Русский - Энди Макнаб

Юноша не ответил, лишь презрительно, угрюмо взглянул на него. В конце концов кивнул:

— Да. Я провалил операцию.

1

Москва, 2014

Дима открыл глаза; прошло несколько секунд, прежде чем он вспомнил, где находится и зачем он здесь. Ему сказали, что позвонить могут в любую минуту. Четвертый час ночи. Голос у Булганова был хриплым от усталости. Он сообщил время и место. Начал было объяснять, как доехать, но Дима оборвал его:

— Я знаю, где это.

— Просто сделай все как надо, ясно?

— Я всегда делаю все как надо. Поэтому ты меня и нанял.

Половина пятого утра; идиотское время для обмена чемодана денег на девчонку, но здесь решал не он.

«И запомни: ты только курьер», — говорил ему Булганов, стараясь сглотнуть ком в горле и подавить ярость.

Дима позвонил Кроллю, дал ему двадцать минут. Принял ледяной душ — заставлял себя стоять под струями воды, пока не проснулся окончательно. Вытерся, высушил волосы, оделся, выпил банку «Ред Булл». Завтрак подождет. В последний раз проверил чемодан. Деньги выглядели заманчиво: американские доллары, пять миллионов. Цены на дочек олигархов растут. Булганов хотел подсунуть похитителям фальшивку, но Дима его отговорил: никаких фокусов, иначе сделка сорвется. Это были крохи по сравнению с состоянием этого человека, но он все равно пытался торговаться. Богатеи ужасно скупы, теперь Дима знал это, особенно старики, бывшие советские чинуши. Но чеченцы назначили свою цену и не собирались ее снижать. Получив по почте вырванный ноготь, Булганов сдался.

Дима надел стеганую куртку. Бронежилет ни к чему, он только мешает двигаться, и если уж тебя захотят убить, то будут целиться в голову. Он не взял ни огнестрельного оружия, ни ножей. В обмене главное — чтобы тебе доверяли.

Дима спустился вниз и сдал пластиковую карту-ключ. Хорошенькая брюнетка, сидевшая за стойкой, не улыбнувшись, бросила взгляд на чемодан:

— Далеко уезжаете?

— Надеюсь, что нет.

— Ждем вас снова, — равнодушно произнесла она.

Еще не рассвело; улица была пуста — виднелось только несколько сугробов. Дима любил Москву, укрытую первым снегом. Снег сглаживал острые углы, скрывал грязь и мусор, а иногда и валявшихся на земле пьяниц. Но сейчас был апрель, и обледеневшие остатки снега намертво примерзли к асфальту. Они напомнили Диме длинные, извилистые укрепления, которые их заставляли возводить в военном училище. Последние этажи высоких серых зданий исчезали в тумане. Наверное, зима все-таки еще не закончилась.

Из темноты появился потрепанный «БМВ», подскакивавший на ледяных кочках, тусклые огоньки фар покачивались. Автомобиль слегка занесло, когда он затормозил перед Димой. «БМВ» походил на чудовище Франкенштейна — как будто его создали из фрагментов других расчлененных машин.

Кролль, сидевший за рулем, ухмыльнулся:

— Я подумал, что эта тачка напомнит тебе о твоей потерянной молодости.

— О чем именно?

Дима не нуждался в напоминаниях. Как только у него выдавалась свободная минута, воспоминания о старых временах начинали осаждать его. Именно поэтому он изо всех сил старался сделать так, чтобы у него не было свободного времени. Кролль вышел из машины, открыл багажник и засунул туда чемодан, пока Дима устраивался на водительском сиденье. В машине пахло кислой капустой и табаком — «Тройкой». Кролля нельзя было соблазнить «Мальборо». Он предпочитал отечественные канцерогены. Дима покосился на свалку, устроенную на заднем сиденье: спальный мешок, коробки из-под фастфуда и «Калашников». Все самое необходимое в этой жизни.

Кролль, проскользнувший в машину, заметил выражение лица Димы.

— Ты что, живешь в этом ведре?

Кролль пожал плечами:

— Она меня выгнала.

— Опять? А я уж думал, что ты взялся за ум.

— Мои предки жили в юртах: видишь, качество жизни повышается.

Дима говорил, что это кровь монголов-кочевников мешала Кроллю наладить семейную жизнь, но оба они понимали, что дело тут в другом. Просто они привыкли жить беспокойно: слишком много повидали, слишком много убивали. В спецназе их готовили ко всему, но только не к нормальному существованию.

Дима кивнул в сторону заднего сиденья:

— Ты же знаешь, Катя — девушка привередливая. Если она это увидит, то еще, чего доброго, захочет остаться с террористами.

Он нажал на газ, машина взревела, немного побуксовала в снежной каше и тронулась.

Катю Булганову похитили среди бела дня, вытащив из сверкающего лимонного «мазерати». На этой машине не хватало только объявления большими буквами: «Мой папочка — олигарх! Хватайте меня, он заплатит вам выкуп!» Телохранитель получил пулю в висок, еще не успев понять, что происходит. Один прохожий рассказывал, что похитительницей была девчонка лет пятнадцати, размахивавшая «Калашниковым». Другой описывал двоих мужчин в черном. Вот вам и свидетели. Дима не слишком сочувствовал Кате и ее отцу. Но Булганов и не нуждался в сочувствии. Ему нужно было просто получить обратно свою дочь. Он хотел вернуть ее и отомстить: «Надо дать понять этой швали: меня наколоть невозможно. И кто сможет им это объяснить лучше, чем Дима Маяковский?»

Булганов тоже служил когда-то в спецназе; он был из того поколения, что долго ждало своего часа и при Ельцине во времена вседозволенности отправилось в свободное плавание, стараясь урвать кусок пожирнее. Дима их презирал, но еще сильнее презирал тех, кто пришел им на смену, — серых, незаметных бюрократов, следивших за каждым шагом подчиненных. Кущин, его последний босс, говорил: «Ты неверно разыграл свои карты, Дима. Нужно было проявлять больше терпения».

Дима не проявлял терпения. Получив в начале восьмидесятых первое назначение — в Париж, где нужно было шпионить в студенческой среде, он обнаружил, что шеф резидентуры готовится сбежать к англичанам. Дима решил продемонстрировать инициативу, и через несколько дней труп шефа был найден в Сене. Полиция вынесла вердикт: самоубийство. Но инициатива наказуема. В высших сферах решили, что он слишком активен, поэтому Дима получил новое назначение — в Иран, обучать солдат Революционной Гвардии. В Тебризе, неподалеку от азербайджанской границы, двое его рекрутов изнасиловали дочь казахского рабочего-иммигранта. Им было всего по семнадцать лет, но жертва была на четыре года моложе. Дима поднял с коек весь отряд и заставил смотреть на наказание, хотел, чтобы они видели выражение лиц тех двух мальчишек. Два выстрела в висок. После этого в его подразделении воцарилась идеальная дисциплина. Позднее, в Афганистане, в последние месяцы оккупации, он увидел, как советский солдат расстреливает машину с французскими медсестрами. Без всякой причины — просто от местной наркоты у него поехала крыша. Дима всадил сержанту пулю в затылок, и даже после того, как тот упал, трассирующие пули еще описывали дуги в воздухе.

Возможно, если бы он проявлял больше терпения, то сейчас еще служил бы в разведке, в каком-нибудь цивилизованном месте, где пригодилось бы знание иностранных языков — награда за долгие годы верной службы, беспрекословного выполнения жестоких приказов. Может быть, ему представился бы шанс устроиться в жизни по-человечески. Но бегство Соломона в девяносто четвертом испортило Диме репутацию. Кто-то должен был за это ответить. Мог ли он предвидеть это? Тогда ему казалось, что нет. Сейчас он думал, что мог бы. Единственным оправданием ему могло служить то, что тогда он как раз бросил пить, и это была самая сложная операция за всю его карьеру.

Улицы в этот час были почти пусты, как днем во времена его детства. Теперь широкие московские проспекты, забитые импортными внедорожниками, утратили свой величественный вид. У въезда на Крымский мост образовалась пробка — старенькая «лада» врезалась в «бьюик». Дверцы машин были распахнуты, двое мужчин орали во все горло, один размахивал монтировкой. Полиции видно не было. Двое пьяных, шатаясь, брели по тротуару, прижавшись друг другу головами, как сиамские близнецы, и выпуская в ледяной воздух облачка пара. Дойдя до «БМВ», они остановились и уставились на машину. Это были люди из прошлого. Им было, наверное, лет по пятьдесят, но алкоголь и отвратительная пища состарили их раньше времени. Советские лица. Дима почувствовал некое родство с ними, и это было неприятно. Хотя вряд ли они приняли бы его за своего. Один алкаш заговорил. Голоса его не было слышно сквозь стекло, но Дима прочел по губам: «Понаехали».

Кролль постучал Диму по плечу: загорелся зеленый свет.

— Кстати, а куда мы едем?

Он ответил.

Кролль фыркнул:

— Здорово. Здешние жители уже продали стекла, так что властям пришлось заколотить окна досками.

— Это же капитализм. Теперь все сплошь и рядом предприниматели.

Кролля уже понесло.

— Вот тебе факт: в Москве больше миллиардеров, чем в любом другом городе мира. А двадцать лет назад здесь не было ни одного миллионера.