Свадьбы - Владислав Бахревский

Амет Эрен имя получил в честь святого татарского воина. И тоже имя свое оправдывал. Йлой, угрюмый. Одна рука на пистолете, другая - на сабле, того и гляди голову снесет.

Амет Эрен уехал из дома поступить к новому хану на службу. Не взяли - молод. Домой, однако, возвратиться не пожелал. Решил ждать лучших времен у дальнего родственника сеймена Абдула. Абдул, чтобы занять мальчишку делом, приставил его сторожить Ивана, приказал строго-настрого не обижать русского.

- Сегодня далеко нам. К большой липе пойдем! - сказал Иван своим стражам и помощникам.

- В горы? - Амет Эрен снял с пояса пистолет, сел на камень и нарочито тщательно стал заряжать.

Иван усмехнулся: “Волчонок”.

В горы поехали на лошадях, впереди Халим, за ним Иван, позади Амет Эрен.

Ехал Иван, дорогу примечал, думал, как сподручней цепи выломать, мужиков освободить.

- Вот что, - сказал Халиму строго, - меду пчеле на зиму надо оставлять фунтов пятьдесят, понял? Матку больше двух лет держать нельзя. Каждый год половину маток менять надо.

- А зачем ты это мне говоришь? - У Халима в глазах огонек подозрения.

Халим103 и вправду кроткий, хотя отец назвал его так, надеясь, что сын, обманув судьбу, вырастет сильным.

Амет Эрен имя получил в честь святого татарского воина. И тоже имя свое оправдывал. Йлой, угрюмый. Одна рука на пистолете, другая - на сабле, того и гляди голову снесет.

Амет Эрен уехал из дома поступить к новому хану на службу. Не взяли - молод. Домой, однако, возвратиться не пожелал. Решил ждать лучших времен у дальнего родственника сеймена Абдула. Абдул, чтобы занять мальчишку делом, приставил его сторожить Ивана, приказал строго-настрого не обижать русского.

- Сегодня далеко нам. К большой липе пойдем! - сказал Иван своим стражам и помощникам.

- В горы? - Амет Эрен снял с пояса пистолет, сел на камень и нарочито тщательно стал заряжать.

Иван усмехнулся: “Волчонок”.

В горы поехали на лошадях, впереди Халим, за ним Иван, позади Амет Эрен.

Ехал Иван, дорогу примечал, думал, как сподручней цепи выломать, мужиков освободить.

- Вот что, - сказал Халиму строго, - меду пчеле на зиму надо оставлять фунтов пятьдесят, понял? Матку больше двух лет держать нельзя. Каждый год половину маток менять надо.

- А зачем ты это мне говоришь? - У Халима в глазах огонек подозрения. Зачем? Учу уму-разуму. Я у вас не век буду. Глядишь, на что-либо осерчает отец - продаст.

- Тебя не продаст, - горячился Халим. - Ты хороший. Отец тебя любит. И я тебя люблю.

- А я - нет! - крикнул Амет Эрен. - Гяуров надо убивать. Всех!

- Всех не убьешь! - Ивану холодно между лопатками. Бешеный парень за спиной, того и гляди пальнет.

- Когда я пойду в набег, пленных у меня не будет!

- Всех убьешь - работать некому будет, - возразил Халим.

- Все вы жалкое племя! - сердился Амет Эрен. - Великие батыры не щадят врагов. И потому, когда являются великие батыры, - границы империи продвигаются вперед. Теперь нет великих батыров, и мы теряем города.

- А ты, видать, хочешь батыром стать? - подзадоривал Иван.

- Я им стану!

- Ну, это дело не скорое. А сейчас пойдем рой брать, мед качать. От сладенького-то небось не отказываешься?

Амет Эрен отвернулся.

*

Подошли к огромной липе. Медвяный дух на всю луговину. Трава кругом выше пояса. И все цветы. И каждый цветок сочится нектаром, зовет пчел. Пчелы гудят. Чудится, не по траве - медвяной рекой бредешь.

Иван принялся за дело. Оглядел подступы к дуплу. Растопил дымокуры, наладил мешки, в которые собирался взять пчел. И взял. Обошлось без приключений. Матку добыл. Еще улей будет. И хороший!

Дупло было широченное, трое влезут. Меду - полное дупло. А сдавалось Ивану, что дупло это через все дерево, до корня. И, стало быть, меду здесь видимо-невидимо. Захотел проверить. Сел под липой, стал деревянную затычку строгать.

- Что ты еще задумал? - спрашивает с подозрением Амет Эрен.

- Да вот хочу посмотреть, сколько меда в дупле. Сколько сюда бочек везти: одну или все десять. А чтоб добро не пропадало, мы дырку-то, поглядевши-то, закроем.

- О каких ты бочках врешь? Домой поехали, вечереет.

- Тебе велено охранять меня, вот и охраняй. А мне велено мед искать - вот я и нашел.

Скрипнул татарчонок зубами и на дерево полез. В дупло сунулся, да и оступись! А дупло и вправду до самого корня. И не пустое.

Стал Амет Эрен тонуть в меду, закричал, как заяц. Руками за ветку вцепился, а она тонкая, гнется, не держит. Халим туда-сюда, перепугался. Того и гляди из леса убежит к матери под подол.

Иван не торопится, но все ж полез выручать Амет Эрена.

Обвязал веревкой под мышками, веревку через надежный сучок и, как бадью из колодца, помаленьку стал тянуть. Потянет - отдохнет. Еще потянет. Выдернул Амет Эрена из дупла, спустил на веревке же на землю.

- Ну, домой, что ли? - спрашивает. - Вижу, десять бочек тут будет. Теперь и пробивать дерево не надо.

А татарчонок весь в сладком. Мухи его облепили и всякая другая мошкара. Себя готов убить, да ведь и рукоятку пистолета обмажешь медом. Из такого застрелиться противно.

Привели Халим с Иваном Амет Эрена к ручью. Обмыли маленько, чтоб хоть к седлу не прилип - и домой.

Амет Эрен волком на русского смотрит. Как же - русский мужик свидетель татарского позора. Такое простить невозможно.

Абдул, как дитя малое, чуть не прыгает.

- Десять бочек меду! А воску сколько, говоришь, пудов? Пу-дов! Ха-ха-ха! Пудов!

Слово русское понравилось.

- Говоришь, всех русских с тобой к липе отпустить? Сбежать хочешь? Ха-ха-ха! У меня не сбежишь.

Халим верит Ивану. Показывает отцу, какая огромная липа. Такую свалить непросто. Татары такое дерево не свалят.

Абдул тоже верит Ивану, да есть среди пленников - овец хороших - дурная овца, Сеней зовут. Этот только и думает о побеге, других смущает. Продать его надо. Убить нехорошо. Русские упрямые. Узнают, работать бросят. Тогда придется всех убить, а пока от них прок.

*

Вечером в аул прибыл большой отряд.

Младший сын Ширин-бея шел в набег. В отряде триста сабель. Перед походом на русских татары рассыпали по дорогам и шляхам разведчиков.

Приехал к Абдулу в ту ночь человек Маметiи-ага. Маметша приказывал Абдулу ехать с молодым Ширин-беем. Бей молод, ему надо помочь, и присмотреться к нему следует. Хорошо бы из первых рук узнать, что ширинские беи говорят о новом хане Бегадыре.

С Абдулом ушел в набег и Амет Эрен. Жить рядом с Иваном невыносимо. И разве только для того родился он, Амет Эрен, чтобы сторожить рабов? Его дело - брать в рабство. И не людишек - народы.

Отряд ушел на заре. Жена Абдула плакала. Дочка радовалась - отец наряды из похода привезет. Халим за ночь повзрослел. Все хозяйство теперь на его плечах.

Некогда печалиться. Пора за медом. Иван десять бочек велел брать. Война татарину - прибыль. Только ведь за эту прибыль жизнями платят. А тут одно дерево вон какую прибыль обещает. В походе столько не награбишь.

Задумался Халим. Крепко задумался.

- Пора запрягать, - Это Иван подошел. Хмурый он сегодня. Видно, спал плохо.

*

Десять арб, десять бочек, десять лошадей - десять возчиков. Девять возчиков - русские, десятый - валах. Три татарина с ружьями и саблями - охрана. Халим тоже на лошади, а Иван верхом на бочке на первой арбе, где возчиком Сеня, опасный мужик.

Сеня от Ивана нос воротит: больно весел что-то прихвостень басурманский. И вдруг то ли ветерок, то ли шепоток:

гт Сиди как сидишь! Слушай! - И громко Халиму: - Топоры не забыли взять? Веревки? Пилу?

- Не забыл, Иван.

- Хорошо! - И опять ветерок-шепоток: - Будем липу валить, шепни ребятам, чтобы готовились…

Халим к арбе подъехал. Иван в разговоры тут же пустился…

- О чем, молодой хозяин, кручина?

- За отца что-то боюсь. Сердце ноет. Зачем в набеги ходить? Разводи пчел, медом торгуй.

- У вас тут рай. Такие сады можно поднять. Только работать надо.

- В походы ходить тоже работа, - усмехнулся Халим.

- Не горюй. Привезем, Халим, меду, кислушку заделаем. Не пивал небось? На ведро воды - шесть фунтов меда, хмельку в него, и на запор, в бочонок. Чем дольше простоит, тем крепче. А какой квас медовый! Не пивал? Эх, Халим! Запоминай, брат, пока жив Иван. На пару ведер воды - два-три фунта меда и столько же изюма. Воду вскипятить надо, но остудить. Муки пригоршню, дрожжец. Пять дней постоит - готов квасок.

У Халима двигаются губы, шепчет про себя слова, запоминает. Иван вокруг своей головы рукой покрутил.

- Улеглось?

- Улеглось! - улыбнулся Халим Ивану, проскакал вперед, дорога пошла узкая.

Иван шепчет:

- Как дерево станет валиться, бросайтесь на стражу. По трое на каждого. Я за Халимом присмотрю.

У Сени по лицу красные пятна: то ли стыдно, что об Иване плохо говорил, то ли на радостях кровь загуляла.