Большой серафим - Адольфо Биой Касарес

Альварес встал, потому что спать ему больше не хотелось. Ему сделалось еще хуже, чем накануне. Хотя на пляже он и вел себя осторожно, голова болела так, будто он перегрелся на солнце. Захотел попить чего-нибудь, чтобы перебить вкус серы и утолить жажду, великую жажду. Вошел в столовую. Мартин барабанил марш всех святых на рояле, хозяйка, облокотившись о стол, занималась расчетами, а Хильда от прилавка бросала умильные взгляды.

– Белого винца, холодного, – попросил он.

Хозяйка возгласила:

– Ну и сиеста! Проходит за часом час, и я уж подумала: с этим солнышком да ветерком наш тринадцатый номер не пробудится до утра. На бега вы уж точно не поспеете, но еще светло и можно пойти поглядеть на гейзеры.

Хильда раскупорила бутылку. Альварес залпом выпил два стакана и выдохнул:

– Спасибо.

Хозяйка приказала:

– Спрячь-ка эту бутылку, девочка. Вечером сеньор ее прикончит за милую душу.

Альварес спросил дорогу к гейзерам. Хозяйка объяснила. Он пошел по дороге вокруг рощи, затем по открытому полю: то и дело попадались хижины, коровы. С моря доносился запах гнили. Вечерело.

Когда дошел до места, рабочий день кончился: работники, положив на плечо лопату, отправлялись в обратный путь. Альварес вступил в разговор со священником, – тот вглядывался в фонтаны горячей воды и выбросы пара.

– Я и не думал, что здесь так глубоко, – закричал Альварес, – голова кружится.

– А какова температура почвы? – прокричал в ответ священник. – Попробуйте рукой.

– Очень горячо. Что они ищут?

– Важно не то, что ищут, а то, что находят, – отозвался священник.

– Уже что-то нашли?

– Почти что ничего. Взгляните сами.

Криком не выразишь оттенков смысла; так или иначе, призыв взглянуть, в сочетании со словами «почти что ничего», звучал иронически.

– Куда? – спросил Альварес.

Священник подошел к нему, отечески обнял за плечи и подвел к эвкалипту. На земле, у самого ствола, они увидели два огромных крыла и кучку черных перьев.

– Черт возьми! – не сдержался Альварес. – Простите, святой отец, но, согласитесь, эти крылья принадлежат адскому созданию.

– Может быть, – отозвался священник. – Скажите-ка, не таясь, какая это, по-вашему, птица?

– Орел?

– Не такой уж орел и большой.

– Осмелюсь предположить – кондор?

– В этих краях? Неужто не понимаете сами, что это невероятно?

– С вашего разрешения, я возвращаюсь в гостиницу, – объявил Альварес.

– Я вас провожу, – ответил священник. – Определить вид – это еще не все… Поверьте мне, возникают и другие трудности.

– Поразительно, – заметил Альварес, которого уже тяготила данная тема.

– Коль скоро они лежали на земле, почему не начали гнить?

Альварес предположил:

– Воздействие огня?

Священник бросил на него снисходительный взгляд, потом заговорил торопливо:

– Оставим эту тему. Никто не обязан знать химию, однако мораль касается всех. Взгляните, куда любопытство влечет мужей. Или жен, что одно и то же. Неисправимое любопытство достойно неизреченной награды. Может, и кары – почему бы и нет?

– Кто же карающая десница? – спросил Альварес.

– О, у мадам есть враги. Вот, например, Терранова, парнишка, вполне способный отмочить хорошую шутку.

– Думаете, шутку?

– А что еще?

Собравшись с духом, Альварес спросил:

– А горячая вода и дым – это тоже шутка?

Приободрившись, он взглянул на священника чуть ли не снисходительно.

– Я устал, – заявил священник. – Пойдемте-ка лучше. Я человек мирный, поверьте, а мне целый год пришлось жить меж двух партий комитета по строительству церкви, будто меж двух огней.

– Разве нельзя их предоставить самим себе? – предположил Альварес.

– Я так и делаю, – кивнул священник. – Завтра пойду на охоту со своей собакой Томом, а комитет пусть заседает сколько ему заблагорассудится. Консерваторы ратуют за модерн, обновители – за готику, а отец Беллод, ваш покорный слуга, со скромностью мученика выступает время от времени pro domo:[13] видите ли, мне нравится романский стиль. Если партии не помирятся – церкви не будет.

Они распрощались. Едва войдя в гостиницу, Альварес увидел внизу лестницы немочку. Девушка подняла на него глаза, потом побежала наверх. Альварес какое-то время не двигался с места, затем направился в столовую и решительно приступил с разговором к старику Линчу.

– Что с вами, друг мой? Что у вас на уме? – всполошился старик.

– Пословицы, – ответил Альварес. – Конь без узды…

Мадам Медор сказала громко:

– Позвольте я вас представлю. Номер тринадцатый…

– Альварес, – смущенно прибавил Альварес.

– Моя дочь Бланчета…

Девушка маленького роста, со светлыми волосами, мягкими и длинными, с молочной кожей, серьезными, почти печальными глазами и тонко очерченным профилем, была прелестна.

– Дама из одиннадцатого, – продолжала хозяйка.

– Госпожа де Бианки Вионнет, – уточнила дама.

– Мартин, наш человек-оркестр, – не без гордости заявила хозяйка. – Он и его рояль составляют всю музыку, под которую у нас танцуют. И должна признаться, никто никогда не жаловался, будто у нас тут скучно и музыка плохая.

– А от этого лучше держаться подальше, – заметил старик.

Речь шла о долговязом парне со стрижкой ежиком и круглыми глазками: он без конца смеялся, хотя лицо оставалось печальным.

– Акилино Камполонго, – произнесла хозяйка, скривив губы, словно на язык попалось дурное слово.

– Я изучаю экономику, – объяснил Камполонго.

Срываясь на крик – стариков ничем не прошибешь, ибо они ничего уже не ждут, а к тому же страдают глухотой, – Линч прокомментировал:

– Спасайся, кто может.

– Почему? – спросил Альварес.

– То есть как это почему? Вы – аргентинец и задаете такой вопрос? Да если бы Адам Смит увидел эту уйму докторов экономических наук, он бы в гробу перевернулся. Послушаем новости?

Старик настроил радио. Программа новостей уже началась. Зазвучал хорошо поставленный голос:

– …обширные миграции, сравнимые лишь с катастрофическими переселениями времен войны.

Будто по ассоциации, вслед за словом «война» зазвучал бодрый, раскатистый марш. Старик обеими руками вцепился в колесико настройки. Напрасно: по всем каналам передавался тот же самый марш.

– Без ума они от этой «Пальмовой улицы», – заметил Линч.

Альварес пробормотал вслух:

– Образованный старик. Для меня так все марши одинаковы.

– Опять революция, – мрачно предрек Камполонго. – Уж эти военные…

Мадам Медор вставила саркастическим тоном:

– Вот уж лучше нам было бы под большевиками. – Покрутив головой, пожав плечами, она отвернулась от нахала, в раздражении топнула ножкой, повернула надменный лик под пирамидами и башнями пышных накладок к другим постояльцам, скрыла ярость под светской улыбкой и объявила: – Если желаете, можете идти к столу.

Все подчинились. За столом возник общий разговор. От политики, всех перессорившей, перешли к теперешнему положению в стране, теме примиряющей.

– Кто у нас работает?

– Все, кто может, воруют.

– Пример подают те, кто наверху: хапуги все до единого.

Хотя разница во взглядах была налицо, каждый великодушно скрывал ее, братался со всеми, рассказывал анекдоты, всячески подчеркивал несостоятельность экономики страны.

– Не думайте, что где-то лучше, – заметил Мартин.

– Да и в Африке, наверное, дела обстоят так же, – согласилась сеньора де Бианки Вионнет.

Альварес вздохнул: разговор наскучил ему. Все это он знал назубок, словно либретто, которое сам написал. Он заранее знал, что будет дальше: кто-то задаст риторический вопрос о курсе нашей валюты, кто-то расскажет анекдот о жадности, о том, как вообще скверно обстоят дела. Потом наперебой загалдят, будто мы теряем мужество, «желание биться», как поется о злодее в известном танго.

– Представьте себе, – зашептал Альварес старику на ухо, – я мог бы повторить всю эту литанию слово в слово.

Старик было начал:

– В наши годы…

– Постучите по дереву, – прервал его Альварес.

– В наши годы, – продолжал старик, – кто же не обогатил свою память разговорами с водителями такси и другими случайными собеседниками?

– Мне хочется рассказать вам, что я чувствовал на пляже.

– Ну так смелее.

– Я как раз рассказываю сеньору Линчу, – начал Альварес, повысив голос, – что сегодня утром, на пляже…

Он рассказал, как вдруг испугался, словно предчувствуя пиратский набег или что-то еще более ужасное. Закончил он так:

– Эта навязчивая идея совершенно испортила мне утро.

– Вы боялись удара в спину? – осведомился Мартин.

– Почти что так, – отозвался Альварес. – Или набега с моря.

– Так чего же конкретно вы все-таки боялись? – спросила Бланчета. – Что вылезет чудище и сожрет вас? Мне на пляже тоже мерещатся всякие невероятные вещи.