Любовник змеи - Степан Станиславович Сказин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ворочаясь под одеялом и силясь заснуть, я фантазировал о том, как сладко было бы — в самом деле — побеседовать с Акбалой за кружкой чаю, печеньем и разноцветными конфетами. Открыть перед чуткой девушкой свою израненную душу.
Вот что я рассказал бы Акбале — если б зазвал красавицу в гости.
3. Непрерывная революция
В восемнадцать лет — начиная учебу на втором курсе университета — я был на две меры менее озлобленным на мир, чем сегодня; и на три меры более романтиком.
Я был — можно сказать — пробившимся из земли тонким зеленым стеблем. И — повернись колесо обстоятельств по-иному, чем это получилось — из меня выросло бы совсем не такое колючее дерево, каким я оказался теперь.
О, тогда я не ненавидел мир!.. Глядя на его несовершенства, я мечтал о том, как можно все исправить.
Скучая на лекциях — слушая, как очкастые профессора с лоснящимися лысинами жонглируют терминами вроде «права человека», «подсудность деяния» и «презумпция невиновности» — я подмечал, что господа законники, со времен самого Хаммурапи, не сделали человечество ни на грамм счастливее.
Вот если бы адвокаты всех стран объединились. И настрочили бы иск в пользу всех угнетенных, униженных, обделенных — призвав к ответу воров, обжор и плутов… Восторжествовала бы тогда мировая справедливость?..
Хех!.. Да кто же верит в сказки?..
«Декларация естественных прав и свобод человека» давно написана. Короли и президенты жертвуют миллионы долларов в международный комитет по борьбе с бедностью и последствиями войн. С высоких трибун произносятся страстные речи о необходимости заботы об экологии. Вот только жизнь на нашем зелено-голубом шарике не становится легче.
Сеньоры будущие адвокаты — мои сокурсники — и не горели желанием спасать человечество. В роскошной столовой факультета студентики поглощали бутерброды с копченой колбасой, с паштетом и с семгой, крабовый салат и кремовые пирожные. И вели позорные — с моей точки зрения — разговоры.
Кто-то хвастался: «Меня папаша на лето в юридическую контору устроит. Будет у меня практика». Другой раздувался, как лягушка: «А я пишу иски по жилищным спорам. Зарабатываю по три с половиной тысячи червонцев за иск!..».
Студентики грезили о том, как закончат университет, сядут на теплые местечки в адвокатских коллегиях и не будут знать недостатка в деньгах, качественном алкоголе и женщинах; будут ездить до комфортабельного офиса на шикарных авто и летать в отпуск на Багамы. И никому из этой «золотой молодежи» не приходило в голову сказать: «Я стану защитником обиженных и слабых!..».
Я тоже — бывало — захаживал в столовую перехватить чашку кофе и бутерброд с беконом. Но кусок застревал у меня в горле. В голове вдруг стукало: «Пока я здесь шикую — какой-нибудь ребенок в Южной Индии пухнет от голода». Или: «Я учусь в институте. А сыну сантехника дяди Коли ВУЗ никогда не светил — потому что оплата обучения рабочей семье не по скромному бюджету».
Иногда меня так и скручивал в морской узел жгучий стыд перед больными африканцами, голодными индусами, изнасилованными девушками и бомжами. Чем я лучше всех этих несчастных людей?.. За что мне дана привилегия вкусно есть, сладко спать, каждое утро принимать душ?..
Мне хотелось — как мифическому Христу — искупить своей болью все страдания рода человеческого.
Своими мыслями я — разумеется — не делился ни с кем из сокурсников, даже с теми, кто держал меня в приятелях. Озабоченные совсем другими материями сверстники — в лучшем случае посмеялись бы надо мной и прозвали бы «Исусиком». Чувствуя, что от товарищей по университетской скамье меня отделяет глухая стена непонимания — я все больше замыкался в себе; превращался в хмурого молчуна.
Так почему мир полон скорбей?..
И что с этим делать?..
К чести моей: решая эти вопросы — я не ступил в трясину религии.
Мне хватило ума понять, что перекладывание ответственности за все хорошее и за все плохое на невидимые сущности — на бога и дьявола — это тупиковый путь.
Вообще: религиозная картина мира была мне неприятна. Мне не хотелось представлять, что мои покойные родители — свесив ножки вниз — с нимбами над головой и крыльями за спиной сидят на облаках и бренчат на арфах. Или — в чем мать родила — бродят по эдемскому саду и обрывают с деревьев яблоки и апельсины.
Нет уж. Лучше считать мертвецов мертвецами.
Ответы на свои вопросы я искал в книгах. Я бессистемно читал все, что попадалось мне под руку.
Мировая литература — кладезь знаний. Это бескрайний шумный океан — ныряя в который, не предвидишь, когда и как тебе попадется золотая рыбка.
Иногда — прочитывая от корки до корки толстенный трактат «Человек и общество» — я чувствовал, что выпил восемь литров соленой воды и ни на грамм не стал больше знать ни о человеке, ни об обществе. А иногда — после китайской сказки «Бедняк-ученый и волшебница-лиса» я вроде бы ухватывал крупицу знаний…
Я превратился в книжного маньяка.
Я изыскивал книги где и как только мог.
Качал в интернете. Не пропускал ни одного книжного магазина. В поисках старых изданий осаждал букинистические лавки.
Меня интересовали книги по истории, философии, психологии. Серьезная художественная литература. Как паук плетет паутину — так я пытался сплести из разрозненных фактов и теорий цельное мировоззрение.
Моя охота за книгами привела меня в такие архаические заведения как библиотеки.
Один поход в библиотеку стал судьбоносным.
В тесном пропыленном холле — который украшало только темно-зеленое растение в горшке — я увидел полку с книгами. Над полкой — табличка: «Понравилась книга?.. Возьми в подарок».
У меня загорелись глаза.
Впрочем, большинство книг на полке не представляли для меня интереса. «Как соблазнить парня. Практические рекомендации» — «Восемьдесят блюд из цесарки» — «Свадебные платья. Каталог» — Надежда Бережная, «Невеста для Буратино (мелодраматический детектив)».
Михайло Букунин. «Непрерывная революция».
Стоп. Это что-то занятное.
Революция… Почти запрещенное слово.
Я — разумеется — имел смутное представление о революциях. В учебниках истории о революциях кое-что писали. В одной книге об античности говорилось даже, что восстание Спартака было своего рода рабской революцией.
Но все авторы писали о революциях туманно, обтекаемо и до комичности кратко. Точно
