Один в поле воин - Михаил Нестеров

Тусклый свет от зажигалки высветил огороженный сусек с несколькими клубнями прошлогодней картошки, пустившей во мраке необычной длины побеги. В ящике гнила морковь вперемешку со свеклой. На заплесневелых полках стояли две банки с солеными огурцами, на полу кадка, накрытая марлей. Немощной хозяйке было тяжело одной, по-видимому, до погреба не дошли руки, чтобы содержать его в порядке, в каком находился огород.

Пол был еще сырой, грунтовая вода только недавно сошла. Среди догнивающих на земляном полу овощей сидели лягушки и таращились на огонек зажигалки. Под бетонным перекрытием, из которого торчала ржавая арматура, висело облако комаров.

Зажигалка нагрелась, и Валентина, поглощенная осмотром погреба, внезапно почувствовав жжение в руке, отбросила ее.

Прямоугольника света, проникающего в погреб, было достаточно для того, чтобы женщина, не боясь поскользнуться на перекладинах лестницы, благополучно выбралась наружу.

Сверху она еще раз осмотрела погреб. Перекрытие было высоким, на нем лежал толстый слой земли. Погреб закрывался двумя крышками – внизу, где собственно кончался лаз, и наверху. Скорее всего зимой хозяева утепляли его, закладывая между крышками либо тряпье, либо солому.

Валентина была в чистом, поэтому эксперимент отложила на завтра. Она поместит в погреб своего помощника, закроет одну крышку, завалит доверху, потом опустит вторую и проверит, насколько слышны будут крики. Скорее всего из подземного мешка не донесется ни звука, а если что и просочится, то, в свою очередь, будет рассеяно пространством в пятнадцать метров, которое отделяло сарай от ворот. К тому же дверь сарая будет также закрыта. Заделают и прямоугольный лаз в двери, предназначенный для кошек.

Валентина осмотрела огород, удовлетворенно отмечая протянувшиеся вдоль забора кусты вишни, через которые совершенно не проглядывался соседний участок. Дальняя сторона изгороди заросла крапивой и высоченными побегами клена. От соседей слева дом отгораживал пустырь. Раньше там тоже был участок и жилой дом, от которого остались только каменная наружная завалинка да полуразрушенная труба русской печи.

Валентина вошла в дом. Бегло оглядев террасу, прошла в само жилище. Кухня была большая, по городским меркам просто огромная. Справа от входной двери стояла кровать с панцирной сеткой, застеленная старым покрывалом. Между окон находился высокий прямоугольный стол, еще дальше – что-то наподобие комода, выкрашенного в белый цвет.

Рукомойник располагался в дальнем углу кухни, рядом с печкой, в которую был вмонтирован котел водяного отопления. Вкруговую, как на кухне, так и в гостиной, вдоль стен проходили трубы с обычными радиаторами, расположенными под каждым окном. Валентина проверила работоспособность электроплитки, по-хозяйски сгребла с кроватей покрывала и матрасы и вынесла во двор.

Грач как тень всюду ходил за ней. Они вытрясли покрывала, выбили пыль из матрасов. Переодевшись в трико, женщина вымыла полы. За неимением швабры мыла руками. Отметила про себя, что теперь ей не мешает живот.

За водой ходил Грачевский. Когда он удалился в третий раз, Валентина пошла вместе с ним на огород осмотреть колодец. Под покосившимся навесом она увидела барабан. Две створки, расположенные под углом, плотно закрывались.

Когда они приехали в деревню, помощник, открыв ворота, сразу же загнал машину во двор. Пока Валентина прибиралась в доме, он, отыскав в сарае ведро, вымыл машину. Грач не ошибся, предположив, что сегодня они заночуют здесь, иначе зачем все эти хлопоты по дому.

Удалив с поверхности машины влагу мягкой тряпкой, Грач остался доволен своей работой: "Жигули" сияли, словно находились на стенде магазина.

Они нашли несколько старых мешков и набили их соломой. Валентина не стала дожидаться завтрашнего дня и провела небольшой эксперимент этим же вечером. Ворча, Грачевский нехотя залез в погреб, с неприятным чувством услышал стук опустившейся крышки и погрузился в темноту. Непроизвольно представил легкие покачивания, словно действительно находился в гробу, который несут к последнему пристанищу. А Валентина тем временем сверху укладывала на нижнюю крышку мешки с соломой.

В течение двух-трех минут он молчал, затем, будто его прорвало и он действительно был смертельно напуган, закричал. Иногда его голос непроизвольно срывался на визг.

Через пять минут с видимым облегчением он увидел светлый прямоугольник над головой.

"Ну как?" – осведомился он кивком головы.

– Слышно, – ответила Валентина. – Но очень слабо, как будто комар пищит. А от ворот – вообще ни одного звука. Если бросить на погребок какое-нибудь барахло, можно спать спокойно. Кстати, как ты отнесешься к тому, если мы заночуем здесь?

– Я-то нормально, – пожал плечами Грач и после небольшой паузы, стараясь придать словам некое значение, добавил: – А ты?

– Не здесь и не сейчас, – ответила она. – А может, вообще никогда. Пожалуйста, Володя, не затрагивай этой темы даже в мыслях. Хотя бы первое время. Договорились?

Он снова пожал плечами.

Неприятное чувство, зародившееся в погребе, все еще давало о себе знать: он слышал голос Валентины, как через толщу воды или одеяла. Грач непроизвольно сглотнул, ощутив характерные пощелкивания в ушах.

Валентине вспомнился смекалистый индеец за рулем "Кадиллака", а Грачевскому пришел на ум старый жулик, с которым ему пришлось провести несколько лет в одной колонии. У того, как и положено, хорошо был подвешен язык, он знал, а порой и походя придумывал бесчисленные истории, в основном связанные с женским полом. Однажды он рассказывал, божась, что это чистая правда, как ему довелось ехать на Дальний Восток в купе спального вагона с одной женщиной. Та боялась всего – тоннелей, мостов, стрелок, перегонов, прижималась к соседу, когда поезд неожиданно резко тормозил. И все время повторяла, находясь в крайнем возбуждении: "А вдруг мы погибнем?!" Судя по тому, как ее бил озноб, она действительно была возбуждена.

Заводился и матерый жулик, оперативно запирая купе. Однако уже на второй день пути, когда до Владивостока оставалось ехать всего неделю, подумал, что если любвеобильная соседка так и будет шарахаться от каждого полустанка, то до места назначения доедет только его дорогой костюм да пара палок початой копченой колбасы, от которой они по очереди откусывали два раза в сутки. В вагон-ресторан они выбрались, когда подходил к концу последний день их путешествия, шатаясь из стороны в сторону.

Вроде не к месту вспомнил Грач эту историю, она пришла на ум лишь потому, что они с Валентиной остались вдвоем, а издалека довольно отчетливо доносился стук колес. Кроме настроения, все располагало к близости, но не в этой ситуации.

Он долго не мог заснуть. Иногда ему казалось, что Валентина зовет его, и он, приподнимая с подушки голову, напряженно вслушивался.

В нем не проявлялось нетерпение. За свою нелегкую жизнь он привык к ожиданию. Вот и сейчас, зная, что ничего не произойдет, всматривался в темноту.

Грач ничего не предпринял, когда среди ночи до него донеслись еле различимые всхлипывания женщины. Он нашарил на полу сигареты и спички, закурил, давая знать, что он тоже не спит. Может, он делал правильно, а может, и нет, потому что сейчас судье ни к чему были свидетели ее слабости.

Он выкурил пару сигарет, выпил колодезной воды, гоня от себя мысли о том, что, возможно, через два-три дня совершит последнюю в своей жизни ошибку. План Валентины казался ему прямолинейным, но выбирать не приходилось, потому что он был единственным.

31

Ирина провела пальцами по спине притихшего на ней партнера. Спина была мокрой, ее жест походил на тот, которым смахивают с запотевшего стекла влагу. Машинальный жест, за которым не кроется никаких чувств, – это для нее, опытной женщины. А для расслабившегося партнера, по спине которого вдруг пробежала новая волна возбуждения, ее руки казались нежными, любящими, даже благодарными.

Нет, все же он чуточку наивный...

Он делал свое дело, прилагая массу ненужных усилий. Если бы он не старался выглядеть секс-гигантом, а был самим собой, то, может, и ей доставил бы удовольствие. А так во время короткого, неравного "поединка" иногда ей хотелось рассмеяться, и она, сдерживаясь, стискивала зубы, закрывала глаза, невольно дергая телом. И заводила его еще больше.

Когда дыхание успокоилось, генерал Венедиктов освободился от объятий партнерши, не спеша оделся, придирчиво оглядел в зеркале, подходит ли к рубашке галстук, но, вспомнив, что он не у себя дома, вернулся к Ирине, присев на краешек кровати. Архипова не раз встречалась с начальником у себя дома, изучила все его повадки. Она прекрасно знала, что сейчас генерал прикоснется губами к ее уху и прошепчет несуразное: "Спасибо, милая". Она, как всегда, ответит благодарной улыбкой, прижмется к нему. Собственно, за что насмехаться над ним? Все же он доставил ей удовольствие.