Операция «Жизнь» продолжается… - Аркадий Бабченко

Пытаюсь что-то снимать. Давай журналюга, пора за работу. Перебежка, залегание, чьи-то подошвы, чьи-то шальные глаза, из бурьяна на миг поднимается голова и дает очередь.

Из канавы обзор никудышный. Надо уходить, зажмут нас тут запросто. Постреляют из коровника как галок.

Пытаемся пробраться дальше к перекрестку. Нет, все-таки нас видят — огонь прицельный. Около водокачки накрывает уже напрямую. Снаряды ложатся метрах в двадцати, не больше. Спасает только насыпь. Залегаем и больше уже не шевелимся. Головы не поднять. Под таким огнем я еще никогда не был. Пытаюсь закрывать голову руками, но прям-таки физически ощущаю, насколько человеческая плоть мягче железа. Пробьет. И голову тоже. Становится страшно.

Слышим какие-то крики. Раненный. Двое волокут третьего. Очередной залп. Земля в рот. Воздух напичкан металлом. Вокруг чавканье и пыльные фонтанчики. Вскакиваю и перебегаю между разрывами. Терек. Пробило ногу. Дырка с два пятака. Жгут уже наложен, но кровь все равно идет ровными сильными толчками.

— Бинт сможешь наложить? — то ли Артур, то ли Ваха.

— Смогу! Давай бинт!

Под огнем получается плохо. Здесь насыпи уже нет, лежим на открытом поле. Опять накрывает. Не знаю, что закрывать: фотоаппарат, голову или Терека. Кое-как накладываю бинт, примотав и траву. Нога сломана, ранение, кажется, сквозное.

— Надо выносить! — опять то ли Артур, то ли Ваха.

— Давай, грузи на меня! Накидывай на спину!

Не получилось. В этот раз совсем уж как-то сильно. То ли «Град», то ли кассетный миномет, то ли одновременно вдарили стволов из десяти. Рвется один за другим секунд двадцать. Земля кипит. Пласты грунта взлетают в небо на пятьдесят метров. Планета раскалывается напополам. В теле пустота. Время пропадает. Все, пиздец… Отъездился…

Когда стихает, поднимаем головы. Все целы. Полуползком тащим Терека за руки. Он тяжелый. Пытается помогать здоровой ногой. Потом тащим бросками метров по пять-семь, между разрывами больше не получается. Но огонь уже не так силен.

Мотолыга неподалеку — Тоха, чудовище, прискакал все-таки!

— Тоха! Тоха! Водила! Мотолыжник, ты где?!!

Видимо, под гусеницей прятался. Мотолыга взревывет, разворачивается, и несется к нам задом, подпрыгивая на кочках. Когда до Терека остается метра два, истошно орем. Вскакиваю и упираюсь сначала руками, а затем плечом в корму. Терек лежит под ногами, и я не могу найти точки опоры. Как будто смог бы остановить иначе… Мотолыга сдвигает меня назад, начинаю заваливаться под гусеницы.

— Стой! Стой, блядь! Стой, сука!!!!

Все-таки Тоха хороший водитель. Машину чувствует великолепно. Гусеница замирает сантиметрах в восьмидесяти от головы Терека. Не знаю, что он пережил — не смотрю на него.

В десантном отсеке ящики с боеприпасами — как всегда навалены кое-как, плюнуть некуда. Одни острые углы. Выкидываю несколько штук, рывком поднимаем Терека и закидываем в десант. Перебитая нога подламывается в голени, он стонет. Опять серия разрывов. Только бы не перенесли сейчас огонь на нас. Уже не лечь. Как на ладони все. Только бы дали уйти. Сожгут ведь! Не доедем. Сожгут.

Прыгаю пузом на броню, распластываюсь: давай, давай, обороты!

Медики стоят в полукилометре. Мчимся напрямую через поле, мотолыгу бросает на кочках. Разрывы остаются за спиной. Выскакиваем на дорогу, левый доворот, и только пыль столбом.

Ну его на хрен. Это последняя война. Хорош.

Пролетаем пехоту. Из бурьяна смотрят глаза размером с блюдца. Сажусь, машу им рукой. Рука по локоть в крови. Приободрил…

Сразу за нами из боя начинают таскать раненных. Привозят полную бэху, шесть человек. Все с пехоты. Почти все срочники. Один обожжен. Называет фамилию — рядовой Савелин из Рязани. Просит курить и пить. Прикуриваю сигарету и вставляю ему в губы. С водой сложнее. У второго в руке тонкая щель сантиметров семь длинной. Перебита артерия. Кровь идет сгустками. Запах у неё такой… свежатины, как в мясной лавке. Третьего несут — ноги перебиты. Четвертый… Четвертому здоровый осколок ударил в грудь, рассек ткани и чуть-чуть не дошел до легкого. Огромная зияющая дыра. Красное мясо. Но парень идет сам — в шоке еще — и легкое, кажется, не задето. Повезло.

Раненных выкладывают под гусеницами. Режут, бинтуют, колют, накладывают жгуты. Кровь темными пятнами просачивается в пыль.

Фотографирую. Фотоаппарат заляпан Терековской кровью.

Странная война. Я, русский, ветеран двух чеченских кампаний, в Грузии, в Южной Осетии, в грузинском селе, вытаскиваю из-под огня грузинских танков командира взвода чеченского спецназа — офицера российского ГРУ. Сказал бы кто в 99-ом.

Терека уже перебинтовали, вкололи обезболивающее. Подхожу:

— Ты как?

Он вдруг расплывается в улыбке:

— Нормально. Болит.

Захорошело от промедола. Хлопаю его по руке:

— А вина мы с тобой так и не попили. Извини, что так вышло.

— Все в порядке. Нормально все. В Москве попьем…

На перекрестке уже тихо. Бой закончился. Не видно ни одного человека. Ни одного движения. Танки молчат. Саушки тоже молчат. Поселок словно вымер. Кто там? Наши, грузины?

— Надо назад, Тоха, ничего не поделаешь.

— Поехали, — соглашается он легко. Молодец парень.

По дороге подбираем Юру Котенка из «Красной звезды». Он заметно нервничает.

— Аркаша, мы с тобой сейчас сами в задницу едем…

— Знаю. Давай так. Мотолыгу оставляем здесь, идем пешком. Если чисто, зовем. Понял, Тоха?

Впереди поднимается пыль. Из села что-то движется. Что-то гусеничное. Пылит прямо на нас. Из всего оружия на броне только две «Мухи».

— Юра, я дитя света, я не могу больше брать в руки оружие…

— Верующий что ль?

— Нет. Журналист.

Юра смотрит непонимающе:

— Давай сюда. Я сделаю. Как она работает?

Как работает? Да черт его знает, как она работает…Гусеничное уже недалеко. Грузинские казармы оно проехало и оттуда по нему не стреляли. Надо бежать к каналу. Интересно, из САУ можно подбить танк?

— Так как «муха» работает?

— «Муха»? А, «Муха»! В общем, вытаскиваешь чеку, поднимаешь планку, если взводиться, взводишь, если нет, так бьешь. Главное, направление стрельбы не перепутай, вот здесь стрелочка. Всё, к машине! Тоха, первым делом будут жечь мотолыгу. Смотри, чтоб тебя не задело. Отбегай метров на двадцать и залегай.

Отбежать не успеваем. Из пыли показывается «бэха» с пехотой на броне. Наши — по чумазым рожам видно. Останавливаются. Какой-то офицер.

— Село так и не взяли. Сейчас выходим. Вы туда? Передайте своим, что минут через десять начнет работать артиллерия — я к саушкам, корректировать буду.

Батальон уже выходит. С собой ведут двух каких-то помятых мужиков. Пленные. Грузинские резервисты. У одного от удара прикладом над глазом выросла жуткая гематома размером с кулак, как какой-то дикий нарост.

Село, оказывается, называется Земо-Никози. Там еще осталась пехота и корреспонденты — Орхан Джемаль из «Русского Newsweek» и сьемочная группа «Рен ТВ» во главе с Андреем Кузьминовым. Чуть позже выходят и они. Дают расклад — в Земо-Никози заскочили дуриком, задачи чистить грузинские села, оказывается, никто и не ставил. Шли сразу в Гори. Заблудились просто. Потому и вошли походной колонной. В середине села колонну разрезали надвое — противотанковыми ракетами сожгли два танка, БМП и «Урал». Головная часть осталась в селе, еще часть ушла по другой улице и тоже осталась там. «Восток» дошел до танков, но дальше продвинуться не смог — саушки. Плюс стрелковое оружие. За танками сидел грузинский корректировщик. Когда его убили, огонь сразу прекратился.

Артиллерия так и не начинает обрабатывать Земо-Никози. Отходим на полкилометра и становимся лагерем у канала.

Итог боя: девять убитых и восемь раненых. Двое чеченцев — Терек и Ибрагим, оба в ноги — и шестеро солдат.

Два завернутых в плащ-палатки трупа вывозят на броне.

Над казармами по-прежнему развевается грузинский флаг. Его что, сразу видно не было?

Пленных кладут лицом вниз и связывают руки. Подхожу.

— Ребят, что с ними делать будете?

— В «Камаз» грузить будэм! Груз 200 делать будэм!

Черт… Только этого не хватало. Иду к Ямадаеву.

— Сулим, прошу тебя, не режь их…

Ямадаев в полном обалдении:

— Ты что, с ума сошел? Кто их резать собирается? — видно, что он ошарашен моей просьбой.

Возвращаюсь к пленным. Те смотрят, как затравленные собаки:

— Что, умирать будем?

— Нет.

— Что, поживем еще?

— Да. Поживете.

Пленные — обычные крестьяне. Одного взяли около убитого корректировщика — вроде как охранник, но вояка из него никакой, сразу видно. Второй вообще шел по селу в хламину пьяный с гранатой в руках, и орал, что Саакашвили дурак. Осетины пытаются попинать пленных, но чеченцы мягко отводят их в сторону — не надо. Дают им еду, сигареты, воду. Сдавать пленных собираются кому угодно, только не осетинам — пристрелят сразу.