Сын - Филипп Майер

– Это мой отец заплатил пятьдесят лошадей, а не жирный братец. Если бы она досталась отцу, я бы не возражал.

– Э, поглядите, наш Эскуте сердится.

– А почему бы и нет? Если я захочу жениться, где мои пятьдесят чертовых лошадей? Да вдобавок Жуткую Лентяйку предлагают почему-то Тиэтети.

– А на ком ты хочешь жениться? – поинтересовался я.

– Ни на ком. Это просто для примера. На ком мне жениться, если этот ублюдочный толстяк отхватил самую прекрасную девушку на свете?

– Ее сестра не хуже, – заметил Неекару.

– Меня надули, в этом все дело. Он жирный бездельник, а в дураках оказываюсь я. Восьмерых из тех мустангов, что отдали за нее в качестве выкупа, привел отцу я. Когда мой брат в последний раз участвовал в сражении?

– Тебе лучше замолчать, – осадил его Неекару.

– Мне нет дела, кто это слышит.

– Смотри, как бы потом не пожалеть.

Мы помолчали. Я не понимал, почему Эскуте так переживает. У него уже целых шесть скальпов, и пусть он поменьше ростом и не такой здоровяк, как отец и брат, все равно фигура у него прекрасная, он ловкий и сильный, и вся наша молодежь – и парни, и девушки – его уважает. А потом подумал, что, пожалуй, он прав: Жуткой Лентяйке не было равных в племени.

– Ленивые Ноги привел очень милую пленницу, блондинку, видел?

– Желтые Волосы, – поддакнул я.

– Ага. Она ничуть не хуже Жуткой Лентяйки.

– Я не собираюсь жениться на затраханной рабыне. Не обижайся, Тиэтети.

– Мы все в каком-то смысле из пленников, – примирительно сказал Неекару.

– Да, но все равно я не стану на ней жениться.

– Вчера ночью ты не злился, – сказал я.

– Нет. На тебя я и не злюсь, Тиэтети. Я рад, что ты наконец попробовал, что это такое, ты заслужил. Злюсь я на отца. Жирный – старший, поэтому он всегда прав, все полагается ему, и эти чертовы пятьдесят лошадей, он ведь даже не торговался!

– Все понимают, что вождем станешь ты, – утешил Неекару. – Всем известно, что твоему брату не бывать вождем. Он просто человек, у которого есть богатый отец.

– Ага, а если меня убьют прежде, чем я стану вождем? А отец будет и дальше нянчиться с жирным и покупать ему новых жен?

– Тогда я позабочусь, чтобы твой скальп остался при тебе.

– Какое счастье. – Эскуте печально качнул головой.

– У тебя есть отец, – сказал Неекару. – Уже за это можно быть благодарным судьбе.

– Твой отец умер достойно, он не потерял скальп. А сейчас он в счастливых охотничьих землях.

– Спасибо за добрые слова, Эскуте, и где же эти благословенные земли, интересно? Говорят, где-то на западе, там, где заходит солнце. Ты удивишься, но, знаешь, иногда мне очень хочется спросить совета у отца, почувствовать его ладонь на своем плече, но все вокруг уверяют, что отец ушел вслед за солнцем. А вот Тиэтети, который не знает наших обычаев, говорит, что если идти вслед за солнцем, то далеко на западе остановишься перед бескрайним озером соленой воды. И нет там никаких табунов резвых мустангов, которые скачут так быстро, что взмывают в небо; нет никаких земель, где не бывает ни жарко, ни холодно, где дичь сама надевается на твое копье и сама волшебным образом зажаривается и даже поливается жирным соусом из костного мозга.

– Прости, – опустил голову Эскуте. – Я не должен жаловаться.

– Вот – в кои-то веки твои губы произнесли правду.

– Ладно вам, – встрял я. – Скажите лучше, смогу я еще раз встретиться с Жуткой Лентяйкой?

– Насколько я знаю своего братца – нет.

– Трудно сказать, – проговорил Неекару. – Но вообще-то мечтать о ней – это очень плохая мысль, Жирному Волку это может не понравиться. Он поступил очень благородно и, наверное, просто хотел достойно выглядеть в глазах людей.

– Ей тоже понравилось, я точно знаю.

– Будь осторожен, мальчик, – предостерег Эскуте.

– Ей понравилось, потому что муж дал на это разрешение. Если что-то подобное случится без его позволения или если даже он просто заподозрит что-то, он отрежет ей нос и уши, изуродует лицо. Ну и с тобой произойдет что-нибудь подобное.

– В твоих интересах, – назидательно продолжал Эскуте, – чтобы он продолжал считать тебя юнцом, не представляющим угрозы. Это, в общем, так и есть.

– Лучше погляди на ее сестру, Цветок Прерий. Она пока не замужем.

– И не такая лентяйка. И, по правде говоря, не такая красотка.

– Но все равно хорошенькая. И умная.

– И за ней увиваются мужчины поважнее тебя, убившие не одного врага и угнавшие множество лошадей.

– Не говоря о том, что Эскуте трахал ее, так что почти наверняка уже кое-чем заразил.

– А еще лучше всерьез заняться стрельбой и верховой ездой, а все случившееся считать просто подарком Великого Духа.

– Скальпы и лошади, сын мой.

Я угрюмо молчал.

– Но если какая-нибудь другая девушка захочет навестить тебя ночью, по собственной воле, и умудрится пробраться мимо Неекару и меня, что маловероятно, тогда ты, конечно, можешь поиметь ее. Но вот наоборот – скажем, ты пообщался с девушкой и она тебе дала ясный знак, ну, к примеру, разрешила тебе засунуть в нее палец, пока она собирала дрова, то есть ты уверен, что нравишься ей, и тебе жутко хочется найти местечко, где бы перепихнуться с ней, и ты решишь навестить ее в типи…

– Ее отец убьет тебя на месте, – закончил Неекару. – Или кто-нибудь из родственников.

– И потом просто отдаст Тошавею лошадь в уплату за твою смерть.

– Короче, – подвел итог Неекару, – женщина, пока она не вышла замуж, может миловаться с кем пожелает и сама выбирает любовника. Но если она будет вести себя так же, выйдя замуж, ей отрежут нос.

– Так что мне теперь делать?

– Нет, только послушайте этого бледнолицего, – покачал головой Эскуте. – А он ведь потерял невинность только восемь часов назад.

– Мустанги и скальпы, – повторил Неекару. – Мустанги и скальпы.

Четырнадцать

Джинни Маккаллоу

В 1937 году ей исполнилось двенадцать, и в этом же году с фермы, расположенной неподалеку от ранчо МакКаллоу пропал человек по имени Уильям Блаунт, вместе с двумя сыновьями. Засуха разорила их, семья жила на серой муке и кроличьем мясе. Жена Блаунта сказала, что ее муж и мальчики ушли на участок МакКаллоу – там оставалось вдоволь воды и травы – охотиться на оленя, потому что есть нечего. Ни сам фермер, ни его сыновья не вернулись домой, а жена утверждала, что слышала выстрелы со стороны ранчо.

Всем было известно, что случится, если ступишь на земли МакКаллоу. Обе дороги в город вели через их участок в четверть миллиона акров, и если машина сломается, уж лучше пройти лишний десяток миль по дороге, чем срезать путь через пастбища – вас запросто могут принять за вора. После истории с Гарсия ранчо объявили охотничьим заказником, и теперь на МакКаллоу работали не только вакерос, но и егеря – теоретически государственные служащие – в качестве собственной службы безопасности. Поговаривали, что за год они хоронят втихомолку не меньше дюжины случайных нарушителей, бродяг-мексиканцев и браконьеров. Впрочем, кое-кто толкует и про две дюжины. Мало ли что люди болтают, отвечал на это отец. Но она-то видела, что ее братьям, для которых вакерос были почти членами семьи, в компании объездчиков неуютно.

На следующий день после исчезновения Блаунтов в парадную дверь позвонили. На пороге стоял шериф, один. Родом он был откуда-то с севера; по виду наполовину индеец, высокий и худой, выдубленная солнцем кожа, орлиный нос. Новый шериф сменил Бергера, ставленника ее отца, только потому, что потакал мексиканцам. Бергер охотился на землях МакКаллоу, одалживал их лошадей, а новый шериф Ван Зандт появлялся только в случае неприятностей. Или, как говорил отец, когда ему нужны были деньги.

На лестнице, как раз на площадке под огромным витражным окном от Тиффани, стояла кушетка, где удобно было валяться с книжкой. А еще оттуда можно было незаметно подслушивать, о чем говорят внизу. Она лежала там, в солнечных лучах, и разглядывала портреты членов семьи, развешенные вдоль всей лестницы: Полковник в форме Конфедерации, опирающийся на меч; покойная жена Полковника с тремя сыновьями. Ее и одного из мальчиков (Эверетта, это она знала) окружало неземное сияние, а вот Питер (опозоренный) и Финеас (его Джинни любила) выглядели вполне обыкновенно. Лестницу украшали также мраморные бюсты и херувимы.

Джинни прислушалась. Голос Ван Зандта:

– Я не хотел звонить.

Ответа отца она не разобрала.

– Люди говорят, мы должны поискать Блаунтов.

– Эван, если мы будем позволять шариться по нашей земле толпам народа всякий раз, как потеряется очередной грязный мексиканец…

– Это белый, и с ним были два подростка, люди очень возмущены, даже мексиканцы. Я никогда еще такого не видел.