Лист - Виктор Соснора

Гамлет

Про деянья или про дух,про страданья или про страх.Вот и вся сказка про двух —жили-были брат и сестра.

В той стране, в той голубой(журавли не долетят!),там была только любовь,у любви — только дитя.

До зари звезды дрожат.Вся цена жизни — конец.Ты послушай: дышит душа —бьется, бьется в теле птенец.

Их любовь слишком светла.Им Гефест меч не ковал.Жили-были брат и сестра,и никто их не карал.

Ничего нет у меня —ни иллюзий и ни корон,ни кола и ни коня,лишь одна родина — кровь.

Песня Офелии

Столетье спустя, в январебыл маленький храм.Святители на серебре,нехитрый хорал.

Свеча и алтарь. В тайникетам ангел стоял.И лира на левой руке,и благословлял.

О волосы бел ковыли!Молитвы слагалпро тех, кто повел кораблив снега и снега.

Как радостно было у нас,когда над свечой,как маленькая лупа,блестел светлячок.

Столетье спустя и ещес востока пришликакие-то люди с мечоми люди с плетьми.

Они обобрали наш храм,алтарь унесли.И юношей (вот и хорал!)на торг увели.

Совсем отгорела свеча,лишь сторож-фантомходил, колотушкой стучал,да помер потом.

18 ноября в Париже шел снег…

Ты, черный звон,вечерний звон,кандальный звончернильных строк!Ты, влажный звонканальных зон,звон манекенов и антенн.Вон фонари — как чернецы,от фар огонь — а не печет…А может, это цепи цифрзвенят над городом:

— Почемвечерний звон,почем почетзатверженных чернильных клякс?почем ласкательность?почемвечерний звон любимых глаз?

 Иду без шапки. За плечом снежники — цыканье синиц…

 Почем шаги мои? Почем мое отчаянье звенит?

Кварталы Сен-Жермен

Поехалис орехами,с прорехами,с огрехами.

Поехали!Квадратнымикварталами —гони!

Машина —лакированныйкораблик —на огни!

Поехали!По эху ли,по веку ли, —поехали!

Таксер, куда мы мчимся?Не слишком ли ты скор?

Ты к счетчику, а числабесчисленны, таксер.

Что нам Париж гадает?Что нам еще искать?

Квадратные кварталыи круглая тоска.

Фантазии совы

1

Полночь протекала тайно,                        как березовые соки.Полицейские, как пальцы,                        цепенели на углах.Только цокали овчарки около фронтонов зданийда хвостами шевелили,                      как холерные бациллы.Дрема. Здания дремучи,                       как страницы драматурга,у которого действительность за гранями страниц.Семь мильонов занавесок загораживало действо,семь мильонов абажуров                       нагнетало дрему.Но зато на трубах зданий,                      на вершинах водосточныхтруб,на изгородях парков, на перилах,                             на антеннах —всюду восседали совы!Это совы, это совы, — узнаю кичливый контур,—в жутких шубах, опереньем наизнанку — это совыулыбаются надменно,                   обнажая костяныегубы,озаряя недра зданийснежно-белыми глазами…

2

          На антенне, как отшельница,          взгромоздилась ты, сова.          В том квартале, в том ущелье          ни визитов, ни зевак.

          Взгромоздилась пребольшая          боль моя, моя гроза.          Как пылают, приближаясь,          снежно-белые глаза.

          Снежно-белые, как стражи          чернокожих кораблей.          Птица полуночной страсти          в эту полночь — в кабале.

          Ты напуган? Розовеешь,          разуверенный стократ?          Но гляди:          в глазах у зверя          снежно-белый — тоже страх!

3

Раз-два! Раз-два!По тротуарам шагает сова!

В прямоугольном картонном плаще,медный трезубец звенит на плече,мимо домов — деревянных пещер —ходит сова и хохочет.

Раз-два! Раз-два!По тротуарам крадется сова!

Миллионер и бедняк — не зевай,бард, изрыгающий гимны-слова, —всех на трезубец нанижет сова,как макароны на вилку!

Раз-два! Раз-два!На тротуарах ликует сова!

Ты уползаешь? Поздно! Добит!Печень клюет, ключицы дробит,шрамы высасывая, долбитклювом, как шприцем, как шприцем.

Раз-два! Раз-два!На тротуарах рыдает сова.

В тихом и темном рыданье — ни зги,слезы большие встают на носки,вот указательный палец ноги —будто свечу — зажигает…

4

Мундир тебе сковал Гераклспециально для моей баллады.Ты, как германский генерал,зверела на плече Паллады.

Ты строила концлагерейконцерны,ты — не отпирайся!Лакировала лекарейдля опытов и операций.

О, лекарь догму применялприманчиво, как примадонна.Маршировали племеназа племенами в крематорий.

Мундир! Для каждого — мундир!Младенцу! мудрецу! гурману!Пусть мародер ты, пусть бандит,в миниатюре ты — германец!

Я помню все. Я не устанууничтожать твою породуза казнь и моего отца,и всех моих отцов по роду:

с открытым ли забралом,красться лис лезвием в зубах, но — счастьеуничтожать остатки свастик,

чтоб, если кончена война,отликовали костылями,не леденело б сердце надконцлагерями канцелярий.

Феерия

Л. Брик

Уснули улицы-кварталыстоличной службы и труда.Скульптуры конные — кентавры,и воздух в звездах как вода.

И воздух в звездах, и скульптурыабстрактных маршалов,                      матрон.И человек с лицом Сатурнаспит на решетке у метро.

На узких улицах монахив туннелях из машин снуют,на малолюдном Монпарнасенам мандарины продают,стоит Бальзак на расстояньи(не мрамор — а мечта и мощь!).

Все восемь тысяч ресторановобслуживают нашу ночь!

На площади Пигаль салоны:там страсти тайные, и там…

А птицы падают, как слезы,на Нотр-Дам,на Нотр-Дам!

1

Он появился, как скульптурана набережной.Наш старикпришел сюда с лицом Сатурна,сюда,и сам себя воздвиг.

Старик всю жизнь алкал коллизий,но в президенты не взлетел.Все признаки алкоголизмацитировались на лице.

В пижаме из бумажной прозы,изгоев мира адмирал,он отмирал.И то не просто —он аморально отмирал.

Он знал: его никто не тронет,все в мире — бред и ерунда.Он в тротуар стучал, как тростью,передним зубоми рыдал:— Я ПОТЕРЯЛ ЛИЦО!Приятель!Я — потерял.Не поднимал?

Но пьян «приятель». И превратноприятель юмор понимал:— Лицо?С усами?(И ни мускулне вздрогнул. Старичок дает!)Валяется тут всякий мусор,возможно, поднял и твое!

2