Новенький - Уильям Сатклифф

Пока длилась эта карандашная импотенция, в школе я слонялся вокруг Барри, надеясь, что представится еще один шанс завязать разговор и исправить дурное первое впечатление. Как-то раз у меня неплохо получилось: «Нет, кабинет 63 – вон там» – дрожащим голосом, но хоть с нормальной громкостью. Но все равно не уверен, что после этого факт существования моей личности отпечатался у Барри в сознании.

Потом в субботу я как-то бродил по Лондону и увидел, как он тонет в Темзе. Я сорвал с себя одежду, прыгнул в реку, освободил его лодыжку от водорослей, которые тянули его вниз, и вытащил его на берег, где вернул к жизни искусственным дыханием «рот в рот».

Или, может, мне это только привиделось. А если честно, Барри на геологической экскурсии споткнулся о бордюр, упал на дорогу, ударился головой об асфальт и потерял сознание прямо перед дальнобойным грузовиком с заснувшим шофером и сломанными тормозами. К счастью, я как раз проходил мимо, но поскольку Барри – весьма прилежный геолог, в карманах у него лежало слишком много камней, и я не смог его оттащить, поэтому пришлось пулей мчаться в гору, запрыгивать в грузовик, отнимать у сонного шофера руль и укладывать грузовик в ближайшее болотце, откуда я выплыл как раз вовремя, чтобы оживить Барри искусственным дыханием «рот в рот».

Так мы и подружились.

Ага?

Ладно, ладно, я тут не совсем точно излагал. Если хотите правду-правду – ну, такую лапшиненадовратьтохватитпридумайчтонибудьполучше правду, – то на самом деле мы с Барри ездили в одном школьном автобусе, так что мне постепенно удалось с ним познакомиться. Вот.

Дебильно, да?

Как ни странно, если вдуматься, все несколько занимательнее, поскольку стратегия и тактика рассаживания в школьном автобусе была весьма замысловата и еще сильнее усложнялась из-за того, что в том же автобусе ездили девчонки из соседней женской школы. Через несколько дней после своего появления Барри устроил революцию, усевшись в третьем спереди ряду. Это уничтожало на корню многие годы безмолвных переговоров и не слишком безмолвных драк. Барри был из тех, кто спокойно мог отправиться прямо на заднее сиденье, ну, может, пару недель провести во втором или третьем ряду с конца, – и тут он является и усаживается в третьем ряду! Просто неслыханно! Однажды, когда рядом с ним сел первоклашка, а) он пустил его к окну, б) они поговорили. Я не верил своим глазам. Я, блин, глазам не верил. Просто чудовищно.

Стандартная, принятая, унаследованная от прежних поколений схема рассаживания в автобусе была такова:

Самый перед: преподы.

Не самый перед: печальные случаи, христиане, некрутая мелюзга от первого до третьего класса, уродины из женской школы.

Передняя половина середины: крутая мелюзга, некрутые парнишки из четвертых – шестых классов.

Задняя половина середины: крутые четверо– и пятиклассники (которые наследуют задние места), дятлы из шестого класса, которые считают себя крутыми, потому что носят белые штиблеты, заблудшие выскочки – евреи-мазохисты из первых – третьих классов, которым нравится быть битыми.

Не самый зад: интересные девчонки.

Самый зад: крутые шестиклассники.

Передняя и задняя половины середины различаются, мягко говоря, смутно, поэтому, как вы понимаете, четвертый и пятый классы были ключевым периодом для выявления тех пятерых, что со временем перейдут на заднее сиденье. Стоит заметить, что школьный статус человека не обязательно соответствовал его автобусному статусу – частично из-за девчонок, но главным образом потому, что в замкнутом пространстве, куда мы попадали дважды в день на протяжении семи лет, размывались традиционные скороспелые суждения. Люди, которые в школьных коридорах и не осознавали существования друг друга, через три-четыре года в конце концов вынуждены были при встрече возле автобусной лесенки как-то здороваться. Как угодно – от улыбки или кивка до «привета» или удара в морду, – но то был по крайней мере хоть какой-то жест взаимного узнавания.

Мои четвертый и пятый классы проходили под знаком бесконечного конфликта с автобусным префектом того времени – фашиствующим молодчиком Майклом Картером. Конфликт затеял в основном я сам, понимая, что должен как-то провоцировать Майкла Картера, чтобы он на меня накинулся. Этого я и добивался – показать, как умею постоять за себя. Тогда я перемещался из передней половины середины в заднюю – и в шестом классе мог бы сидеть совсем сзади. Проще простого.

Спровоцировать Майкла Картера было легко. Когда он садился в автобус и заводил разговор с Петрой (самой интересной в то время девчонкой), я, встав коленями на сиденье, поворачивался к ним и принимался вежливо, но настойчиво допрашивать:

– Майкл, зачем ты разговариваешь с Петрой, если знаешь, что ей не нравишься? Майкл, зачем ты это делаешь? Ты же знаешь, что ей не нравишься, зачем ты с ней разговариваешь? Зачем, Майкл? Скажи. Мне просто любопытно, я мог бы поучиться на твоем обширном сексуальном опыте. – Обычно он предлагал мне заткнуться и повернуться лицом вперед, и тогда я говорил: – Это чтобы повыпендриваться перед Петрой? Ты поэтому меня просишь отвернуться? Показать ей, какой ты авторитет? Думаешь, от этого ты ей понравишься? По твоему обширному сексуальному опыту, это помогает, а, Майкл? Скажи, я хочу научиться.

И так далее в том же духе, пока он не давал мне в глаз.

Если он садился в автобус и не заводил разговор с Петрой, я поворачивался и говорил:

– Майкл, почему ты сегодня не разговариваешь с Петрой? Почему ты с ней не разговариваешь? Потому что наконец понял, что ей не нравишься? Поэтому? Ты поэтому с ней не разговариваешь? Может, тебе стоит пробовать и дальше, а, Майкл? Кто знает – может, ты ей понравишься, если будешь настойчив, кто знает. Или это потому, что ты сегодня не в военной форме, а, Майкл? Ты поэтому не разговариваешь с Петрой? Потому что знаешь, что в военной форме ты сексуальнее? Поэтому, да? Скажи, Майкл, я хочу поучиться на твоем обширном сексуальном опыте.

И так далее в том же духе, пока он не давал мне в глаз.

Чем дольше я его подначивал, тем сильнее он меня бил, но дело того стоило. Благодаря нашим отношениям с Майклом Картером к концу пятого класса я сидел в самом заду середины, почти в начале зада. (Таким образом, я оказался совсем рядом с Петрой. Про себя я считал, что нравлюсь ей, но это уже другая история.)

В результате в младшем шестом классе, как раз когда появился Барри, я наконец попал на заднее сиденье. Я был одним из тех, чей автобусный статус был значительно выше школьного. Все удачно совпало: не думаю, что мне выпал бы шанс приблизиться к Барри, если б он не ездил тем же автобусом.

Через несколько недель, когда я решил, что он, как минимум, уже должен смутно распознавать мое лицо, я подошел к нему на автобусной остановке и заговорил. Я психовал – был спокоен – готов ко всему, – так что просто ринулся в атаку:

– Холодно, да?

– Да, – ответил он.

– Автобус немного опаздывает.

– Да.

– Сейчас, кстати, ноябрь, – сказал я.

– Ну и что с того, – спросил он, – что автобус опаздывает в ноябре?

– Я имею в виду – холодно.

– Точно.

– Я хочу сказать, в ноябре всегда холодно, – объяснил я.

– Ну да. Ну да, – отвечал он.

– Слушай, – сказал я, – может, сядешь на заднее сиденье? Там лучше.

– Хорошо, – ответил он.

ЕСТЬ! ЕСТЬ! ЕСТЬ! ЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕССССССССССССТТЬ! ЕСТЬЕСТЬЕСТЬ! ЕСТЬ! ЕСТЬ! ЕСТЬ!

У моего мозга случился оргазм. Просто невероятно!

Вот так Вот вам вся правда-правда. Так началась наша дружба.

Глава пятая

Среда, середина дня. Регби. Мистер Дин, неотразимый в красных трениках с начесом, оранжевых носках, фуфайке с надписью «Англия У23 Тренировки по женскому хоккею–Вайкомб'83» и с зеленым судейским свистком, который никогда не свистит, строит нас вдоль боковой линии. Вновь угощает историей про тренировки в Вайкомбе'83 – обычная тягомотина в стиле «они – спортсменки-профи, а вы – просто букет анютиных глазок». Мы слышали эту туфту раз пятьдесят, но он нас все еще не убедил, и общешкольный здравый смысл подсказывает, что свою фуфайку мистер Дин приобрел в магазине «Оксфэм»[4].

Потом мы распределяемся по командам: сначала хорошие игроки, потом жирные плохие, потом я, потом худые плохие, потом слизняки и христиане.

Лекция окончена, команды составлены, все на местах. Мистер Дин подносит к губам зеленый свисток. Начать игру толком не готов никто, поскольку все знают, что сейчас будет.

– Давайте, парни, – поживее!

Мы изображаем живость. Он дует в свисток. Звука нет. Это случается каждую среду но никто никогда не напоминает ему, что свисток не работает, поскольку все мы хотим, чтобы он выглядел мудаком, каковым он и выглядит.