Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую - Тамара Лихоталь

Со стены заметили своих. Кричат. Еще яростней бросают в смятые вражьи ряды камни, горящие головни, льют смолу. Ловчанин, цепкий как кошка, уже карабкается на стену. Оглянулся — где гонец с грамотой к воеводе — Алёша? Вон он следом скачет, рубится наотмашь. Хоть и не очень силён, зато ловок да увёртлив.

На стене дружно ахнули: «Берегись!» Печенежин прямо на ходу прыгнул сзади на Алёшиного коня. Занёс над всадником кривую саблю…

Быть бы Алёшеньке без головы, да Илюша подоспел. Вовремя! Дотянулся пикой. Так его! Степняк, как мешок с песком, свалился на землю.

Мал отряд, да у страха глаза велики. Видать, один Илья Муромец им за сотню показался. А может, догадались, что следом войско идет? Носятся. Тычутся. Мечутся из стороны в сторону. Вот она — казалось им, — добыча. А теперь воют под стенами, как голодные волки. Как ни войте, как ни наскакивайте — выстоим! А внизу снова крики, толкотня. Опять полезли, что ли? Нет, не полезли, так, суетятся. Что это? Бегут! А из лесу — дружина! Вдогонку! Наперерез! И Добрыня впереди! Сам Добрыня!

Широко распахнулись городские ворота. Торжественно въезжала в город дружина. За дружиной нестройно топало лапотное войско. Жители кричали славу Великому князю, храброму богатырю военачальнику Добрыне, княжеской дружине и всему войску. Но всего дружней, всего громче славили неизвестного до той поры простого воина с пограничной заставы Илью Муравленина. И на веки веков нарекли его спасителем города Чернигова. Смешавшись единой толпой, приветствовали своих спасителей и лучшие люди города, и простой люд. На главной городской площади, где недавно еще возвышался самый большой в городе соборный храм о пяти главах, а теперь летал и стлался под ноги коням черный пепел, подносили городские мужи на полотенце хлеб-соль, низко в пояс кланялись Добрыне. Со слезами обнимали воинов. И сам главный командующий Добрыня поздравил воинов. Крепко обнял Добрыня Муравленина. И молодого разведчика Данилку тоже отметил. Все было почти так, как и мечталось Данилке.

«Как зовут тебя, храбр?»

«Данилой».

«Кто ты и откуда?»

«Охотник я, Ловчанин, как и отец мой», — гордо отвечает Данилка.

Только жаловал его не Великий князь, а знаменитый русский богатырь Добрыня.

Город ещё догорал.

Пожар гулял, как хотел — день и ночь и снова день до вечера. Полз огненным змием снизу от окольных посадов, тугим кольцом завивался по сосновым стенам детинца, вздымался ввысь над рублеными башнями рудо-желтыми петушиными хвостами.

Воям, в тихий час после боя по-походному пекшим на черных головешках мясо, трудно было представить себе город, что вот только стоял на этой еще горячей земле. Поднимавшиеся по взгорью тесные улочки, где сосед соседу мог через окно протянуть руку, островерхие, в зеленых кущах садов, терема над окатистым обрывом, купеческие лавки на людном торжище у пристани. Всё вокруг лежало прахом.

Только дождь прибил пожарище. А может, просто, насытясь, он теперь угомонился и тлел по-тихому.

Город ещё догорал. Но на пепелищах уже рыли землянки, стаскивая уцелевший скраб. Уже худо-бедно раскинулась на площади у пристани мена — торг. Уже крутилась первая свадьба.

Невесть откуда появились столы, стоявшие, впрочем, не под кровлей, а на воле-вольной под звездами. Но зато на столах — горой свиное и говяжье мясо, пироги и кое-что другое, как и положено у добрых людей. И вот уже поднимаются чарки с вином и медом. Храбры пьют за здоровье друга своего Данилки Ловчанина и его молодой жены Василисы Микулишны. Потому что женится не кто иной, как бывший охотник, разведчик Данилка, герой, отмеченный самим Добрыней.

Вот так Данилка! Аи да молодец! Не зря говорят — от глаз его не скроется ни зверь, ни птица, ни враг. Но, судя по всему, не только тайные звериные тропы да вражьи заметанные следы видит Данилка. В дыму, в огне, в кровавом бою разглядел красавицу в горящем терему. Выхватил из огня, на руках вынес. Она, бедолага, уж и не чаяла света божьего увидеть. Напугалась до смерти. Совсем сомлела сердешная. Как вынес ее молодец на волю и опустил тихонечко на землю, она только «Ах», раскрыла свои очи, глядит на молодца, будто перед ней княжич. Да молодцу нету часу словеса с девицей плести. Еще бой идет. Товарищи под стенами с вражьей силой рубятся. На стенах еще поганые сидят. Поцеловал Данилка девицу в уста и бегом. Но хоть и быстро бежал товарищам на подмогу, а все же приметил, куда ворочаться. Чуть бой утих, явился гостем дорогим на погорелый двор. Как увидала его девица, кинулась к нему, отца-матери не побоялась, людей не постеснялась: обхватила крепко, руками вокруг шеи обвилась, голову ему на грудь положила. Так в обнимку и пошли они со двора, и никто им вслед слова худого не сказал. Долго ли, быстро ли шли они все выше крутой улочкой, что была тут еще сегодня, мимо домов-теремов — чёрных головешек, мимо церкви — червонным золотом догоравших углей, мимо белых крестов христианского кладбища к зеленому, не тронутому пожаром кургану князя Черного, по имени которого и назван был в древние времена город Чернигов. Впереди — Василиса, за ней — Данилка. И казалось, поведи она дальше, хоть на край света пойдет за ней следом.

Внизу тихо догорал город. Вверху светились звезды, большие и ясные. На кургане, где трава по пояс, где цветы с кулак, всю ночь до утра сидели Василиса с Данилкой. В любви друг дружке объяснились, пожениться сговорились.

Только наутро неувязка вышла. Жених есть — вот он, стоит улыбается, сверкает белыми крепкими зубами, когда его друзья-товарищи по плечам хлопают. Невеста есть — хоть и босая, простоволосая, в драном платьишке, а, видать, красавица. Даже поп есть. Правда, ряса обгорела, висит лоскутьями. Слава богу, сам выскочил да икону вынести успел. Так до сих пор в руках и держит. С йоги на ногу переминается, голову опустил, задумался. Думай не думай — что тут придумаешь? Жених есть, невеста есть, поп имеется, а вот церкви — нету. Где венчать? А жениховы дружки, набравшись меду. и вина, шумят: «Венчай, да и только!» Один чернявый, поросший волосами, за рясу хватает. А чего хватать? Вокруг угольков жаровых вести жениха с невестой, как вокруг аналоя, что ли? И жених туда же. Ему все одно, хоть вокруг пня лесного обведи, да поскорее! Крепко, видать, забрала зазнобушка. А невеста, по девичьему своему обыкновению, — в слезы, Одна за другой катятся слезинки крупным жемчугом по белому личику.

Выручил всех мастер, плотник новгородский Ждан. Молчал, молчал и вдруг вышел наперёд, почесал в затылке: «Вот что, люди добрые!»… Хорошо придумал. Улыбается жених, невеста слезы утерла. Народ славу мастеру кричит. Только долго кричать некогда — надо за дело браться. Потому что решено всем миром спешно строить церковь. В сей час и начать. В вечеру кончить. Вот что мастер придумал. Поплевал на ладони и за топорище. Идет веселая работа. Вся улица помогает. Стучат топоры, рубят лес в низине под горой, тянут его вверх. Распускают на доски. Роют яму для фундамента, чтоб стояла крепко сработанная миром церковь. Вскоре поднимет она крытую осиновой чешуей маковку. Пусть венчаются в ней молодые на долгую счастливую жизнь, которую заново начнут в освобожденном городе, пусть ставят вокруг свои дома, пусть крестят тут своих новорожденных детей — новых жителей нового города. И церковь будет стоять как памятник дружбы, и будут называть её Уличанской, потому что строили ее дружно всей улицей.