Вернись, колибри! - Оле Кай

Иногда ради разнообразия и скуки я вписываю неправильные ответы в свои черновики. Может, боюсь, что к безукоризненному ученику наставникам незачем будет приходить? И тогда моим единственным собеседником останется только бабушка?

Вообще, скажу я вам, это очень интересный процесс, – ставить неправильный вариант в череде правильных. Вот учительница проверяет ответы, ищет, ищет и вдруг её красная паста касается цифры и зачёркивает её. Наблюдать за этим очень занимательно. Как будто она – сапёр, блуждающий по полю, где запрятана всего одна мина. А уж если она её найдёт, наблюдать становится любопытнее. Начинаем разминировать. Из-за этой ошибки мы по новой перечитываем целые параграфы с правилами, повторяем на зубок все исключения из него. И это вносит какое-то разнообразие в наши занятия.

Людмила Ивановна и Татьяна Александровна мне вполне подходят. Они не просят меня перестать валять дурака, не велят причесаться или умыться, или постирать своё бельё. Им незачем меня воспитывать. Всё, чего они от меня хотят, – хороших баллов на итоговой аттестации.

Мой мозг вымуштрован на безупречное «отлично». Но кто бы ему дал команду жить, и двигаться, и любить других? Ведь это куда важнее, чем оценки. Но я предпочла быть замкнутой, эгоистичной, амёбной отличницей.

Первое время бабушка не уставала пытать расспросами врачей. Но они разводили руками, не понимая, в чём загвоздка. Фактически проблемы как будто и нет, и в то же время она есть, но трудно определить – где, в каком месте и на каком уровне. «Скорее всего, – наспех объяснял Борис Константинович, председатель врачебной комиссии, – проблема скрыта где-то в глубине мыслей вашей девочки, в её страхах и потрясениях. Нужно время, и, кто знает, может, её будущее изменится…»

Какие могут быть потрясения у ребёнка, выращенного и воспитанного идеальной бабушкой? Да, бабушкой, потому что я была слюнявым младенцем, когда мои родители попали в автокатастрофу. Я не вспомню их лиц, так как гробы были глухо заколочены на прощальном вечере. Да и кладбища я не помню, потому что бабушка отдала меня на это время какой-то моей тридесятой родственнице. Для меня их кончина не стала трагедией. Я была ещё слишком мала, чтобы понять, что осталась сиротой и сокрушаться об этом.

Бабушка не испытывала трудностей с моим воспитанием. Зачем мне было её не слушаться? Все её требования отличались благоразумием и логичностью. И мне и в голову не приходило чудачить.

В школе отсутствие мамы и папы не сделало меня изгоем. Напротив, я всегда находилась в центре внимания. Одноклассникам нравилось, что я совсем как взрослый человек, не тянущий из семьи деньги на карманные расходы, отвечающий за свои поступки и не набирающий по любой крохотной проблемке номер телефона своих родных.

Рядом со мной и они начинали вести себя иначе. И всё же мои сверстники чаще жили по другому принципу. Иметь свою комнату, свои карманные деньги, слушать музыку, которая им нравится, хотя бы она и долбила на весь двор – в этом они взрослые. Но уладить разногласия с учителем, купить обновлённый планшет, разобраться с системами кредитов, в которые они нечаянно влезли, забредя на платные сайты – так это они ещё совсем юные и без мамы-папы не справятся. В таких ситуациях я могла только и сделать, что удостоить их насмешкой. Поэтому мои друзья со временем становились умнее. Да, им было важно моё мнение.

Всё было отлично, пока однажды мой мозг не дал смертоносную команду самоуничтожения. Хотя кого я обманываю? Никакого «однажды» не было. Если бы со мной не произошла трагедия, лишившая меня вкуса жизни, всё протекало бы также превосходно, как и раньше. И потому нет смысла заговаривать вам зубы. Я расскажу всё начистоту. Вам захочется меня пожалеть – но лучше не стоит этого делать. Быть может, я вам стану неприятна, но и это безосновательно. Не знаю, чем вы можете помочь. Наверное, просто стоит послушать.

Вам будет неприятно то, что я вам скажу, но практически у всех учителей есть негласные клички. Они могут быть не такими обидными, как кажется на первый взгляд. И некоторые преподаватели рано или поздно догадываются о них или знают наверняка.

И вот здесь как уж поведётся – если на такую кличку реагируют с юмором, вполне вероятно, что через пару недель от неё не останется и следа. И всё гораздо хуже, если следует острая реакция на такие наименования.

«Сова» – потому что, смотря на всех широко распахнутыми глазами, наша учительница биологии умудрялась немного посапывать и даже засыпать. Это выяснилось однажды, когда кто-то из ребят решил задать ей вопрос и наткнулся на спящего с открытыми глазами преподавателя. Шум в классе разбудил её, и чтобы успокоить учеников, она заухала точь-в-точь как сова.

«Буратино» – нет, не из-за длинного носа. Однажды на уроках труда мальчишки строгали сказочных персонажей. А сам трудовик изготовил Буратино. Но его нос оказался раза в два длиннее, чем это было задумано папой Карло.

«Ролтон» – сами понимаете за что – за волосы. Когда долговременная укладка с её щадящими химическими растворами вытеснила химию, педагоги направились в единственный в нашем городке салон красоты. Эта учительница стала первопроходцем в мире современной моды. Её осветлённые макаронинки привлекли так много внимания со стороны старшеклассниц. «Ролтон!», «Ролтон!» – зазвучало во всех углах школьных коридоров, где собирались группки уже взрослых девчонок. Слыша это, учительница музыки от души смеялась. А через пару дней некоторые восьмиклассницы уже сами ходили с итальянским блюдом на голове.

Почему мои сверстники давали клички? Что сказать… Учителя – это те люди, которые заставляли их меняться. Учили быть толерантными к тем, кто слаб или чем-то отличается от них. И, наверное, любые просчёты и перемены в личности самих педагогов, от коих ждали постоянства и совершенства, воспринимались болезненно и вызывали бурлеск шёпотков и смеха.

Людмила Ивановна и Татьяна Александровна не вызывают у меня желания дать им клички.

Решая со мной тесты ЕГЭ, они не побуждают меня задуматься о своей значимости. А я не жду от них совершенства. И наше взаимное безразличие порождает взаимоуважение.

Хотя, насколько мне известно, когда я ещё ходила в школу, а не находилась на надомном обучении, у них всё же были клички.

Там, где стоят парты и влажная тряпка у доски попахивает скопившимся в ткани мелом, где, как незыблемая традиция, раз в сорок минут звучат звонки, Татьяна Александровна не устаёт объяснять ребятам основы жизни. Порой вместо грамматики она рассказывает истории и ситуации, где человечность одного спасает жизнь другому. И за такое чрезмерное увлечение моралью её прозвали Занудой. Когда она излагает эссенцию, самую основу прозвучавшей истории, её праведную глубинную мысль, густые смольные брови Татьяны Александровны сливаются в единую тёмную полосу. Её лицо принимает трагический вид. Все морщинки подтягиваются к чёрным глазам. Но никто никогда не посмел назвать её как-нибудь иначе, когда столько звериных сходств имеет это выражение лица.

Ребята не любят, когда их учат прямо, открыто. Спросите их и вы увидите – они уверены, что умнее вас. Но теперь, спустя пару лет, с восторгом вспоминаю эти уроки. И занудой готова назвать того педагога, который неустанно меняет тесты перед моими глазами. Я бы послушала историю. Я бы извлекла мораль. Но кто-то решил, что это больше мне не нужно.

Людмилу Ивановну называют математиком от Бога. Это правда? Бог этим занимается? Или это гены, удачная учёба в институте, пример старшей родственницы? Людмила Ивановна не любит историй. И не выносит болтовни.

Как-то на одном празднике ведущая ошиблась и назвала царицей наук не математику, а саму что ни на есть Людмилу Ивановну. С тех пор её прозвали так все, и даже учителя, быть может, с саркастической завистью, а, может, просто так, любя. Я больше в своей жизни не видела никого, кто мог бы быть в таком фанатичном восторге от математики. На её уроках дети, пыжась от напряжения, краснели до пунцовой краски. И даже троечники усердно выполняли свои особые задания с пониженным уровнем сложности. Она часто ходила между партами с плиткой шоколада, но ни одному из кропящих над матрицей бедолаг и в голову не приходило попросить хоть кусочек у Царицы наук. Её выпускники живут в крупных городах России, Америки и Европы. Их визит в родную школы всегда был настоящим событием – нам устраивали чуть ли не пресс-конференцию, и всегда можно было узнать что-то интересное о другой культуре. Эта учительница захватывала своей мощной энергетикой каждого из нас и не отпускала, пока не раздавался внезапный школьный звонок. Но даже тогда многие задерживались в этом кабинете, окружив со всех сторон Людмилу Ивановну, и без зазрения совести могли опоздать на половину следующего урока. Это всегда вызывало недовольство со стороны молодого психолога, раздающего нам тесты, которые помогали определить, кто из нас сангвиник, а кто флегматик. Но, к сожалению, она ни на грамм не понимала, чем живёт мир подростков.