Тайна Ночи Свечей (СИ) - Дьюк Эйвери

Ему уже давно не давали покоя шуттанские жилеты, пробившие дыру в его и без того не слишком крепком бюджете. Дикобраз был готов на все, лишь бы очернить заморских купцов, приплывших с целью продажи новомодной одежды в Дэйлиналь и потопивших авторитет местных портных, следующих заветам старых портновских школ.

— Какой ужас! Все еще хуже, чем я предполагал, — многозначительно начал, молчавший до этого, аптекарь Иллис, прекращая жевать один из двух, найденных в кармане сюртука, листочков. — Взгляните на этот образец. — Оставшийся листочек перекочевал к центру стола, мгновенно приковав внимание всех собравшихся. — Это не просто сорняк или какая-нибудь безобидная мелочь, а самый настоящий лист засушенной Кридаренции пятилистной!

Пауза затянулась, взгляды собравшихся посуровели и волк ошибочно предположил, что все прониклись важностью находки.

— И что? — высказала всеобщее недоумение хозяйка прачечной, не страдавшая, в отличие от остальных, излишней щепетильностью по отношению к собственной недогадливости или отсутствию лишних знаний.

— А то, что вытяжка из этого растения — основа быстродействующего яда, запрещенного еще триста лет назад, сразу после вельдской трагедии. Стекольщики использовали его в качестве лекарства, а прядильщики Корды объявили оружием Ловца живых чудес и запретили выращивать, — пояснил Оуэн Иллис, досадуя на непросвещенность друзей.

— Ах вот оно что… — задумчиво пробормотал антиквар Полскинс и, не говоря больше не слова, выскочил из-за стола, размахивая пухлыми ладонями, что свидетельствовало о крайнем волнении почтенного барсука.

— Вернись, Арчи, будь храбрым хранителем Боривала, а не длинномордым предателем! — завизжала ему в след Шмыгинс, воспринявшая бегство дальнего родича из семейства куньих, как личное оскорбление.

— Бедный Полскинс! Не знал, что он такой впечатлительный, — флегматично отметил Буквис и тут же продолжил гнуть свою линию: — И все же воровал он именно книги! Не далее, чем месяц назад, из моей библиотеки похитили целых три ценных трактата. Я обнаружил на полу, прямо под опустевшим стеллажом, компактную масляную лампу, она бы точно поместилась в карман сюртука, а ее размеры говорят о…

Мэрри перебила библиотекаря и грозно цыкнула на возмущенного аптекаря, решившего заступиться за оленя.

— Вот-вот, от того у него и столько карманов. Зачем спрашивается честному двуликому карманы на спине, да еще и за подкладкой? А ткань, вы видели эту ткань? Такой даже в самой Корде нет, а ведь прядильщики те еще мастера, хоть и редкостные негодяи… — последнее Мэрри добавила с особой воинственностью. Новый кордский налог на деятельность в выходные и праздничные дни возмутил ее до глубины души.

Тем временем вернулся антиквар, запыхавшийся, но чрезвычайно чем-то довольный. Он нес под мышкой плоский квадратный предмет, завернутый в серую парчовую занавеску, прихваченную, судя по всему, прямиком с гладильной доски дорогой Тилли. О том, что супруга обязательно устроит разнос, барсук не подумал; гораздо больше его волновала сохранность свертка, а именно — старинной картины, которую он принес. Повесить на стену такой страх Полскинс бы ни за что не решился, а пытаться продать с аукциона было чревато общественным осуждением, даже хранить полотно казалось не самой лучшей идеей.

— Ловец живых чудес носил на боку особое оружие. Взгляните на эту картину, похожий кнут я однажды видел у Снежного господина. Он меня не заметил, а я оказывается еще тогда получил неоспоримое доказательство его темных дел! С ним еще был подозрительный, голосистый мальчишка, требующий сбить для него пару груш с дерева, растущего за оградой ботанического сада. Они явно кого-то ждали у памятника Хозяину Леса под восточной стеной сада, — пропыхтел антиквар, занимая привычное место за столом и подтягивая к себе чайник.

— Хочешь сказать, что он воспользовался кнутом легендарного Ловца живых чудес, этого чудовища, изводившего наших предков веками, чтобы сбить пару груш в угоду какого-то мальчишки?!

Яда в вопросе Салли было хоть отбавляй. Она еще не успела прийти в себя после бегства сородича. К тому же, ей совсем не нравилось в какую сторону уходили рассуждения. Политика и заговоры были понятны и привычны, но столетние сказки о страшном враге королевства, почившем еще триста лет назад — это было слишком, даже для их клуба. Могли и засмеять, а ей ведь еще разносить эти сплетни по всему Боривалу!

— А что эти двое делали возле памятника? Неподалеку живет мэр… Уж не его ли они решили обчистить? — выдвинула новое предположение госпожа бобр.

— Ох и не нравится мне все это! А еще это шуттанское сукно и валарданские пуговицы… Похоже мы имеем дело с самым настоящим шпионом, замыслившим что-то против всего Боривала, — подвел итоги портной Иглис.

— Это бы объяснило и странный шифр, найденный Салли в кармане его плаща. В начале мне показалось, что это письменность Дэйлиналя, но я не смог разобрать ни слова, даже господин Иллис и тот не в состоянии вывести такие неразборчивые закорючки.

Упоминание о каракулях аптекаря не добавило тому радости, но и он был вынужден признать, что письменность не поддавалась расшифровке. В добавок, там была еще и схема, ее библиотекарь так же не смог разгадать.

— Бархатная подкладка совсем вытерлась с правой стороны, как раз напротив пояса, сбоку, — вернулась к обсуждению кнута Мэрри. — Отбросим старые сказки и посмотрим правде в глаза. Этот двуликий господин, если он и правда двуликий, а не какой-нибудь хитроумный лазутчик из Корды, угрожает всему городу. И, ни какой он не северянин! Будто так сложно подделать белые волосы, а если еще и прядильщики постарались, то и звериные глаза наколдовать не долго. Голубой, коричневый! У чокнутых кордских прядильщиков, видящих нити, глаза вообще белые.

— Не белые, а слепые. Да и зачем Корде присылать к нам шуттанского шпиона, они от них и сами-то не в восторге! — зашла с другой стороны Шмыгинс.

Собрание затянулось до позднего вечера, чайник не успевал закипать, а чай в чашках добровольных хранителей спокойствия Боривала, то убывал со скоростью горного потока, то прибывал, как волны Доброго моря, подчинявшиеся лишь Хозяину Ветров, покровителю острова Валардан.

Мнения клуба разделились на два лагеря. Первый отстаивал идею о шуттанском шпионе, прибывшем в Дэйлиналь с целью грабежа и всяческого разбоя, а так же вторую версию — про нечистого на руку купца-авантюриста, явившегося с острова Валардан. Главной сторонницей политических выводов была Салли Шмыгинс, не забывавшая упоминать о потайных карманах и найденной писанине, перетасовывая предположения то так, то эдак. Ее сторону приняли портной Иглис, вцепившийся мертвой хваткой в шуттанское сукно и валарданские пуговицы, а также библиотекарь Буквис, решивший, чего бы это не стоило, вернуть свои драгоценные трактаты, похищенные неизвестным, оставившим на месте преступления маленькую лампу, будь этот гнусный вор, хоть морским конем.

Оппозиционный лагерь, возглавляемый антикваром Полскинсом, решил держаться за версию о потомке самого Ловца живых чудес. При этом мнение несколько усложнялось, противоречащей данному доводу оговоркой Мэрри, не желавшей упускать мысль о сомнительности двуликого происхождения Снежного господина. Она упорно доказывала, что все это ложь! Никакой он не северянин, как болтают всякие доверчивые простаки, а самый настоящий прядильщик из Корды, морочащий всем головы и высматривающий очередной повод для нового налога. Оуэн Иллис решил согласиться со всеми сказками и невероятностями, а сам продолжал носиться с засушенным листочком, уверяя собравшихся в готовящемся отравлении королевства в целом и Боривала в частности.

Положил конец всему этому сумбуру камень, ударившийся в оконную раму. Члены тайного клуба дружно замолчали и пригнулись, едва удерживаясь от желания броситься под чайный столик. Распаленная всяческими домыслами и ужасными сказками старины коллективная фантазия нарисовала такую страшную картину, что даже сам Ловец живых чудес, слывший бесстрашным мореплавателем и настоящим чудовищем, тиранящим Дэйлиналь не один век, сбежал бы от такого кошмара и ни разу не обернулся.