Замок цветов - Роум Маргарет

Флер густо покраснела и покачала головой:

— Я должна зайти к нему, я уже обещала папе и теперь не могу нарушить свое обещание. Когда удобнее это сделать?

Дженнифер в отчаянии всплеснула руками:

— Хорошо, если ты так решила, то сама пеняй на себя!.. Лучше всего — если заглянешь в палату, когда закончится обход врачей, процедуры и так далее. Перед вечерним чаем, сэр Фрэнк тоже покинет больницу, тогда я позабочусь, чтобы этот пациент остался совершенно один. Когда ты появишься у него, он настолько устанет от самого себя, что будет, пожалуй, рад любому посетителю. Ну как?

— Спасибо!

Флер поднялась и направилась к двери. Ирония Дженнифер, ее скептические подначки еще звучали у нее в ушах, когда она шла по коридору. Однако надо было собраться, взять себя в руки…

Глава 2

Все время, которое девушка провела с пациентами общей палаты, ее мысли вертелись вокруг новенького, визит к которому еще предстоял. Она не могла сосредоточиться, и ее подопечные, многие из которых были давними друзьями, добродушно подтрунивали над ней… Наконец, покончив с делами, она набрала полную грудь воздуха, словно перед отчаянным прыжком в ледяную воду, и тихо постучала в дверь палаты француза.

— Entrez! note 1 — раздалось отрывистое приглашение.

Неуверенными шагами Флер вошла в комнату. Посмотрев первым делом на кровать, она увидела, что там никого нет. Закрывавшие ее шторки отодвинуты, простыни и тугие подушки гладко расправлены. У окна, выходившего во двор больницы, неподвижно стоял высокий мужчина в темном халате из плотного шелка. Сердце девушки на секунду замерло, а затем застучало громкими, мучительными толчками. Свет падал из, частично занавешенного, окна, освещая красивую голову молодого человека, и неудивительно, что сердце Флер ответило романтическим трепетом. Мужественное, словно высеченное из камня лицо, подбородок упрямо вздернут, прямой, как лезвие, нос, а ноздри напряжены, будто чувствуя опасность… На глазах — черные очки. Молодому человеку не хватало рыцарского камзола, развевающегося плаща и длинной тонкой рапиры у худого бедра. Он был похож на Дон-Кихота, принимавшего ветряные мельницы за великанов, а овец, за полчища врагов; складывалось впечатление, что дружескую беседу он может принять за провокацию, а заботу — за оскорбление.

— Ну, — нетерпеливо нарушил тот тишину. — Кто вы и что вам нужно?

Это напомнило Флер, что молодой человек — слепой, и ее охватило сострадание. Стараясь сдержать в голосе дрожь, она, запинаясь, сказала:

— Я… я Флер Мэйнард, дочь преподобного мистера Мэйнарда, что навещал вас вчера, если вы не забыли…

Он высокомерно качнул головой и произнес нечто ужасное:

— А, этот дурачок священник? Мне кажется, я понятно вчера объяснил, что считаю его присутствие излишним, так зачем же он прислал сюда свою дочь? Наверное, хотел, чтобы вы поберегли мою белую трость и поводили погулять по саду?.. Или дал более ответственное задание — научить меня азбуке слепых. Это достойное занятие для дочери викария, но я в таких услугах не нуждаюсь!

Если бы молодой человек высмеивал Флер, она бы простила его, но слушать, как позорят ее доброго, чистосердечного отца, было свыше ее сил. И девушка кинулась на француза, как тигрица.

— Мне кажется, вы чересчур самовлюбленный тип, мсье! Теперь понятно, почему люди предпочитают оставлять вас наедине с самим собой, чтобы вы вволю натешились собственной вздорностью и детскими капризами!

Ее вспышка была встречена тяжелым молчанием. Молодой человек в гневе стиснул кулак, словно сжимая эфес воображаемой рапиры. Никто, наверное, еще не разговаривал с надменным французом в таком тоне. Ей стало стыдно, горячая краска залила щеки. И, заговори тот в прежнем тоне, Флер не смогла бы сдержаться и отчитала бы его еще покрепче. Однако француз, кажется, успокоился. Девушка и представить не могла, что услышит слова извинения.

— Вы правы, мадемуазель, со мной невозможно ужиться. Я не могу справиться со своим дурным настроением и не знаю, что мне делать. Может быть… — голос его стал дружелюбным, — вы мне поможете? — Наверное, он уловил, как Флер от неожиданности ахнула, потому что едкая насмешка вернулась в его интонации вновь. — Ну, дочка викария, где же ваше милосердие? Вы не можете сказать мне «нет» хотя бы ради вашего отца, иначе тот огорчится, когда узнает, что его дочь отказала в помощи отчаявшемуся человеку…

Этот француз очень умен — сразу и безошибочно нашел ее слабое место. Если она сейчас хлопнет дверью, отец будет расстроен гораздо больше, чем этот вздорный пациент.

— Чем я могу помочь вам, мсье? Люди гораздо более опытные, чем я, ждут, когда вы их позовете, почему же вы не хотите принять их помощь? — сухо, даже холодно спросила Флер.

Молодой человек отошел от окна. Ориентируясь на ее голос, направился к ней и остановился всего в одном шаге. Трудно было поверить, что он не видит, — так точны были все его движения. Его лицо было устремлено на Флер, словно он пытался ее рассмотреть. Она невольно покраснела. Только теперь девушка заметила тонкую паутину шрамов, бороздившую его верхние веки и лоб. Никакие черные очки не могли скрыть следы недавних пластических операций. Смутившись, Флер покраснела еще больше.

— Почему обращаюсь именно к вам? — неожиданно резко переспросил он. — Просто потому, что за все это несчастное время, вы — первый человек, который сказал мне в лицо правду! Мне лгут два года, и меня уже тошнит! Ваши слова для меня были как освежающий глоток весеннего воздуха. Вы — человек, который, как я надеюсь, всегда будет искренен и откровенен до конца, поэтому мне бы не хотелось терять вас из виду. Лично вам придется успокаивать и подбадривать меня, иначе я… откажусь оперироваться! Ну, что вы ответите? Соглашаетесь?

— Вы меня шантажируете! — Флер задохнулась от возмущения. — Разве у меня есть выбор?

Француз пожал плечами и вернулся к окну. Встав в полосу света, он поднял голову, подставляя лицо нежной ласке солнечных лучей. Потом, обернувшись в сторону девушки, резко отчеканивая слова, заговорил:

— Да, у вас нет выбора! Я вовсе не стремился стать целью вашего гипертрофированного чувства долга, тем более меня нельзя обвинить, будто я им пользуюсь в своих целях! — Он замолчал, потом прибавил устало: — А теперь уходите, мне надо отдохнуть. Завтра жду вас к себе на ленч.

Флер, обескураженная таким поворотом дела и столь бесцеремонным обращением, покинула палату, пожалев, что полчаса назад переступила этот порог.

Сэр Фрэнк был удивлен и очень обрадован переменам в настроении своего пациента, хотя прошло лишь две недели после того, как тот начал общаться с Флер. Дженнифер пришла в восторг — подруге удалось достичь невозможного! Француз, ранее безвылазно сидевший в своей палате, стал в сопровождении девушки выезжать на автомобильные прогулки. Малькольм Мэйнард преисполнился гордостью за дочь, поскольку та буквально стала глазами несчастного молодого человека. Но напряжение, которое испытывала Флер, не могло не быть замечено матерью — Джин огорчалась, наблюдая, как все грустнее и беспокойнее делается ее любимая дочка.