'Windows on the World' - Фредерик Бегбедер

8 час. 34 мин

Я часто прихожу сюда, к мраморной доске на доме 56 по улице Жакоб. Всем американским туристам следовало бы совершать паломничество к дому 56 по улице Жакоб, чем фотографироваться перед туннелем под мостом Альма в память о Доди и Диане. Именно здесь Джон Адамс и Бенджамин Франклин подписали 3 февраля 1783 года Парижский мир, положивший конец Войне за независимость. Рядом живет моя мать; чуть дальше, за деревом, прячется издательство «Сёй». Пешеходы переходят улицу перед этим старинным зданием, не подозревая, что именно здесь, в двух шагах от кафе «Флора», родились Соединенные Штаты. Может, они предпочитают об этом забыть?

8 час. 34 мин. «Небо Парижа». Skyscrapers[15] – роскошная вещь, потому что позволяет человеку возвыситься над самим собой. Любой небоскреб – это утопия. В человеке с древности живет неизбывный фантазм – самому воздвигнуть горы. Возводя башни до облаков, человек доказывает самому себе, что он более велик, чем природа. И это чувство в самом деле приходит на вершине бетонно-алюминиево-стеклянно-стальных ракет: горизонт принадлежит мне, я говорю «до свидания» пробкам, канализационным люкам, тротуарам, я человек, парящий над землей. Чувствуешь не упоение своим могуществом, а скорее гордость. Гордость без всякой гордыни. Просто радость от сознания того, что способен взобраться выше любого дерева:

Я поднимался вместе с вами, туманы, плыл к далеким континентам и опускался там вместе с вами,Я дул вместе с вами, ветры,Я припадал к каждому берегу вместе с вами, воды,Я протекал вместе с вами, потоки и реки земли,Я замедлял свой полет на полуостровах и высоких скалах, чтоб крикнуть оттуда:«Salut au monde!»Во все города, куда проникает свет и тепло, проникаю и я,Ко всем островам, куда птицы стремят свой полет, стремлю свой полет и я.Всем, всем от имени АмерикиЯ протягиваю высоко поднятую руку, подаю знак,Чтобы он был виден вечно повсюду,Из всех городов и селений, из всех жилищ человека.[16]

Название этой поэмы Уитмена – «Привет миру», «Salut au monde!» (в оригинале по-французски). В XIX веке американские поэты говорили по-французски. Я пишу эту книгу, потому что мне осточертел кондовый французский антиамериканизм. Мой любимый французский мыслитель – Патрик Жюве: «I love America».[17] Поскольку Франция объявила войну Америке, надо глядеть в оба и выбрать, на чьей ты стороне, если не хочешь потом остаться с носом.

Все мои любимые писатели – американцы: так, значит, Уолт Уитмен, но еще и Эдгар Алан По, Герман Мелвилл, Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Эрнест Хемингуэй, Джон Фанте, Джек Керуак, Генри Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Трумэн Капоте, Чарльз Буковски, Лестер Бэнгз, Филип К. Дик, Уильям Т. Воллман, Хантер С. Томпсон, Брет Истон Эллис, Чак Паланик, Филип Рот, Хьюберт Селби-младший, Джером Чарин (он живет на Монпарнасе).

Все мои любимые музыканты – американцы: Фрэнк Синатра, Чак Берри, Боб Дилан, Леонард Бернстайн, Берт Бакарак Джеймс Браун, Чет Бэйкер, Брайан Уилсон, Джонни Кэш, Стиви Уандер, Пол Саймон, Лу Рид, Рэнди Ньюмен, Майкл Стайп, Билли Коргэн, Курт Кобейн.

Все мои любимые режиссеры – американцы: Говард Хоукс, Орсон Уэллс, Роберт Альтман, Блейк Эдвардс, Стенли Кубрик, Джон Кассаветес, Мартин Скорсезе, Вуди Аллен, Дэвид Линч, Расе Мейер, Сэм Рейми, Пол Томас Андерсон, Ларри Кларк, Дэвид Финчер, М. Найт Шьямалан.

Американская культура задавила всю планету не по экономическим причинам, а из-за своего особого таланта. Легче всего объяснить ее засилье политическими манипуляциями, как всякие демагоги, сравнивающие Диснея с Гитлером, а Спилберга с Сатаной. Американское искусство постоянно обновляется, потому что у него глубокие корни в реальной жизни. Американские художники всегда стремятся к новизне, но такой, которая открывает нам нас самих. Они умеют примирить новаторство с доходчивостью, а творческое своеобразие – с желанием нравиться. Мольер тоже искал выгоды, а Моцарт – успеха у публики: здесь нет ничего позорного. Американские художники высиживают меньше теорий, чем их европейские собратья, потому что им некогда, они слишком заняты практикой. Они покоряют мир, дерутся с ним и, описывая, меняют его. Американские писатели считают себя натуралистами, но они все марксисты! Они очень критично подходят к собственной нации. Ни одна демократия в мире не подвергается таким нападкам со стороны собственной литературы. Нет ничего более бунтарского, чем независимое и андерграундное американское кино. Артисты Соединенных Штатов вовлекают в свои грезы весь остальной мир, потому что они мужественнее, работоспособнее и не боятся издеваться над собственной страной. Многие считают, что европейские художники страдают комплексом превосходства над американскими собратьями, но это неправда: они страдают комплексом неполноценности. В антиамериканизме есть изрядная доля ревности и обманутой любви. По сути, весь остальной мир восхищается произведениями американцев и упрекает Соединенные Штаты, что они не платят ему той же монетой. Наглядный пример? А какой прием оказал Джеймсу Липтону (продюсеру передачи «Actor's Studio») Бернар Пиво́ в последнем выпуске «Культурного бульона»? Ведущий лучшей литературной передачи за всю историю французского телевидения, казалось, совершенно оробел перед Липтоном, льстивым самодовольным журналистом, организовавшим на крохотном кабельном канале агиографические лекции в присутствии голливудских актеров. Пиво́, создатель «Апострофов», человек, взявший интервью у всех величайших писателей своего времени, не помнил себя от счастья, что низкий жеманный льстец упомянул его имя по другую сторону Атлантики!

Нас давит не американский империализм, а шовинизм Америки, ее культурный изоляционизм, полное отсутствие интереса у американцев к иностранным авторам (разве что те работают в Нью-Йорке или в Сан-Франциско). Франция сегодня относится к Америке примерно так же, как провинция к Парижу: со смесью восхищения и отторжения; ее тянет туда, но она гордится, что противится искушению. Мы хотим всё знать о них, чтобы иметь право презрительно пожать плечами. Быть в курсе последних тенденций, новых заведений, нью-йоркских сплетен, чтобы потом подчеркнуть, насколько наши собственные корни глубоко уходят в родную почву. Американцы словно бы двигались в обратном направлении, чем Европа: их комплекс неполноценности (молодая, «нуворишская», ребяческая страна, большая часть истории и культуры которой привнесена из-за рубежа) быстро сменился комплексом превосходства (демонстрацией мастерства и успешности, культурной ксенофобией, третированием конкурентов и рекламным прессингом).

Что же до исключительности французской культуры, то, что бы ни говорил один (с тех пор смещённый) генеральный директор французского радио, она не умерла: она состоит в том, что мы снимаем на редкость говенные фильмы, пишем на редкость халтурные книги и вообще создаем на редкость занудные и самодовольные произведения искусства. Естественно, сие печальное утверждение распространяется и на мой труд.

8 час. 35 мин

Вход в «Windows on the World» бежевого цвета. В этой вершинной Америке все бежевое. Стены спокойного оттенка, толстое ковровое покрытие цвета яичной скорлупы с геометрическим рисунком. Мокасины утопают в шерстяном ворсе. Пол мягкий; уже одно это должно было нас насторожить.

– Угомонитесь! Keep quiet!

Мальчишки носятся как угорелые в полдевятого утра. С какого возраста начинаешь просыпаться усталым? Я без конца зеваю, а они шныряют туда-сюда, лавируют между столиками и едва не сшибают с ног пожилую даму с фиолетовыми волосами.

– Да уймитесь же, черти! Stop it, guys!

Я могу сколько угодно делать страшные глаза, они меня больше не слушаются. Я не пользуюсь ни малейшим авторитетом у сыновей; даже когда я злюсь, они считают, что я валяю дурака. Они правы: я и в самом деле валяю дурака. Я не всерьез. Я не умею быть строгим, как и все родители моего поколения. Наши дети плохо воспитаны, потому что не воспитаны вовсе. Да и воспитывали их не мы, а мультяшные сериалы. Спасибо «Дисней-каналу», всепланетной няньке! Наши дети вконец испорчены, потому что испорчены мы. Джерри и Дэвид действуют мне на нервы, но между ними и их матерью есть большая разница: их я еще люблю. Ровно по этой причине я позволил им неделю не ходить в школу. Какой был безумный восторг, что не надо делать уроки! Я устраиваюсь на неудобном стуле ржавого цвета и обвожу взглядом немыслимую панораму за окном. «Unbelievable»,[18] как написано в проспекте: раз в жизни реклама не врет. Залитая солнцем Атлантика слепит глаза. Небоскребы рассекают небесную голубизну, словно на декорации из папье-маше. В Соединенных Штатах жизнь похожа на кино, потому что все кино снимается здесь. Все американцы – актеры, и их дома, машины, желания кажутся ненастоящими. Правда в Америке каждое утро выдумывается заново. Эта страна решила быть похожей на целлулоидный вымысел.