Правда о штрафбатах. - Александр Пыльцын

Но потом, значительно позже, мы убедились, что фашистская пропаганда долго, разнузданно и изощренно клеветала на Советский Союз, пытаясь разжечь в поляках ненависть к нашей стране и к советским людям вообще. Это уже после Победы нам показали пропагандистский фильм геббельсовского образца, оболванивавший головы и самим немцам…

Пока шла наша беседа, девицы поочередно (а их было, наверное, больше десяти!) шмыгали туда-сюда, накрывая на стол. И когда гостеприимный хозяин пригласил нас за стол, мы просто обомлели. Такого обилия разнообразных блюд, вин и закусок никому из нас до сих пор не доводилось видеть. Мы, конечно, не упустили случая. И вино было для нас необычным, и коньяк мы пробовали впервые (не понравился!). Узнали мы вкус и настоящей, фирменной польской водки «Выборовой» (отборной), и «Монопольки». Да и блюда многие были в диковинку

Да, поляк наш не ошибся: здесь «герман» ничего не забрал, а может, даже и добавил кое-чего. И беседа, и застолье продлились почти до темноты. Галантно, как умели, мы поблагодарили за гостеприимство, за отменный обед и за содержательную беседу и сказали, что эта встреча нам запомнится надолго. И верно, до сих пор помнится!

Вышли мы, сопровождаемые ксендзом и почти всеми девушками, следовавшими за нами в некотором почтенном отдалении, тепло попрощались с ксендзом, раскланялись и с девушками.

Вернулись мы снова к поляку, который нас так удачно отфутболил, чтобы и его поблагодарить за добрый совет. Ну, а здесь, под действием ксендзового угощения и доброго вина нам захотелось поговорить и с этим поляком. А поскольку уже стемнело, попросились и переночевать у него.

…Тертым калачом, веселым мужиком оказался этот хозяин. Дал он нам понять, что не такой уж он набожный католик, как, по-видимому, и многие другие поляки.

Переночевали мы у него, утром позавтракали своим сухим пайком с «кавой», которой угостил нас раздобрившийся хозяин. Оставили ему баночку американского плавленого сыра и тронулись в дальнейший путь.

Как ни странно, но нашли мы свой штрафбат более или менее легко, хотя нас несколько обескураживали указки "Хозяйство Осипова-Батурина". Подумали, что рядом с нашим батальоном разместилась еще и какая-то часть неведомого нам Батурина.

А оказалось, что наш комбат полковник Осипов ушел от нас на должность то ли командира стрелковой дивизии, то ли замкомдива. Вот это скачок! С командира батальона, пусть отдельного, пусть штрафного — сразу на дивизию! Хотя нам было известно давно, что на должности комбата штрафников он и звание полковника получил, и пользовался правами командира дивизии. Получил повышение и наш начштаба Василий Лозовой, ставший где-то начальником штаба бригады. Вместо него начальником штаба нашего батальона назначили его первого заместителя Филиппа Киселева, моего ровесника и друга.

Вообще, я уже говорил, что наши командиры подразделений имели права и возможности получать воинские звания на ступень выше, чем в обычных войсках: комвзвода — капитана, комроты — майора, зам. командира батальона подполковника. Такова была особенность штрафбата по его служебной иерархии.

Конечно, мы были рады этому назначению нашего «бати», но и сожалели, что ушел от нас заботливый, умный и честный командир. А вместо него комбатом был назначен подполковник Батурин. Пришел он к нам с одной медалью "ХХ лет РККА". Сам он был из числа политработников, прослуживших где-то в глубоком тылу страны всю войну.

Это был внешне не очень привлекательный мужчина лет около 50, небольшого роста, круглый как колобок, с животом довольно внушительных размеров. Лицом он очень напоминал Ивана Ивановича Бывалова из фильма «Волга-Волга», которого с блеском сыграл Игорь Ильинский, знаменитый комик.

Но Батурин оказался далеко не комиком, как вскоре стало ясно. А его командирским качествам, отношению к командному составу и к штрафникам еще предстояло проявиться.

До конца войны оставалось немало — как оказалось, более 9 месяцев.

В своих записках, присланных мне уже в 2001 году в помощь для работы над этой книгой, мой фронтовой друг Петр Загуменников незадолго до своей смерти от инсульта писал: "новый комбат был из политработников, перешедших в конце войны на строевую (командную) работу. По характеру был он капризен и вообще не пользовался таким авторитетом и у офицеров, и у штрафников, как его предшественник, полковник Осипов Аркадий Александрович".

В первый же день по прибытии в батальон, когда я сдавал документы в штаб, узнал, что действительно награжден, но не орденом, а только медалью "За отвагу". Я уже говорил, что эта медаль у нас, офицеров, ценилась не ниже солдатского ордена Славы. Конечно же, я был рад этой награде, но меня теперь мучили угрызения совести, что я сфотографировался в госпитале с чужим орденом Отечественной войны и разослал эти фотографии своим близким! Стыдно-то как!

Вручал медаль мне как-то не торжественно, не по-осиповски, новый комбат. Спросил, какие награды уже имею, и как-то недобро усмехнулся, когда я бросил взгляд на его единственную медаль, полученную не за боевые заслуги, а только по случаю 20-летнего юбилея Красной Армии.

Рукопожатие его было холодным, вялым, каким-то безразличным и оставило неприятное ощущение. Ну, а первое ощущение часто самое стойкое, и первое впечатление бывает иногда определяющим. Это почти всегда так: если предыдущий начальник был хорош, то нового встречают настороженно. Как-то он поведет себя с подчиненными, будет ли строг или мягок, справедлив или не очень, станет ли забота о подчиненных его главным делом или самым важным для него будут собственные амбиции и личное благополучие. Совсем немного времени прошло, чтобы мы смогли ответить на эти вопросы…

Итак, вместе с гордостью за «отважную» медаль пришло беспокойство. А удастся ли мне в будущих боях заслужить вообще какую-нибудь награду? Тем более — именно тот орден, который теперь мне нужен позарез! Решил никому об этой неприятности моей не сообщать, даже Филиппу Киселеву, с которым у меня были хорошие, дружеские отношения. И ничего никому не говорить о моей злополучной фотографии "дважды орденоносца".

Правда, о награждении меня медалью "За отвагу" не удержался, написал все-таки в те же адреса, но о конфузе с орденом — ни слова!

Батальон размещался где-то в районе Минска-Мазовецкого, что недалеко от Вислы и, кажется, южнее Варшавы. В памяти осталось только название. Помню, что рядом с нами в этом городе размещалась какая-то часть Польской Армии. Соседство это способствовало знакомству с польскими воинами ("жолнежами"). Кто знает, может, и в бою окажемся соседями…

Как мы и ожидали, почти все они были или русскими, или поляками, давно обрусевшими. Формировалось-то их войско в России. Непривычно было смотреть на их странный, по нашим меркам, головной убор «конфедератки» — это фуражки с квадратным, а не круглым, как у нас, верхом. И честь друг другу они отдавали не ладонью, поднесенной к головному убору, а двумя сложенными, средним и указательным, пальцами. Удивляли нас также их утренние и воскресные молитвы и богослужения.

Наше соседство было приятным еще и тем, что «поляки» часто устраивали вечера танцев, а у них было много солдат-женщин, так что танцевать было с кем. Многих из нас эти танцы как-то не интересовали, хотя некоторых все-таки влекло туда наличие девушек в польской военной форме. Однако их командиры строго пресекали романтические отношения с нашими офицерами и бойцами, хотя это им не всегда удавалось.

У наших соседей в это время шло интенсивное пополнение рядов за счет призываемых из освобожденных районов ("гмин" и "воеводств") и обучение вновь призванных «жолнежев». У нас тоже шло формирование одной роты и взводов усиления за счет нового пополнения, правда, не массового, как раньше. Хорошо, что большинство бойцов было с богатым боевым опытом, и они использовались нами в роли инструкторов. И делали это с охотой, с увлечением, каждый по своей собственной методике.

Немного освоившись после долгой разлуки с батальоном, я с горечью узнал о гибели некоторых моих друзей-офицеров, моих заместителей-штрафников и части командиров отделений и сожалел о том, что многие из моего взвода еще не вернулись после госпиталей. Как мне сообщили, погиб и славный командир отделения Пузырей. Он и сейчас, более полувека спустя, стоит перед моими глазами — худощавый, подтянутый, тонкие губы, острый взгляд, собранность во всем, весь в движении.

Встретили меня в батальоне тепло, «обмыли» и возвращение, и медаль. Командир роты Иван Матвиенко, получивший недавно из рук прежнего комбата за предыдущие бои под Брестом орден Суворова III степени, почему-то вновь формировал роту, тогда как некоторые вновь прибывшие на такие же должности офицеры находились в резерве. Может, я тенденциозен, но мне показалось, что Батурину мозолил глаза полководческий орден ротного.