Элеватор - Людмила Сердюковская

– А че тут рассказывать? Иди, смотри, глаза ж на месте, вот как видишь, так все и есть. Ну, я побег, а то там на весовой ждут.

На второй день не выдержала. Суставы ломило, из носа текло, шов на юбке все-таки треснул. Спотыкаясь, спустилась в подсобку.

– Виктор Павлович, давайте, что там за спецовки, только поновее. И обувь какую-нибудь. А то некогда разбираться, где в этом захолустье одежда продается.

– Рынок у нас есть. Но с тряпками Надежда только по выходным выходит. И то там разве вещи? Так, надувательство, нитки гнилые, материя через неделю протирается. То ли дело у меня лапсердак – сносу нет!

Стараясь не думать о своем внешнем виде, в рабочей одежде Яна смело лазила по хлипким проржавевшим лестницам, бесцеремонно распахивала двери в кладовые и подсобки. Хваталась за голову: во всем этом нужно разобраться, понять, охватить, быстро и целиком. Первое мрачное впечатление от внешней неухоженности элеватора подтверждалось полной внутренней разрухой. Она поражалась, как эта развалина вообще может работать. Протекшие стены, старый шифер, оголенные наружные швы, неумело заделанные монтажной пеной. Каждый угол, каждый отсек своим жалким видом демонстрировали полную немощь некогда успешного предприятия, каждые полчаса доносились крики: эй, Санька позовите, опять с сушилкой что-то; Палыч где, транспортер барахлит.

Яна внимательно наблюдала за приемкой и взвешиванием зерна, напряженно ловила малознакомые слова: силосы, нории, шнеки, аспирация. Быстро ухватила путь движения зерна по комплексу: весовая, конвейер, потом в рабочую башню, там чистка-сушка, дальше на хранение в силос – гигантскую банку, одну рабочую из двух. Радостно догадывалась: вот она – нория, ползучая вверх лента с закрепленными ковшами-зубьями. А там сушилка – уродливый неправильный прямоугольник.

После обеда, когда машин с зерном почти не было, она возвращалась в облезлую комнатушку, разбирала документы, пыталась систематизировать, разложить хоть в каком-то порядке. После нескольких дней копания в бумажном ворохе пребывала в состоянии ужаса. Исчерпав собственное терпение, вылетала в коридор, ловила первых попавшихся сотрудников, невпопад пытала:

– Так… договорами у вас тут кто занимается? – те топтались на месте, что-то невразумительно бормотали. – Юристы, договорной отдел, ну кто-то же их делал?

Проходящая мимо худощавая тетка, которая встречала ее в первый день, нехотя обернулась:

– Че ты к ребятам пристала? Митька вообще грузчик, какой с него спрос. Вон по коридору налево возле кладовщиков Митрофановна сидит. Вроде они с девчатами бумажки эти перекладывали.

Яна направлялась туда, воинственно махала распотрошенными папками перед постными лицами сотрудников:

– Да тут катастрофа! Договоров и половины нет! Земля до конца не оформлена. Сторожки какие-то только на бумаге. Долговых обязательств куча. Срочно нужно провести инвентаризацию! Выводить на другое юрлицо! Банкротить!

Дородная чернявая женщина насупилась, уперла руки в боки:

– Дык, а че мы? У нас и юриста нет. Один приезжий был когда-то, уехал давно еще. А так, то Тимур Владимирович кого-то привезет, то мы, то девчата из бухгалтерии чего-то сами склепают. И пока не жаловался никто.

Яна, возмущенная, уходила ни с чем, а вслед несся злой шепот:

– Взялась еще, начальница, не пойми откуда. Сама, видать, не смыслит, а туда же – руководить.

А она забегала в бухгалтерию, пыталась перекричать голосистых бабенок:

– Ну, как же можно было так учет запустить? – Те орали наперебой, мы что, мы ничего, тут и запускать нечего было. Яна пыталась их хоть как-то организовать так, это в порядок привести, оборотные ведомости по порядку разложить, всю первичку проверить, недостающие восстановить. Пожилые бухгалтера работу делали из-под локтя, между собой недовольно бурчали.

Категорически не складывались отношения и с Тимуром Ильясовым. Яна, обычно коммуникабельная и общительная, никак не могла поймать нужную ноту в общении с директором. То безуспешно пыталась играть роль важного руководителя, то, наоборот, по-детски просила помощи. Ильясов держался враждебно и презрительно, порой насмешливо, и не упускал возможности поддеть ее едким замечанием. Яна нервничала, злилась, не могла быстро подобрать правильные слова в ответ. Директор всегда появлялся в самый неподходящий момент, из ниоткуда, мигом оценивая ситуацию:

– Эй, что тут у вас? Договора на землю? Так они у меня в сейфе. Слышь, подруга, а тебе они на кой?

В присутствии работников он хамил неприкрыто, как будто специально провоцировал, а Яна заводилась мгновенно и отчаянно.

– Что значит, на кой? Вы вообще понимаете, для чего я сюда приехала? Мне документы проверить нужно, в технологии процессов разобраться, финансы распланировать.

– Вот и разбирайся в процессах, а куда тебя не просят, не лезь. Ты же специалист? Или как там – эксперт? Вот и давай, расскажи нам, как бизнес вести, как комплекс отремонтировать, а то без тебя, видишь, не справляемся.

Победно разворачивался и уходил, оставляя Яну в недоумении, не давая опомниться. Директора провожал дружный согласный хохоток, а он уже орал на весь коридор кому-то из своих братков:

– Прислали тут пигалицу, ни черта не смыслит, только под ногами путается. Надо же – финансовый эксперт, Вайсман, видно, совсем из ума выжил. Прикинь, этой кукле такие бабки делить доверил. Я бы ее и пирожки продавать не поставил.

Рядом с Тимуром скользкой тенью крутился его лучший друг, именовавший себя исключительно Евгением Андреевичем. При упоминании о нем Палыч всегда презрительно сплевывал:

– Какой еще Евгений Андреевич? Женька Кислый – бандит и вор, клейма негде ставить, присосался к Тимуру, хуже пиявки, не отодрать.

Кислый в отличие от Ильясова производил совершенно отталкивающее впечатление: мелкие колючие глазки, землистое нечистое лицо, вечно искривленный рот. Он передвигался разболтанной походкой, все время озираясь. Цеплялся к сотрудникам, раздавал указания направо и налево, те недовольно, но подчинялись. Его не любили, но побаивались, а Яна при виде Кислого испытывала смешанное чувство брезгливости и опасения. Он вел себя еще более нагло и развязно, чем Тимур. Только завидя ее, начинал паясничать:

– А че, Тимыч, нормальная чмара, тощая только, но ниче, подкормим, – довольно хохотал, пытаясь ущипнуть за бок.

Яна молча отстранялась, пытаясь пройти мимо, но он не унимался:

– Эй, куда побежала? А ну ка, цыпа-цыпа-цыпа, иди сюда.

Она не останавливалась, Кислый забегал вперед, перегораживая путь, хватал за плечи, наклонялся, душно пыхтя в ухо.

– Чего ты дикая такая? Я ж тебя не съем.

Яна возмущенно отталкивала:

– Эй, вы что себе позволяете?

Тимур вдалеке посмеивался, а Кислый делано оскорблялся:

– Повежливее, девочка. Нам тут с тобой еще работать и работать. Ты ж нам вроде как помогать приехала, – весело осклабился, – только вот не знаю, что умеешь? Стриптиз танцуешь?

Яна взрывалась:

– А ну, убери руки, а то как заору! Отойди, я сказала, милицию вызову, понял?

Они с Тимуром как будто специально донимали ее каждый день, насмехались и ерничали, доводили до слез, которые она из последних сил сдерживала и выплескивала только вечером в колючей берлоге холодной квартиры. Засыпая, снова и снова прокручивала в голове обидные нападки, но в этих мысленных спорах уже не молчала, а отвечала, метко, хлестко, с каждым разом все увереннее, и наконец одерживала вверх и уже во сне видела, как в светлых глазах Ильясова плавится свинец, взгляд становится мягче, в нем уже сквозит растерянность, неуверенность и еще что-то неуловимое, очень странное, неожиданное. Она пыталась понять, разгадать, что это, и каждый раз почти удавалось, но за сотую долю секунды до разгадки она просыпалась от резкого звука своего будильника.

Неделя тянулась бесконечно долго и тяжело, в пыльном облаке тоски неприветливого городишки. И становилось все более ясно, что ее радужные ожидания не оправдываются. Отправляясь в Куражево, Яна предполагала увидеть заранее благодарных жителей, с радостью и надеждой распахивающих все двери, внемлющих каждому слову приехавшей спасительницы умирающего элеватора. Она еще в офисе мысленно начала вживаться в эту роль, представляла себя авторитетной и влиятельной, вооруженной полномочиями крупнейшей инвесткомпании. Недоброжелательность сотрудников во главе с директором вызывала у нее недоумение, казалась обидно незаслуженной, абсурдной.

Из обрывков разговоров и веселой болтовни Палыча удалось выяснить следующее: предыдущим владельцам, которые выступали продавцами в сделке с «Грандексом», элеватор достался в результате шального передела в девяностых, в числе многих других предприятий попал в отрезанный ими кусок большого пирога бывшей государственной собственности. За отсутствием хоть какого-нибудь руководства комплекс стоял, постепенно разворовывался, ветшал и ржавел. Спохватились незадачливые хозяева пару лет назад, на минуту отвлекшись от активного участия в политических играх, схватились за головы, как же так, на секунду отвернешься, так целый элеватор на металлолом растащат. И направили туда Тимура Ильясова, племянника одного влиятельного бизнесмена, ты присмотри там за хозяйством, припугни воровитый народишко, ну, короче, поруководи.