Какое надувательство! - Джонатан Коу

Она открыла дверь через минуту или две — в легком халате, напоминавшем кимоно. Моему взгляду предстал довольно откровенный участок груди, усыпанной веснушками и покрытой тоненькой пленкой испарины, хотя мне, например, казалось, что температура в тот вечер упала довольно резко.

— Майкл?

— Последние несколько недель я вел себя очень недружелюбно, — выпалил я. — Я пришел извиниться.

Мои слова ее, конечно, озадачили, но она попыталась отнестись к ним спокойно.

— Это вовсе необязательно.

— Есть некоторые вещи… вероятно, вы должны кое-что узнать обо мне, — сказал я. — Мне бы хотелось вам кое о чем рассказать.

— Что ж, это чудесно, Майкл. Разумеется, я с нетерпением этого жду. — Она меня подкалывала, я чувствовал. — Но сейчас глухая ночь.

— Я не имел в виду — сейчас. Я подумал, что, может быть… за ужином?

Судя по всему, тут она удивилась еще сильнее.

— Вы приглашаете меня на ужин?

— Полагаю, да.

— Когда?

— Завтра вечером?

— Хорошо. Где?

Вопрос загнал меня в угол, потому что я знал только один местный ресторан и как раз туда мне идти не хотелось. Но большого выбора не было.

— В „Мандарине“? В девять?

— С удовольствием.

— Прекрасно. Значит, мы можем либо поехать отсюда на такси, скажем, минут за десять, либо идти пешком туда не очень далеко, и, может, по дороге зайдем куда-нибудь…

Тут я понял, что разговариваю с закрытой дверью, и вернулся к себе.

А теперь Фиона намазывала сливовый соус на блинчик тыльной стороной ложки и укладывала на него тонкие полоски утятины и огурчиков. Ее пальцы бегали очень ловко.

— Итак, Майкл, какими же откровениями вы собирались со мной поделиться? Я сгораю от нетерпения.

Я улыбнулся. Мне было нервно весь день: я думал, как это странно — снова питаться с кем-то вместе, — но меня уже охватывала тихая эйфория.

— Нет никаких откровений, — ответил я.

— Так вчера ночью… это просто был хитрый способ выманить меня и посмотреть, как я выгляжу в халатике?

— То был просто импульс. Больше ничего. Мне только сейчас пришло в голову, каким странным может показаться мое поведение. Понимаете? То, как я замыкаюсь в себе, еле-еле отвечаю, столько времени пялюсь в телевизор… Вы, наверное, недоумеваете, с чего бы это все.

— Да нет, — ответила Фиона, кусая свернутый блинчик. — Вы прячетесь от мира, потому что он вас пугает. Вас пугаю я. Вероятно, вы так и не научились завязывать отношения с людьми. Неужели вы считаете, что я неспособна такое заметить?

Меня обошли на повороте — оставалось только жевать блинчик, но я его неправильно сложил, и содержимое вывалилось, едва я поднес еду ко рту.

— Над этим нужно работать, вот в чем все дело, — сказала Фиона. — Если речь идет о депрессии, то поверьте — она мне известна. Но знаете… Взять этот велопоход пару недель назад. Это же было мучение. Сущее мучение — точно вам говорю. Но я, по крайней мере, познакомилась с какими-то людьми, мы вместе выпили, я получила два приглашения на ужин. Казалось бы, не очень много, но через некоторое время начинаешь понимать… что нет ничего хуже, чем одиночество. Ничего. — Она откинулась на спинку стула и вытерла пальцы о салфетку. — Ладно, это просто мысли вслух… Наверное, не стоит об этом в начале вечера.

Я тоже вытер пальцы. Сливовый соус, казалось, обляпал мне все руки и теперь большими коричневыми мазками пачкал салфетку.

— Хороший ресторан, — сказал Фиона, оглядывая зал. Уютно, несколько интимно и одновременно по-компанейски. — А раньше вы здесь бывали?

— Нет-нет. Просто читал о нем где-то.

Но это, разумеется, была ложь, поскольку именно здесь у нас с мамой произошла последняя бурная ссора, от которой нам обоим еще предстояло оправиться. Я поклялся никогда сюда больше не возвращаться, опасаясь, что кто-нибудь из официантов меня узнает и, к моему смущению, что-нибудь скажет: мы тогда устроили довольно зрелищную сцену. Но теперь, успокоенный и воодушевленный присутствием Фионы, я решил, что беспокоиться нелепо. В конце концов, это один из самых популярных ресторанов в округе, и, представив себе тысячи посетителей, что заходили сюда за последние два или три года… В самом деле, я льщу себе, если думаю, что кто-то счел тот инцидент запоминающимся.

Официант подошел к нам забрать тарелки.

— Добрый вечер, сэр. — Он слегка поклонился. — Как приятно, что вы зашли к нам через столько лет. Как здоровье вашей мамы?

Несколько минут после его ухода я просидел, не в силах вымолвить ни слова, не в состоянии посмотреть Фионе в глаза. А те смеялись, хотя губы ее кривились в вежливом недоумении.

Затем я выдавил:

— Ну… да, я действительно заходил сюда как-то раз с мамой. Мы ужасно поссорились и… да, но я не об этом хотел сегодня поговорить.

— А мне показалось, что в этом как раз весь смысл, — ответила Фиона. — Чтобы что-то мне рассказать.

— Да, да. И расскажу. Просто некоторые вещи, некоторые области… — У меня выходило криво, и было ясно: если я хочу завоевать ее доверие, требуется какой-то широкий жест. — Ладно, вы можете спрашивать меня о чем угодно. О чем захотите. Спрашивайте.

— Ну, хорошо. Когда вы развелись?

Не закончив глотка, я поставил бокал вина на скатерть, немного расплескав.

— А вы откуда об этом знаете?

— Это написано на обложке вашей книги, которую вы мне показывали.

Ах да, верно. Я ведь напрасно времени не тратил, стараясь произвести на Фиону впечатление, и сразу показал ей свой первый роман. На суперобложке и в самом деле значилась эта жемчужина личной информации. (Идея Патрика — он считал, что такое сделает меня более интересной личностью.)

— В тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, хотите верьте, хотите нет. — Сам я верил в это с трудом.

Фиона удивленно подняла брови.

— А как ее звали?

— Верити. Мы вместе учились в школе.

— Должно быть, вы женились очень рано.

— Нам было по девятнадцать. Ни у нее, ни у меня никого до этого не было. Мы вообще не соображали, что делаем.

— Вам до сих пор обидно?

— Наверное, нет. Я просто смотрю на это как на зря потраченную юность — действительно впустую: наркотиков не принимал, не спал с кем ни попадя, а это, наверное, весело. Вот такой… извращенный позыв к конформизму.

— А мне никогда не нравилось имя Верити, — решительно сказала Фиона. — В колледже я знала одну Верити. Ханжа. Считала, что важнее всего в жизни — говорить правду, но я не думаю, что она хоть когда-нибудь говорила правду самой себе. Если вы понимаете, о чем я.

— Значит, вы думаете, имя играет роль?

— Некоторые имена — да. С возрастом человек начинает соответствовать своему имени, как хозяин — своей собаке. И ничего с этим не поделать.

— Я сегодня наткнулся на одно любопытное имя. Финдлей. Финдлей Оникс.

Пришлось повторить имя и фамилию по слогам, чтобы Фиона разобрала. Потом я объяснил, как мне это имя попалось.

Тем утром я отправился в Колиндейлскую библиотеку — поискать в газетных подшивках еще каких-то упоминаний о смерти в Уиншоу-Тауэрс в ту ночь, когда Мортимеру исполнилось пятьдесят лет. Наверное, вы помните, что местная газета обещала держать читателей в курсе дела. Я наивно рассчитывал, что в ней опубликовали серию подробных заметок о начавшемся расследовании. Но что и говорить — я не принял во внимание, что семейство Уиншоу владело той самой газетой, а Лоренс был гроссмейстером той ложи, среди самых влиятельных членов которой значились и несколько шишек из полиции. Либо о таком расследовании не сообщат, либо — что вероятнее всего — не начнут его вовсе. Представляла интерес только одна деталь — коротенькое продолжение заметки, которую я уже видел, хотя скорее загадочное, чем полезное. Там говорилось, что ни на какие обстоятельства дела свет пролить больше не удалось, но полиция желает допросить частного детектива, работающего в этом районе, — упомянутого выше мистера Оникса. Судя по всему, некто, отвечающий описанию погибшего человека (чья личность до сих пор не выяснена), был замечен обедающим с детективом в одном из ресторанов Скарборо в вечер неудавшегося ограбления; более того, по сведениям, полученным от местного адвоката, выступающего представителем Табиты Уиншоу, в начале месяца мистер Оникс навещал ее в клинике Капкан-Бассетта по крайней мере трижды и предположительно — по делу. Для полноты картины в заметке сообщалось, что детектив также разыскивается в связи с тремя исками по поводу непристойного поведения (раздел 13 Акта о сексуальных правонарушениях, 1956).

И после этой статьи — ни единого упоминания о загадочном инциденте. В следующем номере гвоздем уже было сообщение о невероятных размеров баклажане, выращенном кем-то из местных огородников.