Эксперт № 45 (2014) - Эксперт Эксперт

К новому миропорядку

Однако можно ли назвать сочинское выступление Владимира Путина антизападным или антиамериканским, как это поспешили сделать многие комментаторы? Конечно же нельзя. Что может быть антизападного или антиамериканского в четком формулировании своих интересов? Неужели американский политический класс обладает столь тонкой душевной организацией, что способен не усматривать антиамериканский настрой исключительно в предложениях станцевать танец живота? Кажется, ни Белый дом, ни Конгресс, ни Пентагон не давали в последние годы поводов подозревать, что в них работают настолько ранимые леди и джентльмены…

Между тем жесткая внешнеполитическая риторика президента России — лишь отражение непримиримой позиции наших партнеров, которые наверняка слышат и даже понимают, но не желают учитывать доводы России. Однако без такого учета построить по-настоящему стабильную мировую систему невозможно, на что и указал Путин, подчеркнув, что стабильность миропорядка времен холодной войны «основывалась не только на балансе сил и праве победителей, но и на том, что “отцы-основатели” этой системы безопасности относились с уважением друг к другу, не пытались “отжать” все, а пытались договариваться». И этот механизм сдержек и противовесов не стоило ломать, не подготовив новый формат взаимоотношений государств после 1991 года. Но «США, объявившие себя победителями в холодной войне, самоуверенно посчитали, что в этом просто нет нужды. Вместо установления нового баланса сил, который является необходимым условием порядка и стабильности, были предприняты шаги, которые привели к резкому усугублению дисбаланса».

Сочинскую речь Путина не раз уже сравнили по жесткости и воздействию на западную аудиторию с мюнхенской речью. У них в самом деле немало общего, прежде всего в международном контексте. Вспомним, прологом к Мюнхену стали планы расширения системы ПРО, намерения предоставить план действий по членству в НАТО Грузии и Украине (и это после свершившейся агрессии США против Югославии и Ирака). Ясно заявленный протест вроде бы позволил тогда остановить этот процесс. Однако, будучи остановленной формально, экспансия Запада не прекратилась. Неявно поддержанная США агрессия Грузии против Южной Осетии, а теперь и явно поддержанная антироссийская, антирусская политика официального Киева показывают, что на деле США вовсе не отказались от попыток превратить эти страны в плацдармы для военно-политического давления на Россию. И, если не удалось «спокойными» мерами (через прием в НАТО), это делается через прямое провоцирование вооруженных конфликтов. Так что мюнхенскую и сочинскую речи в самом деле многое роднит. Но есть и серьезное отличие.

В Мюнхене Владимир Путин, будучи, как известно, убежденным западником, как будто предлагает партнерам открыть глаза на свою политику в отношении России, указывает на двойные стандарты. Пытается показать, что российские интересы остаются непонятыми. Сложившиеся неравноправные отношения здесь еще можно интерпретировать как недоразумение, как результат недопонимания, возникшего в сложную, полную неопределенностей эпоху сразу после окончания холодной войны. В Сочи Путин рисует куда более определенную и жесткую картину — о недопонимании не может быть и речи, Запад сознательно выбирает путь лицемерия и игнорирования законных интересов России, да и других игроков, США твердо отстаивают доктрину исключительности: «Помните замечательную фразу: “То, что позволено Юпитеру, не позволено быку”? Но мы не можем согласиться с такими формулировками. Может быть, быку и не позволено, но хочу вам сказать, что медведь ни у кого разрешения спрашивать не будет. Медведь своей тайги никому не отдаст».

Будучи после мюнхенской речи Путина остановленной формально, экспансия Запада на постсоветском пространстве не прекратилась реально

Фото: Михаил Климентьев/Тасс

Еще одно фундаментальное различие Мюнхена и Сочи — горизонт ответственности, который президент определяет в своем выступлении. Семь лет назад его опасения в основном были связаны с российскими интересами. Декларация проста: отойдите от наших границ, прекратите провоцировать нас на защитные меры, мы дружелюбны и не опасны. Сочинская проблематика куда шире, она затрагивает суверенные интересы всех государств мира. Президент предлагает разработать новую мировую архитектуру безопасности, которая определит место каждой страны в сложной системе многосторонней дипломатии на основе баланса интересов и без силовой доминанты. Эволюция впечатляет, и — парадокс — в этом расширении повестки дня «виноват» Запад, который не раз демонстративно проигнорировал дружественные предложения России.

Поверхностно считать антизападную риторику Путина результатом уязвленного самолюбия русского мира после поражения в холодной войне. Ведь в результате развала биполярной системы проигравшими оказались самые разные страны и регионы. Вера США в свою исключительность ведет к эскалации конфликтов и усилению экстремистских режимов, а «односторонний диктат и навязывание своих шаблонов» расширяет «пространство хаоса».

Путин прямо указал на главную опасность, которую таит в себе подобное развитие событий: «реальная перспектива — разрушение действующей системы договоров об ограничениях и контроле над вооружениями», «мы вновь скатываемся к тем временам, когда не баланс интересов и взаимных гарантий, а страх, “баланс взаимоуничтожения” удерживают страны от прямого столкновения».

И главное: «Смена мирового порядка, а явления именно такого масштаба мы наблюдаем сейчас, как правило, сопровождалась если не глобальной войной, то цепочкой интенсивных локальных конфликтов. И давайте откровенно спросим друг друга: есть ли у нас надежная страховочная сетка? К сожалению, гарантий, уверенности, что существующая система глобальной и региональной безопасности способна уберечь нас от потрясений, — нет». Иначе говоря, новая система международной безопасности появится в любом случае, но цена, уплаченная за ее создание, может быть очень разной. Либо через непростые поиски компромиссов, взаимное согласование интересов, либо через период крайней военно-стратегической нестабильности и многократно возрастающих рисков. И, как показывает первая реакция, Запад склоняется ко второму варианту.

О совершеннолетии Александр Привалов

section class="tags"

Теги

Разное

/section

Попадалось мне где-то верное наблюдение: сколько же можно переделать разных дел, если не делать того, что делать нужно! Совпало так, что Дума сейчас одновременно работает с двумя законопроектами, прямо противоположными если не по букве, то по духу: принятый у нас, как и почти во всём мире, возраст совершеннолетия хотят сдвинуть в разных направлениях. С одной стороны, замглавы фракции ЛДПР Диденко внёс на рассмотрение коллег снижение возрастного избирательного ценза: допускать к голосованию на выборах всех уровней не с восемнадцати, а с шестнадцати лет. С другой же стороны, сенатор Фетисов настоятельно требует повысить алкогольный возрастной ценз: дозволять продажу спиртного лишь лицам, достигшим не восемнадцати, а двадцати одного года. Шансы на принятие имеет, очевидно, только инициатива сенатора, но по качеству законопроекты отличаются мало: оба не делают чести авторам и не прославят законодателя, если будут приняты — тем более сейчас.

figure class="banner-right"

var rnd = Math.floor((Math.random() * 2) + 1); if (rnd == 1) { (adsbygoogle = window.adsbygoogle []).push({}); document.getElementById("google_ads").style.display="block"; } else { }

figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure

Резоны в пользу своего предложения депутат Диденко приводит небогатые. Молодёжь-де у нас активная, ей надо предоставлять законные пути к участию в политической жизни (чтобы неровён час не подбил кто на незаконные); а коль скоро мы считаем шестнадцатилетних настолько взрослыми, что разрешаем им и жениться, и работать, — отчего же не разрешить им ещё и голосовать? Тем более что в таких-то странах люди младше восемнадцати голосуют — и ничего. Опровергать эти резоны так же просто, как неинтересно, — я и привёл их лишь для того, чтобы подчеркнуть сходство: резоны для повышения «алкогольного возраста» ничуть не основательнее, хотя их выслушивают с гораздо большим почтением. Алкоголь особенно вреден не до конца сформировавшимся организмам, а в Штатах и некоторых других странах уже давно не продают спиртного восемнадцатилетним. Энтузиасты идеи искренне недоумевают, почему Дума тянет с решением столь бесспорного вопроса.

Им уже не раз объясняли, чем эта инициатива нехороша — как по сути, так и формально. Да, очень бы хорошо по возможности воспрепятствовать раннему привыканию новых поколений к алкоголю, но у всякой проблемы есть ещё и контекст. По сути: нельзя призывать человека в армию (то есть считать его достаточно зрелым, чтобы убивать и быть убитым) — и не считать его достаточно зрелым, чтобы купить бутылку вина. Это какое-то разнузданное фарисейство. Нельзя говорить одному и тому же человеку, что он уже вправе избирать власти своей страны, но ещё не вправе выпить с друзьями пива. По форме: ну, принят уже Гражданский кодекс — куда его деть? А с ним предлагаемое ограничение дееспособности совершеннолетних граждан совместить никак невозможно. Но на эти и подобные простые возражения сторонники обсуждаемой новации давно научились давать убедительные, как им кажется, ответы. Иногда совсем простые. «Защита страны — это одно, а употребление алкоголя — это другое, — говорит депутат, искренне полагая, что что-то сказал. — Поэтому здесь важнее здоровье поколения, чем указанные измышления». Иногда чуть изощрённее: «Вот вы говорите, ГК не даёт ограничивать совершеннолетних; а избираться в Думу дают только с двадцати одного года — и ГК не возразил!» Депутату, видимо, забыли объяснить, что на избирательные дела — в отличие от продажи водки — ГК своё действие не распространяет. А на упрёк, что единственным аргументом в пользу нового ограничения остаётся у них призыв брать пример с США, звучащий в их устах как-то не очень органично, они отвечают: «Почему же с США? Вон и в Японии спиртное продают только с двадцати лет!» Да; только к японскому законодателю вопросов не возникает: там двадцать лет и есть возраст совершеннолетия.