Я родом из Уланского подворья - Леонид Оливсон

Кто в детстве ей читал про Айболита?

Машина сбила добрую дворнягу.На самом деле это был щенок.Ушла, пыля, стальная колымага.На месте этом визжал комок.

Как выжила эта дворняга?Как она много потеряла крови!Известно лишь – она, бедняга,Нуждалась в помощи от филантропа.

И к счастью, есть такие люди,Что не обходят страждущего зверя,Которые бегут аллюромНа помощь всякому, не лицемеря.

Ее в лечебницу, беднягу,Девчонка, видя сей дворняги боли,Доволокла туда сермягу.Кто в детстве ей читал про Айболита?

Дошкольные годы сына

Не молод был я, верил в лотерею.Поднаторел я от проходных знакомств в ряду.Вдруг сваха мне подсовывает фею:Я принял ее сразу, готовую к гнезду.

Мы расписались в Бауманском ЗАГСе,Сыграли тут же свадьбу в доме ее брата.Моя жена не оказалась плакса:Дитя хотели мы и ждали результата.

Тянулось это тринадцать грустных лет.Лечебных мук совсем, увы, не прекращая,Награждены мы были, миру возвещая:Малыш родился – счастливее нас нет!

Случилось это на Курчатова, в роддоме.Жена, желая сохранить ребенка,Рискнула получить его как кесаренка.Никто не знал об этом в нашем доме.

Малыш здоровым, бодрым получился,Когда на белый свет он появился.Оцепенел, увидев малознакомый мир,Нас голосом ребячьим зычным всех восхитил.

Для пребывающих в том зале ожиданьяОн на экране местном был впервые.Пучок волос был, глазки голубые,И был не худ – такое милое созданье.

Мы брит не делали малышке, боясь тогда.Мы опасались (какой резак?) – придет беда.Работали еще мы в наших нишах,Как многие, душой мы были нищи.

Ребенок в доме нас счастьем осенил.Спокойный был, не докучал, рос молчаливо.В семь месяцев словом первым удивил:Однажды «папа» произнес он, как молитву.

Он свой английский фартук в подарок получилОт дочки нашей мамы пациентки.У тещи с этим фартуком не было кручин,Он высшей был наградой для сиделки.

На грудь он надевался, как желтая медаль.Впервые сын надел его на даче.Его потрогать соседям было дать не жаль:В кормежке все желали нам удачи.

Малыш излишки пищи плевал в спецжелобок,Что не мешало бабке сидеть с ним бок о бок.Спасало – фартук из пластмассы сделан,Он стирки не просил, хоть был уделан.

И бабушка кормленьем занималась:Порой в певицу сразу превращалась.Но внук любимый, тот липы вовсе не терпелИ ту же песню два раза слушать не хотел.

Он умным взглядом на свою бабушку смотрел,Затем он говорил: «Давай другую!»И головою так во все стороны вертел,И есть не ел подчас он ни в какую!

Любил он беспрерывно ее слушать:Она чудесно пела их, чтоб он рот открыл.Он, хитрый, не давал ей бить баклуши —Без песен рот был сомкнут: не дай бог, перерыв.

Однажды детский врач пришла к нам в гости,И теща ей сказала о прохвосте,Что песни при его кормлении надо петь.А врач смеялась сказав, ей: «Это не трагедь!

Вам разве трудно, чтоб ел он, песни петь подчас?А я танцую любимой внучке даже вальс.И не гневите мне вы больше бога,Ваш юный внук не требует с вас много».

Любил лежать он часто на большом диване,Смотрел и слушал «Сказку о царе Салтане».Мой папа, развеселясь, произносил:«Когда в светлицу великий царь входил»…

Но иногда нам слушать было больно,Когда он, сидя глядя глазками смешными,Частенько спрашивал вполне серьезно:«Где наши бабушки и дедушки родные?»

Он наклонялся и смотрел в глаза при этом.Как объяснить все это было трудно крохе,Что жили мы в такой лихой эпохе,Что отняла война у нас все это.

К годам пяти, от игр уставши, рядился спать,Лишь голова ложилась на подушку.Он ухитрялся любимую игрушку взятьИ гладил он ее, свою подружку.

Воспоминания детских лет

Усталый, вечером ложусь я на кровать,Ворочаюсь и хочется мне так прикорнуть…Воспоминаний захлестывает детских жуть,Обрывками событий снабжает память.

Мамуля родила меня перед войнойВ Москве, в роддоме элитном Грауэрмана.Отец в войну в призыв пошел как рядовой —Мне с гордостью об этом говорила мама.

Мне в память врезались тот страшный вой и шквал,Что страхи в маленькой душе лишь вызывали.Мы с мамой быстро уходили вниз в подвал,Пока бомбежки в том районе затихали.

И вот пять месяцев ужасных не прошло —Мы получили треугольник: похоронку!И это горе мою мать уволоклоВ могилу неизвестной, за ним вдогонку.

Вот вещи детские мелькнули в мелочах:Любимый детский сад недалеко от дома,Стихи скороговоркой, что читал подчас,Как старшим все это приятно и знакомо.

И как тогда соседка пришла в наш детский сад,И меня снова ждали плохие вести:Меня, соседского малышку, сгребла в обхват —И детский дом стал моим житейским местом.

Я помню смутно о жизни в детском доме:Все как в треклятом тумане белом уплыло.Семью, которая меня б усыновила,И как был возвращен я в детдом, немилый.

Откуда-то родная тетя появилась —Да, я не сирота (в сознание внедрилось).И я был из детдома «в одеяле взят».Теперь я жил, имея двух сестер, им брат.

Тут я почувствовал себя аристократом,Живя в квартире общей на Малой Бронной.Тут были Патриарший сквер с прудом-квадратом,Жизнь постоянно была тут оживленной.

Близ Горького ходил четыре года в школу.Здесь я шалил, катался кубарем по полу.Но в классе учился я весьма прилежноИ за заботы дома я был безгрешным.

Но в те далекие, голодные годаХотелось мне святой, родительской заботы.Работал дядя лишь – ну, каковы доходы?И скудность эта давала свои всходы.

Вот, правда, эпизод смешной я вспоминаю.Узрел в афише я в «Повторном» фильм смешной.Приятелю сказал – он мне: «Не возражаю».И мы решили совершить сей рейд дурной.

Прошла неделя – мы отправились в кино.А нужно было ехать только на трамвае.А денег нет – тут было слабое звено,И мы поехали «на колбасе»(на крае).

В тяжелой белой шубе я тогда рысил.Не помню, но какой-то зимний месяц был.Я видел, как мой приятель от мента сбежал,А я споткнулся в шубе, и он меня поймал.

Хотел я поменять всю эту обстановку —И мне случайно тогда крупно повезло:В Москву приехала младшая из теток,И я вернулся в моих родителей жилье.

Открою я уставшие глаза опять:Воспоминания прошедших лет уплыли.Хотя я не хочу их, детских зорей, гнать,Ведь все это, как на духу, реально было.

Спасибо, ма, твои целую руки