храпом горла спящего. Они формируются в
пространный, невесомый шар, и не отбрасывают тени. Пока. Их
становится всё больше, они оформляются в чёткие безумные
формы, капля за каплей растекшегося сознания набирая громкость.
Но ты весь поглощён борьбой с уже напавшим врагом, и заход
резервного боевого крыла с фланга остаётся незамеченным. Но
вот они уже собрались с силами, набрали массу и начинают
уплотнение структуры, сжимаясь до размеров твоей головы.
Скрежещущими пауками на тонкой струне спускаются они к своей новой
добыче. Твоё ухо чутко вздрагивает, уловив, наконец, что-то
новое и странное, и ты бросаешь косой взгляд в направлении
звука, но видишь лишь сгустившийся тёплой тенью воздух, и
принимаешь это за очередной визуал, возвращаясь к своему
пуническому сражению. Но стоит тебе отвернуться, как они уже тут
как тут, в твоей голове. Слов звучит столько, что пытаться
разобраться в них кажется безумием. Впрочем, это и есть
безумие. Слова звучат так громко, что бежать от них бесполезно.
Не стоит и пытаться затыкать уши, голоса — внутри.
Единственным способом не сойти с ума остаётся попытка понять, что же
говорят все эти люди. Но также возможно, что эта попытка как
раз и сведёт тебя с ума окончательно. Вот вдруг резко
выделяется мерзкий язвительный голос какого-то старикашки, и ты
слышишь: «Ты должен умереть, мы тебя тут ждём — не дождёмся».
Ледяная дрожь прокатывается по сведённой от напряжения
спине, поднимая бархатные белые волоски. Но полно, сейчас куда
важнее слова той девушки, что признаётся тебе в любви. И вдруг
её голос неуловимо меняется, и склизкие отвратительные
интонации озвучивают: «Ты будешь вылизывать меня всю, ты будешь
пить мой золотой дождь, ты…». «Хватит!». Но крик уже
