Перстень Иуды - Корецкий Данил Аркадьевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Начало сентября 1834 года отметилось частыми и нудными дождями. Слоняться по Невскому было нельзя, все рестораны они обошли, и, казалось, даже словоохотливый Виктор исчерпал все свои рассказы о свете и пересказал все сплетни. Как-то он заявил Павлу, что у него дела и он вынужден расстаться с ним на два-три дня.
– Я вообще считаю, что теоретически достаточно подготовил тебя к вхождению в свет. Ну, а когда дядюшка соблаговолит, мы начнем на практике покорять столицу. Кстати, как он себя чувствует?..
А чувствовал себя дядюшка все хуже. Павел это видел и понимал, к чему идет дело. Старик сдавал на глазах: ходить стал все тяжелее, теперь он всегда опирался на толстую палку с изящным набалдашником либо на руку своего верного камердинера Петра, который хоть и отличался могучим телосложением, сам был не намного моложе хозяина.
«Если эдак пойдет, – думал Бояров, – помрет, не ровен час, старый граф. А колечко мне он что-то не спешит передавать. Стало быть, и с наследством ничего не ясно. А я теперь уж и не смогу жить иначе. Не в Рязань же возвращаться!»
Как-то граф не вышел к обеду, чего с ним никогда не случалось, и Павел обеспокоился по-настоящему. Наскоро поев, он постучал в кабинет, в котором тот проводил почти все время. Услышав разрешение, вошел. Старик сидел не в своем любимом кресле-качалке, а за столом. Он что-то писал.
Рядом лежал чистый лист белой бумаги, на котором покоился серебряный перстень с львиной головой и черным камнем в разинутой пасти.
«То самое колечко, – в волнении подумал Бояров. – Неужто он решился?! Наверное, сейчас вручит перстенек, а с ним и все свое состояние!».
Павел так разволновался, что даже забыл поздороваться. Граф тоже не взглянул на вошедшего, он рассматривал свой перстень и был полностью поглощен этим занятием. Павел стоял в дверях молча. Наконец дядя поднял на него водянистые глаза, и еле заметная улыбка тронула старческие сморщенные губы:
– Да, ты не ошибся, – он будто угадал мысли племянника. – Я решил передать тебе перстень. И насчет завещания вчера распорядился. Теперь ты наследник всего моего состояния. Ты же об этом мечтал?..
– Помилуйте, дядюшка, – забормотал молодой человек. – Как можно даже думать о таком! Да я… и в мыслях ничего такого не держал. Вы для меня так много сделали… Я вам так обязан…
– Полноте, полноте, молодой человек, – граф иронично улыбался. – Лучше садись, слушай, запоминай. А потом решение примешь.
Опалов на какое-то время задумался, а затем, будто очнувшись, взял стопку исписанных листов и продолжил:
– Здесь описана история этого перстня. Я тебе ее расскажу, а ты уж решай: надевать его на палец или воздержаться. Насчет наследства я тебе уже сказал…
Павел сидел на краешке стула, переводя взгляд с перстня на дядю и обратно. Он не просто слушал, а, казалось, впитывал каждое слово старика.
– Ты, надеюсь, знаешь о том, что в двенадцатом году Наполеон был в Москве?
– Конечно! Какой же русский не знает этих трагических событий?! Дядя поднял руку, и Бояров мгновенно умолк.
– Я первопрестольной не покинул, со своею дочерью Машенькой пережидал это проклятое нашествие. А так как я человек в Москве был не из последних, всех знал, меня все знали, очевидно, и решил узурпатор меня призвать, чтоб ему содействие оказал в установлении отношений с населением…
Граф не смотрел в глаза племяннику, а глядел куда-то поверх его головы.
– Только я таких услуг ему оказать не хотел и не мог. Под всякими благовидными предлогами уклонился. Тем не менее в память о нашей встрече он подарил мне этот перстень. Велел снять с руки одного генерала и отдать мне… А оказалось, что раньше он принадлежал Иуде… Тому самому!
Если причину своего визита к императору Василий Васильевич исказил, то все остальное пересказал довольно подробно, вплоть до нюансов. Вплоть до своего возвращения домой, потухшей лампадки и чувств, которые он испытал в ту страшную ночь.
– Скажу тебе, Павел, что перстень этот и вправду какой-то силой наделен. Только я старался в то время не думать, кем эта сила создана…
Граф старательно подбирал слова, чтобы лучше выразить свои мысли и чувства.
– Хотя, конечно, и догадывался, что не обошлось тут без запаха серы. Ты меня понимаешь?
Бояров лишь кивнул головой.
– Думаю, что дочь свою я потерял из-за него. Правда, как надел его на палец после кончины Марьюшки, все мои дела пошли в гору. И богатство сохранил, и в любви имел успех, хоть тогда уже был не молод, и в карты удачлив поразительно, да и вот до преклонных лет дожил. Однако теперь чувствую, что дни мои, как говорится, сочтены… Снял я сегодня этот чертов перстень. Не могу перед Всевышним предстать с этой штуковиной. Только вряд ли Господь простит мне мои прегрешения…
Старик откинулся на резную спинку стула и тяжело вздохнул.
– Знаешь ли, Павел, в этой жизни за все приходится платить. Всем и всегда. Кстати, мой предшественник тоже заплатил большую цену за эту безделушку. Сына и жену потерял, да и сам помер мучительной смертью.
– А это вы как же узнали, дядюшка? – не выдержал Павел.
Помолчав, граф продолжил свой рассказ:
– Лет десять назад понтировал я в одном доме чуть ли не до утра. Везло мне, как всегда. Перстень, конечно, на пальце. Только замечаю, что один немолодой человек с курчавой седой головой весь вечер не спускает с меня глаз. А когда стали пить шампанское, он подошел, извинился за столь пристальное внимание и пояснил, что перстень ему хорошо знаком…
Василий Васильевич рассказывал увлеченно, не спуская глаз с львиной морды, и временами Павлу казалось, что старик забыл о его существовании и разговаривает сам с собой. Или с перстнем.
– Это оказался француз, врач. И друг того генерала, что отдал мне перстень. Он книгу написал про русский поход Бонапарта, там и про перстень говорится. Доктор считал, что колечко это приносит только беду. А я считаю, что и пользу тоже. Только что перевешивает, вот вопрос!
– А как этот французский врач оказался в Петербурге? Приехал старое время вспомнить? – Павел был поглощен повествованием графа.
– Ему и ездить-то некуда было. Он сам при отступлении супостата был тяжело ранен, попал в плен, да так и остался в России. Женился, обрусел, в столицу перебрался. Вот, собственно говоря, и вся история.
В кабинете повисла тишина. Каждый думал о своем: Опалов о том, как ему теперь оканчивать свою жизнь, Бояров – пытался осмыслить услышанное.
Наконец, старик заговорил вновь:
– Тебе решать, Павел, носить ли этот перстень или запрятать в дальний ящик. Одно скажу, а ты это крепко запомни: береги его, как зеницу ока! Пропадет перстень – не прощу тебя никогда! Знай это. Ну, а как помру, поступай с ним, как знаешь.
Граф отодвинул от себя лист с перстнем:
– Бери!
Бояров аккуратно согнул бумагу, сделав из него пакетик, и не без опаски опустил в карман сюртука.
– Я подумаю, дядюшка, как быть… И доложу вам завтра же…
На самом деле он уже принял решение. Деньги, карты, женщины, удача… Если перстень приносит столько преимуществ, то надо его использовать. А придет время расчетов – что ж, замолит грехи. Старость и в монастыре встретить можно. Бог милостив – простит!
На следующее утро Павел вновь постучался в кабинет графа и поднял левую руку, показав, что безымянный палец венчает перстень с львиной мордой и черным камнем в распахнутой пасти.
– Спасибо за подарок, дядюшка! Я буду его носить! – напористо произнес он.
Старик уловил в голосе молодого человека непривычную упругость и внутреннюю силу. И глаза блестят уверенностью и непоколебимой решительностью.
Василий Васильевич Опалов лишь грустно улыбнулся: ему было все ясно!
* * *Без Хомутова Павлу было скучно, он не знал, чем заняться, и с нетерпением ждал возвращения друга. Но тот появился лишь на следующий день.
– Где ты пропадал? – встретил его вопросом Бояров.
Виктор пожал плечами.
