Бегство из психушки - Георгий Богач

– Так появляется темная лошадка. Значит, я – темная лошадка?

– Нет, вы надежда нашей психиатрии. И я горд, что помогу вам занять место, достойное вас и вашего таланта. Если вы откажетесь, то и мне незачем оставаться в Государственной думе. Мне тоже нужна поддержка, в том числе и ваша как директора Института психоневрологии. Решайте прямо сейчас: да или нет!

– Ну ладно, я попробую, но если у меня ничего не получится, то я уйду с этой должности.

– Завтра же вы должны вступить в должность директора института, через месяц вы защитите докторскую диссертацию и станете профессором. А там и до академика недалеко. Именно такая женщина, как вы, и должна представлять российскую науку на международной арене. Медлить нельзя. Помните, что вас поддерживаю я, и ничего не бойтесь.

Глава 16. Вступление в должность

Антон Кошкаров через служебную дверь незаметно вошел в актовый зал Института психоневрологии и, спрятавшись за колонной в дальнем углу, расположился на откидном кресле. Мобильным телефоном он стал снимать всех, кто появлялся в зале: Антон собирал фотоматериал для группового портрета сотрудников Института психоневрологии под названием «Борцы с вялотекущей шизофренией».

Зал постепенно заполнялся. За длинным столом на сцене рассаживались члены Ученого совета института. Кошкарова как художника они восхитили басенной аллегоричностью своих лиц. Мрачная кабанья физиономия областного консультанта Владислава Дмитриевича Львина, которую подпирали три подбородка, соседствовала с обезьяньей мордочкой заведующего отделением Валерия Геннадьевича Портнягина, венчающей худосочное тело. Рыжая лисья голова ординатора Ольги Николаевны Чудиновских контрастировала со складчатым, как у мастиффа, лицом старшего ординатора Софьи Ивановны Краюхиной, которая, казалось, вот-вот злобно залает. В центре стола сидел, по-птичьи поворачивая голову то влево, то вправо, доцент Борис Сергеевич Крыло. Его хищный, как у коршуна, нос угрожающе нацеливался то на одного сотрудника института, то на другого, словно для мощного клевка.

Рассевшиеся в зале сотрудники института переговаривались, перешептывались, сморкались, кашляли, нетерпеливо поглядывая на входную дверь, через которую должны были ввести и представить коллективу нового директора Института. И все гадали: кто же сменит бессменного Владимира Андреевича Нежкова?

Два друга-доцента – патофизиолог Березнюк и рентгенолог Тригубчук, сидевшие в заднем ряду, спорили на три бутылки коньяка, кто станет новым директором Института – Владимир Шабанов или его пассия Татьяна Смирнова. К спору присоединился доцент Кутуков, который ставил пять бутылок коньяка против одной на Екатерину Катенину.

В других рядах говорили о Крыло и Ланцеве.

Но голос из всех громкоговорителей зала перебил споры. На трибуну с гербом СССР, установленную еще в советские времена, со сцены спустился главный врач института Николай Петрович Петрович.

– Наше светило мировой медицины, наш гениальный глубокоуважаемый, глубоко почитаемый и со слезами вспоминаемый учениками, коллегами, друзьями и родными великий ученый Владимир Андреевич Нежков неоднократно говорил, что на посту директора Института психиатрии его сменит только достойный человек. Только тот, кто сумеет поднять уроненное мною знамя и пронести его дальше по пути прогресса, – заговорил Петрович сладковато-липким, словно патока, голосом. – Когда я впервые увидел Софью Николаевну Валко, то сразу понял, что именно она – молодая, одаренная, талантливая, энергичная и не по годам опытная – достойна этого места. И я не ошибся. Комитет по науке Министерства здравоохранения России поддержал мое ходатайство о назначении Софьи Николаевны Валко директором института после, – Петрович вынул из кармана носовой платок и промокнул проступившие на глазах слезы, – великого Нежкова. Валко – врач-новатор, внедрившая в лечебную практику новый метод лечения неврозов и психозов. Не побоявшись мнения питерских профессоров-ретроградов, она смело и бескомпромиссно спорила с ними и на заседаниях научно-практического общества, и в прессе. Именно такие ученые нужны нам сегодня, именно они поведут нас вперед к… – Петрович замешкался, не найдя подходящего слова, – к тем рубежам, которых нам еще надо достигнуть… э-э-э… завоевать… э-э-э… покорить… э-э-э… преодолеть. Но не буду задерживать ваше внимание. Скоро здесь появится сама Софья Николаевна и расскажет вам о своих планах переустройства нашего института, имеющего глубокие корни, идущие к корифеям психиатрии и неврологии.

– Вот тебе и на! Наверное, дочурке какого-нибудь большого чинуши наш институт отдали, – прошептал Тригубчук, сглотнув слюну.

– Или доченьке олигарха, – ответил ему Березнюк.

– Если уж олигарха, то не доченьке, а женушке или пассии, – задумчиво сказал Кутуков. – Их доченьки настолько разбалованы, что им будет западло каждый день на работу ходить.

– Простой содержанке институт не отдадут. Наверное, он достался какой-нибудь зубастой акуле, – сказал Тригубчук.

– Ты настоящих содержанок не видел. Они кусок вместе с рукой откусят, – трагическим голосом произнес Березнюк, которого бросила очередная сожительница и ушла к его же более богатому другу. Из-за этого Березнюк запил и пропил даже именной волейбольный мяч и значок мастера спорта.

– А я бы от такой телочки не отказался, будь она на любой должности, – сказал Тригубчук. – Люблю, знаете ли, крутых баб, они со злости такое в постели вытворяют, что никаким профессионалкам и не снилось!

– В твоей голове, Димка, только бабы. И когда ты наконец остепенишься?

– Не дождетесь. Я таким и умру. Лучше умереть на женщине, чем на больничной койке.

– Кажется, я видел именно этого бабца в кабинете покойного шефа, – сказал Кутуков. – Внешне она весьма и весьма, все при ней. И, знаете, бюст у нее не менее четвертого размера.

– Ты думаешь, что Нежков был еще в состоянии обуздать молодую кобылку? – с сомнением спросил Тригубчук.

– О Нежкове легенды по институту ходили как о половом гиганте. Он, бывало…

– Идут! – вдруг раздался чей-то свистящий от напряжения шепот, и шум в зале сменился звенящей тишиной. Было слышно, как на окне трагически зажужжала муха, пойманная пауком.

К входной двери с двух сторон актового зала до хруста в шейных позвонках повернулось три сотни голов. Дверь распахнулась, и в зал вошел никому не известный мужчина.

– Прошу внимания и понимания. Ваш новый директор немного задерживается. Подписывает важные правоустанавливающие документы, – доверительно прибавил он.

…А Софья заметно волновалась.

– Может, эта блузка в синих цветочках не подходит для такого серьезного мероприятия, как выступление перед сотрудниками института? Наверное, нужно было надеть что-нибудь построже? – спросила она у Владимира Ильича.

– Я не большой знаток женских нарядов, но, по-моему, вы выглядите прекрасно. До коллектива вряд ли будет доходить смысл ваших слов, он будет улавливать только их тон. Для него вы – новый директор. Красивая женщина в деловой одежде неотразима и, простите, сексуальна Большинство мужчин будет вас разглядывать и мысленно раздевать.

– Я и не думала, что вы можете так говорить. Вы казались мне намного серьезнее.

– Все серьезные люди болваны. Когда я выдвигался в Государственную думу, то занимался психологий толпы. К выступлениям перед избирателями меня готовил сам Вадим Рудик. Он, бывало, говаривал, что толпой правит не логика, а призывы и команды. Давайте еще раз обсудим вашу речь перед коллективом. Она должна быть краткой и емкой. Публика собралась ушлая – профессора, доценты, кандидаты наук и даже пять академиков. Многословием их не возьмешь, им краткость – сестру таланта – подавай, – сказал Владимир Ильич. – После вашего выступления я тоже скажу им пару слов от имени Государственной Думы, что, мол, мы, депутаты, надеемся на Софью Валко как на молодого ученого и организатора, сумевшего поднять на должную высоту свой медицинский центр в Санкт-Петербурге. И мы не без оснований надеемся, что она так же успешно сможет поднять, раскрутить и оживить замшелый Институт психоневрологии. Этой замшелостью я ненавязчиво намекну, что в последнее время замшел сам Нежков. Мне можно. Меня правильно поймут. А вы пока говорите о нем с почтением и уважением.

Софья подошла к зеркалу и стала поправлять прическу.

– А я до сих пор сомневаюсь, стоило ли мне вообще выдвигаться на этот пост. В Питере я работала спокойно, а здесь, в Москве, меня гложут сомнения и тревога. Здесь у меня мало знакомых. В Москве своя тусовка и свои подводные камни.

– Отбросьте сомнения в сторону. Вас поддерживают мой думский Комитет и Министерство здравоохранения. Кроме того, вас поддерживает сам Никита Семенович Ерохин, а это – девяносто процентов успеха. Через три минуты вам надо быть в актовом зале. Раньше выходить не стоит, но и опаздывать не надо. Точность – вежливость королей.