На этот раз - Геннадий Николаевич Бочаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Две - мои».
Правую руку с пистолетом Роман не опускал ни на секунду. Низко пригнувшись - ближе и ближе к забору. Ближе к своему возможному убийце. Чтобы отомстить. Чтобы уничтожить. Чтобы уничтожить лично.
Голова Батиашвили мелькнула над забором. Роман, прыгая, упал. Пуля прошла рядом со щекой - он почувствовал ледяной ожог. Шестая!
«Одна - моя».
Острая боль в ноге лишила его последней осторожности. Он бросился к забору. В этот момент и раздался седьмой выстрел. Мимо? Он бежал. Значит, мимо. Он ничего не ощутил. Значит, мимо. В него не попали - наверняка мимо!
Конец?
Он добежал до края забора. Выскочил на внутреннюю площадку, поросшую бурьяном. Замер как вкопанный: Батиашвили лежал лицом в грязь в канаве. Рука с наганом торчала, как коряга.
«Убил сообщник? - подумал Роман. - Пристрелил и сбежал?» Но сообщник сбежал раньше.
Роман крикнул:
- Брось наган!
Рука Батиашвили разжалась. Живой.
Роман прыгнул. Он вдавил врага в грязь. Ему было все равно - ранен тот или только притворялся. Пристрели его - и расплатишься за все! Возьми его голову за патлы и разбей ее о землю! В кармане еще восемь пуль - целая обойма для ТТ.
Всади их все в него - твое право: он выстрелил первым и расстреливал потом тебя в упор…
- Кто тебя? - спросил он, задыхаясь от ярости. - Дружок?
- Сам, - прохрипел Батиашвили.
- Зачем?
- Все равно бы прикончили…
- С чего взял? - спросил Роман, ослабляя хватку.
- Я знал, что полковник умер.
- А то, что ты хотел прикончить меня, не в счет? Батиашвили не ответил. Он застонал и закрыл глаза. И
Роман почувствовал, что сжимает живую тряпку. Ему стало не по себе. Он поднялся, постоял над поверженным и жалким врагом. Затем распахнул дубленку и рубашку Батиашвили. Рана была открытой, а кровотечение, похоже, внутренним. Худая шея не держит головы. Жажда возмездия угасала. Все уходило - оставалась только усталость. А потом ушла и усталость. Осталась пустота.
- Пристрели меня, - прохрипел Батиашвили.
- Дерьмо, - сказал Роман, ненавидя весь мир. - Дерьмо.
ПУТЬ К СЕБЕ
Ноябрьское небо было холодным и низким. Моросил дождь. Орали вороны. Роман засунул наган Батиашвили за пояс, а свой ТТ вложил в кобуру. Осмотрелся. Один.
Батиашвили потерял сознание.
Один.
Никто не сделает за человека человеческого.
Роман склонился к раненому. Взял за одну руку - плеть плетью, за вторую. Взвалил на плечи. «Утряс», приладил безвольное длинное тело и медленно, осторожно, словно по бревну, двинулся вдоль каменного забора. Миновал забор. Заваливаясь на больную ногу, рыча от боли, вышел на пахоту - место их схватки. С удивлением увидел: поле, по которому он метался, большое.
Первый привал сделал на тропе. Он свалил Батиашвили на мокрые кочки, сам сел рядом. Ступня распухла. Он расшнуровал ботинок. Батиашвили стонал, иногда приходил в сознание. Один раз даже попросил сигарету. Роман не дал - «обойдешься!». С двух сторон тропы поднимались густые камыши. Роман пожалел об открытом поле. Там бы их могли увидеть. И помочь.
Он поднялся и взвалил Батиашвили на плечи. Плечи были что надо - настоящая платформа. Когда Роману было столько же, сколько подонку, которого он волочил на себе, он работал электросварщиком. Работал, учился в институте и содержал семью. А для этого нужно было иметь здоровье. Думал, не хватит. Но хватило.
Второй привал он сделал через полчаса. На этот раз он снял ботинок, проковылял к речке и опустил ногу в ледяную чистую воду. Так бы и сидел. Один.
Смыл грязь и пот с лица, вернулся с водой на тропу. Батиашвили лежал без движения. Плеснул водой в бледное, пустое лицо. «Еще умрешь», - проговорил он, скривившись. По-настоящему жалко ему было сейчас только себя.
Первого подонка в своей жизни он встретил, пожалуй, рановато - в четыре года. Им был водитель самосвала. Взяв с бабушки Романа деньги за двадцать километров горного пути, шофер свалил их, словно гравий, на середине дороги. Включил рычаг, и они полетели вниз - бабушка и он, четырехлетний Роман. Объяснилось все просто: другой человек, встретившийся им, предложил шоферу больше - за кирпичи.
Давняя история. Но забыть трудно: открыла счет подонкам. Теперь он со счета сбился.
Он взвалил Батиашвили на плечи. Тропа была бесконечна. Бесконечная, бесконечная, бесконечная тропа…
Однажды упали, как братья. «Потерпи, друг, - чуть было не сказал Роман, - уже недолго».
Вместо этого он сплюнул.
ПОСЛЕДНИЙ АКТ
В больницу ввалились как были: в грязи, в крови, с оружием. Нодари сделали укол от сердца. Он остался с тем, который сдался самостоятельно, - ждал приезда местной милиции.
Роман - с Батиашвили.
Через час после начала операции хирург разогнул спину. Стянул марлевую повязку.
- Дела ни к черту.
- Умрет? - Роман с огорчением почувствовал, что уже переживает за бандита.
- Мы делаем все, что можем, - сказал хирург. - Но консервант не помогает. Нужна свежая донорская кровь. Будем посылать в городскую больницу. Успеем - спасем. У нас нет первой группы.
- У меня первая группа, - сказал Роман.
- Хорошо, - сказал хирург. - И что?
- Берите, - просто сказал Роман.
- А вы были донором? - спросил хирург.
- Нет.
Хирург хотел что-то сказать, но только кивнул.
Роман лежал на каталке, рядом с операционным столом. Комья грязи на брюках, оружие за поясом, чудовищные ботинки веселили молодую медсестру.
- Начали, - сказала она.
Роман ничего не чувствовал. Кровь брали и кровь отдавали. Но бодрствовал он недолго: 600 граммов стали пределом.
- А на вид бык, - сказала медсестра. Это было последнее, что он услышал. Сознание его оставило.
А вечером он уже ехал в Тбилиси на доклад к министру. «Все относительно, - думал он философски. - Увернуться от пули и тут же потерять шестьсот граммов собственной крови». В палате преступника была установлена охрана - до выздоровления. И до суда.
АВТОР В РОЛИ ПОДСУДИМОГО
Если бы на судебном процессе, которым завершилась эта история, подсудимым Батиашвили был я, то в своем последнем слове после приговора я бы, в частности, сказал:
- Граждане судьи! В больнице в Пятигорске, где я лежал после операции, я увидел однажды перед глазами то поле, где мы стреляли - я и инспектор. Я - опять за забором, а он - как на ладони. Целюсь - стреляю. Целюсь - стреляю. Мажу. Но вот - попал. Вижу: инспектор согнулся и
