Записки оккупанта - Эрнест Султанов

Местное население положительно относилось к конкуренции между американцами и русскими. Янки в буквальном смысле кормили итальянцев после войны. Щедрые американские военнослужащие пользовались большой популярностью среди местного женского населения. А парни могли дешево купить или выменять у сержанта с базы сигареты и виски. Русские были мало представлены на местности, зато они активно принимали и готовили «товарищей» из Италии.

В послевоенный период человек как потребитель политики оставался в центре внимания партийного маркетинга – пропаганды. Христианские демократы в качестве своей базы использовали католическую инфраструктуру: церковь продолжала воспитывать детей – будущих избирателей, а воскресные мессы превращались в политические митинги. В свою очередь, стратегия компартии заключалась в поддержке рабочего движения (митинг как аналог мессы) и незащищенных слоев населения в рамках борьбы за социальные права. Показателем популярности и эффективности компартии был ежегодный праздник газеты «Унита»[7], в рамках которого местный актив на своей территории организовывал народные гулянья. Наличие развлекательной программы и дешевой еды (за счет бесплатного сервиса членов партии) делало праздник компартии не менее долгожданным, чем массово отмечаемые Рождество или Пасха. Этот дуализм итальянской политики был запечатлен в фильме «Дон Камилло и Пеппоне» (Don Camillo e Peppone): сталкивающиеся по любому вопросу священник и сверяющий городские часы по «Московскому радио» мэр-коммунист нуждаются друг в друге и являются лучшими друзьями, хотя и не признаются в этом. Символично, что даже первая статья конституции, в которой Италия определяется как республика, «основанная на труде», была компромиссом между коммунистической «республикой трудящихся» и «социальной доктриной» церкви. Эта странная дружба продолжалась с конца войны до гибели системы в начале 1990-х. Сначала с 1945 по 1946 год христианские демократы и левые сформировали единое правительство. Одновременно в различные периоды коммунисты активно поддерживали или входили в правительства христианских демократов. И даже несмотря на жесткие столкновения, они в конечном итоге нуждались друг в друге: их относительная автономность, не говоря уже о независимости бюджетной политики, была возможна только в рамках внутриитальянского противостояния.

Внутриитальянская борьба была лишь элементом большого межкорпоративного конфликта в рамках холодной войны. Так, в ответ на «недружественные действия» со стороны просоветских режимов в Чехословакии (смещение и опала архиепископа Берана[8]) и Венгрии (приговор к пожизненному заключению кардинала Миндсенти[9]) появились две папские буллы, запрещавшие католикам под страхом отлучения от церкви членство и даже просто сотрудничество с компартией. Италия была одной из стран, в которых вашингтонская штаб-квартира предполагала размещение ракет как ответ на новый советский продукт – ракеты СС-20. Причем если правительство христианских демократов и социалистов дало добро, то коммунисты организовали протестную кампанию.

Политическую окраску местности можно было определить по названиям улиц. Если превалировали «Батюшки Пио» (Padre Pio) и иные свежеиспеченные святые, то это был демохристианский феод. А в левом Турине к Олимпийскому стадиону ведет проспект Советского Союза. То есть когда в городке или деревне были улицы Тольятти, Грамши, Маркса, Ленина, то здесь правили левые – зачастую коммунисты вместе с социалистами. Причем некоторые населенные пункты после гибели Восточной империи даже выкупали или спасали сбрасываемые в России статуи Ленина, устанавливая их у себя в парках и на площадях.

«Прет-а-портезация» политики

Падение Берлинской стены вызвало кризис локальных брендов не только проигравшей, но и победившей корпорации. Дело в том, что инвестировать в самостоятельные местные проекты в условиях всемирно победившего MTV больше не требовалось. Идеология, как выстроенная система принципов, стала исчезать из партийной жизни, подменяясь набором пиар-лозунгов. Партии начали избавляться от политического haute couture как от чего-то затратного и не приносящего конкретных результатов. В этом контексте показательно исчезновение «партийных школ», которые использовались коммунистами и христианскими демократами для подготовки кадров руководителей. Тем более что стратегия предполагает принесение в жертву тактических интересов и инвестирование в будущее, что для новой политики было слишком дорогим удовольствием.

В свою очередь, процесс «эмтивизации» политики отразился на процессе модернизации партий: идеология резко уступила свое место логике «электоральной доходности» – политической EBITD-ности[10]. На месте компартии был создан софт-бренд «Левые демократы» (Democratici di Sinistra) и радикально-ностальгический бренд «Партия коммунистического возрождения» (Partito Rifondazione Comunista). Кроме того, из недр этой партии вышел бренд «Северная Лига» (Lega Nord), трансформировавший «классовую борьбу» в борьбу против чужаков – эмигрантов и «паразитирующего Юга». Христианские демократы растворились в левых, правых и консервативно-религиозных брендах. Неофашисты из Итальянского социального движения (Movimento Sociale Italiano) «сбросили прошлое с парохода истории», создав со своими непримиримыми противниками (либералами и монархистами) правый бренд «Национальный альянс» (Alleanza Nazionale).

Наконец, самым ярким явлением нового политического периода стал партийно-маркетинговый проект принадлежащей Сильвио Берлускони рекламной компании «Публиталия» (Publitalia). Благодаря ей Берлускони еще до своего появления в политике стал самым богатым человеком в Италии. Дело в том, что его телевизионные активы – компания «Медиасет» (Mediaset), за которой не было никакого реального имущества, стала самым квотируемым биржевым лейблом с выросшей в десятки раз стоимостью акций. Этот успех «Публиталия» повторила и в политике. После объявления Берлускони о начале политической карьеры партийный проект «Вперед, Италия!» (Forza Italia) всего за несколько месяцев был раскручен до первого места на выборах. При этом сам магнат фактически стал не только лидером, но и «идеологией» новой партии.

До «выхода на поле» Берлускони политика была крайне затратной и личной – политик, как мафиозный авторитет, должен был постоянно демонстрировать присутствие в своем районе. Его методы были реальными, и их можно было потрогать. Например, на Юге активно практиковалась торговля голосами: каждый житель улицы получал по половине разорванной банкноты (обычно в десять тысяч лир), вторая половина выдавалась при достижении определенного результата на участке. Эффект Берлускони – это когда политика упрощается до уровня маркетинга: избиратель – потребитель политики испытывает удовольствие, перманентно получая виртуальную «первую половину». Задача политического маркетинга как раз и состоит в том, чтобы усилить ощущение эйфории у избирателя с приближением к выборам. Проще говоря, необходимо продавать ощущения, эмоции потребителю вне зависимости от реальной пользы товара.

Изменилась система финансирования партий. В период соперничества Москвы и Вашингтона вложения материнских корпораций в значительной степени определяли партийные бюджеты, позволяя делать инвестиции в «нерентабельные» проекты, связанные с идеологией. США инвестировали в христианских демократов через католическую церковь: как элемент борьбы с коммунизмом в Европе. СССР проводила финансирование итальянских коммунистов через международные структуры (партийные) и издательские дома: газета «Унита» имела по всей Италии сеть корреспондентов, которые фактически были партийными функционерами. Политика была построена не на рыночных, а на административно-хозяйственных основах. После ликвидации внешних инвестиций основными партийными донорами стали финансово-промышленные группы. При этом если новые олигархи (Берлускони) финансируют правоцентристов, то «старые» (Аньелли[11], де Бенедетти[12]) – левоцентристов. Политические симпатии также разделились по региональному признаку: бизнес «красного пояса» (традиционно голосовавшая за коммунистов Тоскана и Эмилия-Романья) взял под опеку «Левых демократов», а компании консервативно-индустриализированных регионов Севера – партию Берлускони. Таким образом, смена финансирования также повлияла на трансформацию политики: классовая борьба стала приобретать оттенок клановой.

Такая трансформация стала возможной в том числе благодаря уходу со сцены целого поколения значимых политических топ-менеджеров. В 1988 году умер харизматичный лидер «Итальянского социального движения» Джорджо Альмиранте. Благодаря антикоррупционным скандалам в рамках операции «Чистые руки» (Mani pulite) уголовные дела были возбуждены в отношении ключевых членов «советов директоров» Социалистической партии и Партии христианских демократов. Наконец, полностью сменился «совет директоров» Коммунистической партии Италии. В результате за короткое время к власти пришли менеджеры среднего звена, никогда не отвечавшие за разработку стратегии. Следствием революции «сумконосцев» (portaborse) стала полная адаптация победившей американской модели. И правые, и левые стали апеллировать к либеральным ценностям.