Лист - Виктор Соснора

"Гори, звезда моя, гори!"…

Гори, звезда моя, гори!И полыхай притом.Сто Сцилл и столько же Харибдхромает за хребтом.

Там сто стоических пещер,там стонет красота,за тем хребтом, где вечер-червьмне душу разъедал.

Он разъедал, да не разъел,он грыз, да не загрыз.Ни сам я и ни мой размерне вышли из игры.

Не обрели обратных нот,не хлынули под нож.И если прославляли ночь,то — ненавидя ночь.

Пусть вечер, как хирург угрюм,хромает вдоль застав, —моя звезда,ты — не горюй,гори,моя звезда!

Эхо

Солнце полное палило,пеленая цитрус.Нимфа Эхо полюбилаюного Нарцисса.

Кудри круглые. Красавец!Полюбила нимфа.Кончиков кудрей касалась,как преступник нимба.

А Нарцисс у родника,вытянут, как пика,в отражение вникалсобственное пылко.

У Нарцисса отрешенье.От себя в ударе,целовал он отраженье,целовал и таял.

Как обнять через полоскудивное созданье?Он страдал и не боролсясо своим страданьем.

— Я люблю тебя,—                    качал онголовой курчавой.— Я люблю тебя! —                   кричаланимфа от печали.

— Горе! — закричал он.                                 — Горе!нимфа повторила.Так и умер мальчик вскоре,в скорби испарился.

Плачет нимфа и доныне.Родники, долины,птицы плачут, звери в норах,розы, кипарисы.Ведь не плачущих не много.Есть. Но единицы.

С тех времен для тех, кто любити кого бросают,запретили боги людямгромкие признанья.

Если невзначай польютсяслезы от предательств,—запретили боги людямгромкие рыданья.

Даже если под мечами —помни о молчанье.Ведь в любви от века к векутак. Такой порядок.Пусть не внемлет нимфа Эхо,пусть не повторяет.

Фонтан слез

Бахчисарай!Твой храбрый ханв одно мгновенье обесценилмонеты римлян и армяни инструменты Авиценны.

Он прибивал славян к столбугвоздями белыми Дамаска.Отнюдь не мнительный Стамбулмолился узкоглазой маске.

Бахчисарай!Твой хан Гирейковарно и кроваво правил,менял внимательно гареми слезы на металлы плавил.

Все — мало. Только власть любил.Всех юношей страны для страхуубить задумал —                 и убил;оставил евнухов и стражу.

Под ритуальный лай муллывзлетали сабли ястребами,мигала кровь, как солнце мглы;младенцев сабли истребляли.

Прошло еще двенадцать зим,двенадцать лун ушло в преданье.Хан постарел. Татарский Крымжирел оружьем и плодами.

Прошло еще немало зла,хан правил пир в стеклянных залах,и к хану женщина пришла,она пришла                 и так сказала:

— Тебя никто не мог любить,а я одна тебя любила,а надо было бы убить;прости меня, что не убила.Повелевал ты, но — аллах! —легко повелевать слезами,я много лет таила страх;я умираю,           и сказала.

Она была бела, как бред,как струйка бедная.                  Не зналини имени ее, ни лет;ее в гареме не назвали.

Сам хан лекарствами поил…Мурзы мигали:             невозможно —старик наложницу любил,которую не знал на ложе.

Она в субботу умерла.Приплыл ясак. Носили яства.Неслось на яликах «ура!»,Задумчив был Гирей и ясен.

Он слуг судил — не осудил.Молчали эшафоты Крыма.Наложниц не освободил,но и не пользовался ими.

Он совершил обряды сам,сам в саван завернул, шатаясь,надгробный камень сам тесал,тесал, а евнухи шептались.

Он положил под камень клад,и не было богаче клада,он вырезал на камне глаз,и слезы падали из глаза.

— Аллах! — сказал он. — Больше звездв моей судьбе уже не светит.Да буду я фонтаном слез!— Да будешь! — так аллах ответил…

Когда узнал Бахчисарай,татары сети развивали.К утру утих собачий лай,всеочаги разогревали.

Торговец стриг своих овец.У тиглей хлопотал кузнец.

Жемчуголов ловил свой перл.Рабы свою баржу смолили.Лишь муэдзин молитву пели поздравлял татар с молитвой.

Продолжение Пигмалиона

M. Борисовой

Теперь — тебе: там, в мастерской, маски,тайник и гипс и в светлячках воздух…Ты Галатею целовал, мальчик,ты, девочка, произнесла вот что:

«У нас любовь, а у него маски,мы живы жизнью, он лишь труд терпит,другую девушку — он мэтр, мастер,—ему нетрудно, он еще слепит!»

Так лепетала ты, а ты слышал,ты пил со мной и ел мои сласти,я обучал тебя всему свыше, —мой мальчик, обучи ее страсти!

Мой ученик, теперь твоя тема,точнее тело. Под ее тогойя знаю каждый капилляр тела,ведь я — творец, а ты — лишь ты. Только

в твоей толпе. Теперь — твоя веха.И — молотками весь мой труд, трепет,и — молотками мой итог века!«Ему нетрудно, он еще слепит!»

Теперь — толпе. Я не скажу «стойте».Душа моя проста, как знак смерти.Да, мне нетрудно, я слеплю столько..Скульптуры — что там! — будет миф мести.

Теперь убейте. Это так просто.Я только тих, я только в труд — слепо.И если бог меня лепил в прошлом, —ему нетрудно, он еще слепит!

Гамлет и Офелия

Фрагмент

Д. Королькову

Гамлет

Неуютно в нашем саду,соловьи да соловьи.Мы устали жить на свету,мы погасим свечи свои.

Темнота, тихо кругом,лает пес, теплится час.Невидимка-ангел крыломовевает небо и нас.

Неуютно в нашем дворце,все слова, Гамлет, слова.И сидит в вечном венцена твоем троне сова.

Это рай или тюрьма?Это блеск или луна?В небесах нежная тьма,Дух Святой, дьявол она.

Неуютно в наших сердцах,целовать да целовать.Уплывем завтра, сестра,в ту страну, где благодать.

Офелия

Где страна, где благодать?Благо дать — и умереть.Человек — боль и беда.Только — быть, и не уметь

умереть. Быть — целовать,целый век — просто пропеть.Целый век быть — благо дать,целовать и не успеть

умереть. В нашем садулишь пчела с птицей поют,лишь цветы, лишь на светупаучки что-то плетут

да летят искры стрекоз,ласки сна, тайны тоски.В золотых зарослях розлепестки да лепестки.

Ты потрогай — рвется струна,Аполлон требует стрел.Этот знак «сердце-стрела»устарел, брат, устарел.

Не струна, а тетива,—или их, или себя!Этот сад весь в деревах,огнь и меч их истребят.

Гамлет