День саранчи - Натанаэл Уэст

— Признавайся, гад, — заорал детектив Гроган и, прежде чем Лем смог открыть рот, ударил его ногой в живот.

— Погоди, — вмешался детектив Рейнолдс, — надо дать парню шанс. — Он нагнулся над распростертым на полу Лемом и с доброй улыбкой сказал: — Малыш, твое дело труба.

— Я ни в чем не виноват! — возопил Лем. — Я ничего не сделал!

— Ты украл бриллиантовое кольцо и продал его, — сказал другой детектив.

— Ничего подобного, — сказал Лем с убедительностью, на которую был способен в данных обстоятельствах. — В поезде вор залез ко мне в карман и уронил туда кольцо, а я отдал его в заклад незнакомому мне человеку за тридцать долларов.

— Тридцать долларов! — фыркнул детектив Рейнолдс, всем своим видом выражая крайнее недоверие. — Тридцать долларов за кольцо, которое стоит больше тысячи! Нет, нас не проведешь. — И с этими словами детектив ударил юношу ногой в ухо.

Наш герой, как и следовало ожидать, снова потерял сознание, и детективы убрались из его камеры, предварительно удостоверившись, что он еще жив.

Через несколько дней Лем предстал перед судом, но ни судья, ни присяжные не поверили его рассказу.

К несчастью, Стэмфорд — город, где арестовали Лема, — захлестнула волна преступности, поэтому и полицейские, и судейские сажали всех подряд. Роковую роль в деле Лема сыграло то обстоятельство, что человек, представившийся ему работником ломбарда, на самом деле был Хирам Глейзер, он же Булавка, хорошо известный в преступном мире. Этот негодяй согласился дать показания в поддержку обвинения и свалил всю вину на нашего героя в обмен на небольшой гонорар от окружного прокурора, который вскоре должен был баллотироваться на перевыборах.

Как только был вынесен вердикт «виновен», все стали обращаться с Лемом самым нежным образом, даже детективы, которые были такими скотами в участке. Исключительно благодаря их заступничеству — они отметили его готовность помочь следствию — Лем получил всего пятнадцать лет исправительных работ.

Нашего героя тотчас же отправили в тюрьму и посадили в камеру — ровно через пять недель после его отъезда из Оттсвилла. Из всего этого неизбежно вытекало, что правосудие срабатывает у нас быстро, хотя, если вдуматься, не всегда справедливо.

Эзекиль Парди, начальник тюрьмы, был с виду суровым, но, в сущности, добродушным человеком. Он всегда лично приветствовал новичков, и Лем не стал исключением.

— Сын мой, путь преступника тяжел, но в твои годы еще не поздно свернуть с этой стези. Не надо морщиться, я не собираюсь читать тебе нотации.

(Лем, собственно, и не думал морщиться — слова мистера Парди носили чисто риторический характер.)

— Присядь-ка на минуту, — сказал он Лему, указывая на стул. — Твои новые обязанности заключенного могут немного подождать, как подождут и тюремный парикмахер с портным.

Начальник откинулся в своем кресле, время от времени посасывая огромную трубку из тыквы-горлянки.

— Первым делом надо удалить все твои зубы, — сказал он. — Они часто являются источником инфекции, и лучше сразу принять меры предосторожности. Одновременно с этим мы начнем серию холодных обливаний. Холодная вода — отменное лекарство от мрачных мыслей.

— Но я же ни в чем не виноват, — вскричал Лем, когда до него дошел смысл слов начальника. — У меня нет мрачных мыслей, и у меня никогда в жизни не болели зубы.

На все протесты юноши мистер Парди только небрежно повел рукой.

— На мой взгляд, — сказал он, — больных нельзя ни в чем винить. Ты просто болен, как и все преступники. Что касается твоего второго аргумента, помни: береженого Бог бережет. То, что у тебя никогда не болели зубы, вовсе не значит, что они у тебя не заболят в будущем.

Лем только застонал.

— Держись бодрее, сын мой, — весело сказал начальник тюрьмы и нажал вмонтированную в стол кнопку звонка.

Через несколько минут нашего героя повели к тюремному дантисту, но мы за ним туда не последуем.

Несколько глав назад я покинул нашу героиню Бетти Прейл, когда она лежала в кустах в чем мать родила. Ей повезло меньше, чем Лему, и она очнулась, только когда он вернулся домой.

Когда она полностью пришла в себя, то поняла, что находится в каком-то ящике, который кто-то сильно трясет. Немного спустя выяснилось, что она лежит на дне фургона.

«Жива ли я?» — спросила она себя и решила, что да, поскольку слышала голоса и ощущала свою наготу. «Даже самых последних бедняков, — утешала себя Бетти, — во что-то одевают, прежде чем похоронить».

На месте кучера, судя по всему, сидели двое. Бетти пыталась понять, о чем они говорят, но не смогла, потому что они говорили на иностранном языке. Она поняла только, что говорят по-итальянcки, так как недолгое время училась музыке в приюте.

— Gli diede uno scudo, il che lo rese subito gentile[46], - сказал один из ее похитителей.

— Si, si… — согласился второй. — Questa vita terrena e quasi un prato, che'l serpente tra fiori giace[47].

После чего оба впали в долгое молчание.

Не стану больше мистифицировать читателей. Бедная Бетти стала добычей охотников за белыми рабынями, и ее везли в один из публичных домов Нью-Йорка.

Поездка оказалась тяжелой. Во-первых, фургон, в котором ее везли, был без рессор, а во-вторых, по дороге похитители преподали Бетти несколько основательных уроков в ремесле, каковое ей предстояло освоить.

Поздним вечером фургон остановился на Мотт-стрит у дверей китайской прачечной. Итальянцы вылезли из колымаги, осмотрелись по сторонам. Убедившись, что полицейского поблизости нет, они завернули свою жертву в мешковину и перенесли в прачечную. Там сидел пожилой китаец и что-то подсчитывал на счетах. Этот сын Поднебесной окончил Йель и свободно владел итальянским.

— Что нового, синьоры? — осведомился он.

— Molto, molto, — ответил старший из негодяев, более мерзкого вида. — La vostra lettera I'abbiamo ricevuto, ma il danara no[48], - добавил он с язвительный ухмылкой.

— Queste sette medaglie le trovero, compaesano[49], - обнадежил их китаец.

После этого обмена репликами китаец провел их добычу через потайную дверь в своего рода приемную. Комната была обставлена с восточным великолепием. Стены были обиты розовым атласом с искусно вышитыми серебристыми цаплями, пол устлан ковром, обошедшимся хозяину в тысячу долларов, и его цвета могли посоперничать с радугой. Перед каким-то уродливым идолом тлели благовония, наполняя комнату тяжким запахом. Отделка комнаты свидетельствовала об изощренной изобретательности и немалых расходах.

Китаец ударил в гонг, и не успел его звук затихнуть, как появилась восточная женщина с забинтованными ногами и поспешила увести Бетти.

Когда они удалились, By Фонг — именно так звали китайца — начал торговаться с двумя итальянцами. Разговор велся по-итальянски. Не желая утомлять читателей пересказом всех подробностей, скажу лишь, что в конце концов Бетти была продана китайцу за шестьсот долларов.

Учитывая ситуацию на рынке, сумма была большая, но By Фонгу не терпелось заполучить Бетти. Он специально послал итальянцев в Новую Англию, чтобы они добыли ему настоящую американку. Бетти устраивала его на все сто процентов.

Возможно, самое время объяснить, почему By Фонгу так понадобилась настоящая американка. Дело в том, что его заведение вовсе не было рядовым публичным домом. Это был «Дом наций», где трудились представительницы всех стран, кроме Соединенных Штатов. Но теперь этот изъян был восполнен.

By Фонг не сомневался, что вскоре вернет свои шестьсот долларов с лихвой, ибо большинство его клиентов приезжали из, так сказать, неарийских стран и горели желанием воспользоваться услугами стопроцентной американки.

У каждой из обитательниц заведения By Фонга был двухкомнатный номер, отделанный в стиле той страны, откуда она приехала. Так, у француженки Марии комнаты были в стиле эпохи Директории. Комнаты пухленькой Селесты (француженок было две по причине их большой популярности) — в стиле Людовика XIV.

У испанки Кончиты стоял рояль с небрежно брошенной на него шалью, а также кресло в чехле из лошадиной шкуры, застегнутом на большие пуговицы, и с оленьими рогами вместо подлокотников. На одной из стен бедный, но вдохновенный художник изобразил балкончик.

Нет смысла описывать обстановку прочих пятидесяти с лишним комнат. Достаточно сказать, что они были отделаны с большим вкусом и знанием истории каждой страны.

Все еще в дерюге, в которой принесли ее итальянцы, героиня была отведена в комнату, предназначенную для нее.

Владелец дома нанял декоратора Азу Гольдштейна, который оформил апартаменты в колониальном стиле. Плетеные салфеточки, кораблики в бутылочках, китовый ус, коврики — все было тут. Аза хвастался, что сам губернатор Виндзор не нашел бы, к чему придраться, настолько достоверным был интерьер.